Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга вторая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 77

• Предыдущая
• 77/93
• Следующая

Его волокли куда-то, привязав за ноги. У домов по сторонам были закругленные стены. Чинно прохаживались горожане... мужчины в строгом синем и дамы в розовом, цветочно-воздушном. Они возникали внизу, у ног, и пропадали где-то выше лба. Никто из них не смотрел, как он проносится мимо. Небо было цвета свеклы.

Он был здесь – и где-то еще. Но там он почти ничего не видел. Глаза закрывала упавшая со лба кожа. Иногда он встряхивал головой, и тогда на миг открывалась желто-черная грязь под ногами и чужие ноги, обутые в высокие ботинки. Ног было много. Да, его тащили за локти, сам идти он не мог. Он вообще не чувствовал тела ниже плеч. Потом кто-то грубо открыл ему глаза. В земле была воронка, в воронке еще дымились обгоревшие трупы. Падаль, рыдающим голосом сказали ему в глаза, они же раненые были все... Он постарался усмехнуться. Остро пахло паленым. Тогда его бросили в воронку к мертвым и стали поливать сверху вонючей дрянью. Он крепился, потом завыл. Потом все застило пламя. Он прошел через то пламя и исчез.

Потом его подхватили и как бы поставили на ноги. Стоять он не мог, но почему-то стоял. Возможно, его держали. Какие-то разъяренные старухи тыкали ему в лицо горящими ветками. Старух оттаскивали хмурые деловитые мужчины.

Я научил вас быть мужчинами!

Он был волк, но не боялся огня.

Руки его развели в стороны и примотали к толстому шесту. Он скосил глаза... когти бессильно сжимались. Шерсть была настолько густой, что руки походили на лапы зверя.

Я учил вас быть вольными, как волки!

Зверь! – крикнул он мысленно. Почему тебя нет со мной?!!

Шестеро мужчин подхватили его, приподняли – и повесили за середину шеста на опиленный и заостренный сук сухого дерева. Острие, смазанное салом, впилось в позвоночник выше лопаток... Да. Это была настоящая боль.

Зверь смотрел на него с верхней площадки белой башни. В прозрачных от чуда желтых глазах его тлела странная смесь презрения и любви.

Собровцы, пересекшие границу знака, тут же откатились. Трое остались там, оплетенные тонкой и крепкой, как стальная нить, травой. Вернувшиеся рассказали невозможное... они будто бы оказались под другим небом, среди слепящего дня. Земля была похожа на солончак или на реку в ледоход. По широким трещинам росла черная шевелящаяся трава. Она хватала за ноги, и вырваться было нелегко. По блестящим льдинам скакали коричневые звери в изодранной человеческой одежде, пули легко опрокидывали их, но не убивали...

Алексей отвлекся от этого. Понадобится время, чтобы здешние начальники отреагировали на предложенные обстоятельства именно так, как требуется ему. Сейчас – другое...

Собровских снайперов было трое. Двое лежали на крышах, третий забрался на старый тополь и расположился в развилке сучьев. Все они пристально всматривались в марево, дрожащее над территорией «Юрасика».

Алексей, не слишком заботясь о скрытности, взял всех троих. Двое даже не обратили на это внимания, третий – на тополе – забеспокоился...

Может быть, это определило выбор... тупые ему были не нужны. А может быть, что-то еще. Скорее всего, что-то еще. Он просто не знал, как это назвать. Род предчувствия...

– На дереве, – сказал он.

Бог кивнул. Шагнул вперед и пропал.

Кажется, ему было весело. Хэппенинг, вспомнил Алексей чужое, но уместное сейчас слово.

Капитан Харламов, собровский снайпер, испугаться успел, но сделать ему ничего не позволили (кто не позволил? неведомо...)... вот он сидел, пытаясь разглядеть в прицел струящиеся и мерцающие фигуры в непонятном и неизвестно откуда взявшемся тумане, и вдруг его словно вывернули наизнанку, а потом вывернули еще раз – и он, вроде бы и не теряв сознания, пришел в себя на дощатом полу, покрытом соломенной циновкой, в комнате с полукруглыми окнами и низкой деревянной кроватью, совершенно голый и в состоянии полнейшего и ясного изумления. В голове шумело, но не как с похмелья или от удара – иначе.

Тело казалось резиновым... глянцевым, черным, упругим, тяжелым и плотным.

Слышно было, как льется за окном дождь.

Капитан встал. Лампа (керосиновая или масляная, понял он), свисавшая с потолка на цепях, оказалась ему по ухо. До самогo потолка – темного, в морщинах – можно было дотянуться рукой.

Потом он увидел свою руку. Рука была не черной, но – цвета графита.

Снаружи было темно-серо. Кажется, где-то сбоку от окна что-то светилось.

Забытый фонарь.

Он шагнул к окну...

Он попытался шагнуть к окну. Или – он сделал шаг к окну. То есть движение было. Усилие было. Но к цели он не приблизился ни на миллиметр.

В изумлении он сделал еще несколько шагов – словно по бегущей дорожке – и остановился. Все это было неспроста. Возможно, он просто уснул. Надышался какой-то дрянью – и уснул. У этих торговцев дрянью можно надышаться чем угодно... Хотелось – очень хотелось! – в это верить.

Для контроля он попытался подойти к двери. С тем же успехом.

Вот до кровати он дошел свободно. Лег – она заскрипела и прогнулась чуть не до пола – и закрыл глаза. Сейчас он очнется где-нибудь в госпитале...

Ему случалось приходить в себя в госпитале. Удовольствие, по масштабу не сравнимое ни с чем.

Но шаги за дверью не были похожи на цокот сестринских каблучков. Им запрещали ходить на каблуках, но они ходили.

Он открыл глаза, накинул на себя покрывало и сел. Ничего не изменилось.

Потом вошел человек.

Ему было лет пятьдесят, седой ежик, серые вполуприщур глаза, жесткая складка у губ. Еще – широкие плечи, чуть упавшие вперед, еще не сутулость, но что-то вроде...

– Здравствуйте, – сказал он. – Как самочувствие?

– Спасибо... Где это мы?

– В аду. В одном из его темных чуланчиков.

– Послушайте... как вас...

– Алексей. И я не шучу с вами и не... В общем, все всерьез. Мы действительно в том месте, которое обычно именуют «преисподней». То есть... пред-нижним миром.

– Я что... умер?

– Нет. Но вы же слышали, наверное, что на небо иногда берут живыми. А вас взяли живым в ад. Оставив возможность вернуться.

Капитан помолчал. Все это было как-то... нелепо. И слишком просто.

– А ты – кто? Сатана?

– Х-ха!.. Нет. Скорее уж, я – падший демон. Или – для простоты – своего рода партизан.

• Предыдущая
• 77/93
• Следующая