Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга вторая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 27
- Предыдущая
- 27/93
- Следующая
За обедом ему прислуживал молчаливый Корив Лупп. Андрон съел миску грибной похлебки и два ломтя крупяного хлеба.
Сорок пять минут на сон...
Впервые за много дней можно было именно спать, а не притворяться спящим. Здесь ему ничто не угрожало.
Он наконец вышел из тела, распрямился, почти достав головой до светил.
Это было упоительно и болезненно одновременно. Так человек, просидевший день в сундуке, выбирается на свободу... Башня стояла внизу, искривленная, похожая на пенек. Потом он будто бы услышал свое имя. В далеком маленьком городке мать с отцом, сидя на крыльце, вспоминали его. Город был разрушен, родители – давно мертвы. Одновременно существовало и то, и другое.
Потом он как будто лег на спину и поплыл, раскинув руки. Он был облаком и не смотрел на землю.
Если не мешать себе – или если другие не помешают тебе, – то рано или поздно земля внизу исчезнет...
Дождаться этого не привелось. Водяное колесо небес описало два круга и начало третий. К нему было подвешено ведерко со льдом. Надо было проснуться раньше, чем лед станет валиться на грудь.
А просыпаться так не хотелось...
Он прибегнул к хитрости... поймал время и связал ему лапки крест-накрест черным шнуром. Время сердилось, обижалось, но молчало, лишь поглядывало исподлобья. Тебе еще немало придется сделать, чтобы заслужить прощение, сказало оно. Я понимаю, он всплыл пузырем на поверхность, лопнул, запахло серой. Это было выше небесного свода, а поэтому вверх ногами. Кто-то козлоногий самозабвенно танцевал около черного водоема, играя на дудочке.
Тяжелые ветви стекали к воде густыми серебристо-черными прядями. Серьги и листья. Две девичьи фигурки, обнявшись, у берега ручья. Белый камень, черная вода, черные девы. Белый камень...
Постель показалась жесткой и комковатой, когда он, упав с небывалой высоты, оказался на ней. Пели пружины. Значит, он опять воспарял и телом.
И значит, еще остается надежда когда-нибудь обрести крылья...
В круглой зале наверху все уже собрались. Корив Лупп, шаркая, обходил по кругу Маленький Мир, зажигая свечи зеленого огня. Андрон зачерпнул деревянным ковшом из старой бадьи, выпил. Тайный Мед был сегодня обжигающе горек...
– Брат Свирид должен был вернуться первым, – глухо сказал настоятель Иринарх, как бы ни к кому не обращаясь. – Мы не можем более числить его среди живых. Остальные шестеро с нами. Последним пришел брат Андрон – сегодня.
Приступим же немедля, ибо времени у нас не осталось.
Андрон шагнул вперед, занял свое место... на северо-западе Маленького Мира, за отрогами Аквилонских гор, там, где обитаемая степь кончается и начинается холмистая черная пустыня. Пятеро других вернувшихся тоже встали по местам... совсем юный брат Солохон – на западе, у истоков реки Суи; сестра Веда – на северо-востоке, у оконечности полуострова Дол и безжизненных каменных островков земли Экзуперии; брат Фамвасий, толстый и обманчиво медлительный, встал на юге, за Петронеллой и Желтыми островами; Годун и Гурий, братья не только по ордену, но и по крови, заступили на свои места... первый на юго-западе, за мятежной провинцией Мра, за землями саптахов и крайнов – и второй на юго-востоке, позади Нектарийских серебряных рудников, позади гор Ираклемона и башни его имени...
Север по процедуре являл собой прорезь в образуемом кольце; сейчас же образовалась прорезь и на востоке, пусть диком и малонаселенном, но очень важном в структуре мира краю. Сестре Веде и брату Гурию придется выложиться сверх сил, заполняя эту брешь.
Лупп накинул на каждого по черному блестящему балахону, ниспадающему тяжелыми мягкими складками на пол. Каждый раз перед Андрон вспоминал, что надо бы спросить у Луппа имя этой ткани, и каждый раз забывал спросить после. Огонь свечей набирал силу. Стекла в окнах начали темнеть.
Стоящие на хорах монахи тихо запели. Брат Фортунат, одетый в белое, с белыми крыльями за спиной, обошел по кругу Маленький Мир, дотронулся до каждого из шестерых, готовых поделиться с ним своей силой, и встал на самый конец протянувшейся далеко на север стрелы, на выложенную голубоватым прозрачным камнем четырехконечную звезду.
Там он повернулся к Миру спиной, сложил руки перед грудью, замыкая собственный круг, и расставил пошире ноги, чтобы удержаться и не упасть, когда сила войдет в него.
Пение меж тем становилось громче. Начинал нервно вздрагивать воздух.
Сам собой над нефритовой чарой, стоящей в центре Малого Мира, занялся тихий огонь.
Иринарх, легко, почти невесомо ступая по тонкой сходне, приблизился к чаре и погрузил в пламя обе руки, очищая их от скверны. Потом достал из холщовой сумы первый ком воска, опустил его в чару. Потом второй, третий...
Свой воск Андрон узнал – он никогда не скатывал его, а плющил и хранил между двумя дощечками. Пение вонзалось в спину сотнями игл, проникало в самые недоступные места. Андрон чувствовал, как тает вместо воска. Не вместе, а вместо. Все знание, запечатленное в нем, высвобождалось... ...смешивалось с другим...
...вдруг переставало быть мелким знанием об отдельных эпизодах жизни, а превращалось во что-то большее, пока еще не слишком определенное...
Раньше Андрон в такие моменты полностью утрачивал себя. Со временем он научился сохранять в себе кое-что – правда, немногое – из восприятия окружающего и, главное, контроля над телом.
Маленький Мир под ногами утратил четкость. Андрон смотрел на него будто из окна башни. Причем окно было узкое и высоко над полом, и приходилось тянуться и выгибать шею, чтобы посмотреть в него одним глазом. Он видел поникшие паруса и стаю хищных птиц. Черное светило нависало над миром, выше него пылало светлое солнце. Скоро начнется утро... Иринарх медленно-медленно наклонил и опрокинул чару.
Воск хлынул на песок.
Огонь был отдельно от воска – выше и дальше. Огонь был розовый, рассветный.
Андрон раскинул руки навстречу рассвету. Утренняя снежная свежесть.
Ручьи и цветы. Черный камень, белый лед, ослепительно-зеленая трава. Рыба выпрыгивает из воды и, вся в радуге, перелетает пенистый перекат.
Это Аквилонские горы...
Его качнуло вперед, в долину. Неурочный разлив рек, дубленокоричневые буйволы по брюхо в воде волокут тяжелые плоты со спасаемым скарбом. Крестьяне, не разгибая спин, втыкают в жидкую грязь полей ростки белой водяной пшеницы – весенний урожай погиб, вся надежда на то, что осень будет долгой и теплой. Волки и махагоны выходят из чащ...
- Предыдущая
- 27/93
- Следующая
