Иное небо [Чужое небо] - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/56
• Следующая

– Вот, повесил, – проследив мой взгляд, сказал дед. – Сохранилась же как-то… маленькая такая, не разобрать ни черта. Отвез в Ржев, в ателье, говорю: увеличить. Они говорят: ладно, завтра будет. А сделали вон как – лучше новой. Но и взяли, канальи… да.

– Много взяли?

– Хорошо взяли. Я аж вспотел, как услышал. Но – стоит того, как тебе кажется? А немчик там, в ателье-то, сидел, скалится на меня, в «ишака» пальцем тычет: о, мол, руссиш вундер! Я ему и говорю: а я на нем, между прочим, тринадцать «мессершмидтов» завалил. Его всего и перекосило, бедного…

– Тринадцать? – я приподнял бровь. Раньше я слышал про четыре.

– Ну, это всех – тринадцать. «Мессеров»-то четыре всего. Остальные – «юнкерсы», «хеншели», под завязку – «дорнье»…

– Все помнишь, – сказал я.

– Да вот, помнится, – сказал дед. – Чем дальше, тем…

Гости прибыли не абы как, а на черно-лимонной «испано-сюизе» производства двадцать восьмого года. Из такой машины должны появляться вертер геррен в белых цилиндрах и фраках и либен даммен ну просто не знаю в чем. Поэтому благородно-серый парижский костюм отца семейства и темно-вишневое и черное с золотом платья дам, изящные, но недостаточно замысловатые, как-то не так выглядели на фоне машины. Красиво. Но не так. Но красиво. Если не рядом с машиной… Мы с дедом соорудили галерею из парниковых рам, и гости могли пройти в дом, не намокнув. Итак, Дитер Клемм, отец семейства, лет сорока пяти, стрижен под ежика, голубоглаз и как-то сразу располагающ; фрау Ольга Клемм, та, что в черном с золотом, слегка за тридцать, бронзового цвета тяжелые волосы, в глазах что-то татарское, фигура со склонностью не то чтобы к полноте, но к пышности; сестра ее Вероника, помладше лет на пять, тщательно сдерживаемая бесоватость в лице и повадках, необыкновенно красивые ноги; плюс две девочки семи и девяти лет, Ева и Ута. Еще одна семья, Виктор и Дарья Тихомирновы, тоже приглашенные дедом, просили начинать без них: ветеринар делает прививки, и когда закончит… Предполагался «русский ужин» – наедимся пельменей, сказал дед, напьемся водки и будем петь похабные частушки. Но и кроме пельменей – боже ж ты мой!.. Учитывая, что на все про все у Стефы было три часа времени и одна помощница… нет, она явно родилась с поварешкой в руке. Рыбные и мясные салаты, маринады, холодные тушеные грибы с горчицей, копченое мясо, фаршированные блинчики, что-то еще, еще, еще – и водка. Девять сортов водки в заиндевевших графинчиках. Дед по каким-то одному ему известным признакам ориентировался в них. Это для дам, говорил он и наливал понемногу в хрустальные рюмочки. А это – для настоящих мужчин… ну, как? Неимоверно! Тогда – за прекрасных дам, господа офицеры!..

Сам дед имел офицерские чины трех армий. В Красной армии он был лейтенантом, командиром истребительного звена. После разгрома он и еще два десятка летчиков на дальнем бомбардировщике перелетели в Иран к англичанам. Там он поступил на службу в Королевские ВВС и за три года дослужился до капитана. Сбитый над Францией, дед через Испанию и Португалию добрался до Лиссабона, откуда хотел попасть в Англию или Америку, но сумел получить лишь венесуэльскую визу. В Венесуэле его сразу произвели в полковники и поручили комплектование истребительной авиадивизии. Дивизия уже была готова к погрузке на корабли и отправке в воюющую союзную Великобританию, когда грянул переворот. Часть самолетов дед сумел перегнать на Кюрасао, а оттуда через Колумбию – в Панаму. В Панаме были американцы. В это время в Каракасе высадились первые полки германской морской пехоты. Начиналась затяжная Карибская кампания. Поучаствовать в ней деду не удалось: в одном из рутинных перелетов с аэродрома на аэродром у его «тандерболта» загорелся мотор. По красноармейской привычке дед спасал машину до последнего и сел на брюхо на речную отмель. Машину все равно списали в лом, а ноги деда обгорели до костей. Ходить без костылей он начал только года через два, перенеся полтора десятка операций…

– Так точно, сеньор полковник! – отозвался я. – За дам-с!

– Я в отставке, – сказал герр Клемм, – но присоединяюсь. А вы, Игорь?..

– Поручик егерских войск, действующий резерв, – отрекомендовался я.

– О-о! – с уважением сказал герр Клемм. – Сибирские егеря – это очень крутые парни!

– Воистину так, – согласился я.

– А ну-ка, ребята, еще по одной, – распорядился дед. – Вот этой, прошу…

– Под холодные закуски мы удегустировали четыре графинчика. Герр Клемм раскраснелся, взъерошился и освободился от пиджака и галстука. Сестры Ольга и Вероника мило щебетали, и подтекстом щебета было: ах, как бы поближе познакомить Веронику с этим мужественным, но ужасно одиноким сибирским офицером. Дети сначала вяло ковыряли угощение, но потом я догадался принести свой раухер, поставить игровую программу – и теперь из угла доносились ничем не сдерживаемые вопли восторга. Стефа смущалась так, что румянились даже пухленькие плечики. Каждая похвала ее искусству – клянусь, не было незаслуженных похвал! – вызывала новую вспышку румянца.

– В наших краях пока нет бандитов, – веско говорил герр Клемм. – Но!

– «Но» – это ты верно сказал, – кивал дед. – Именно что «но».

– Нужно быть готовым, а еще лучше всем собраться и договориться, – герр Клемм положил себе еще грибов. – И организовать охрану, может быть, нанять кого-нибудь… есть же небогатые отставные офицеры, пенсионеры-полицейские… назначить им неплохой оклад содержания, вооружить…

– Дитер, не налегай зря на грибы, сейчас будут пельмени, – сказал дед. – Не знаю, как ты, а я надеюсь только на свои силы. Наемники почему-то всегда оказываются не там, где стреляют.

– Мужчины, – укоризненно сказала фрау Ольга. – Зачем вы об этом?

– Так уж получается, дорогая, что говоришь не о самом приятном, а о самом животрепещущем, – объяснил герр Клемм.

– О! – вспомнил я. – Герр Клемм, у вас…

– Дитер, – поправил он. – Просто Дитер.

– Дитер, у вас нет брата в Кургане?

– Есть племянник, – кивнул он. – А что?

– Он служит в полиции?

– Да, в эйбапо. Вы встречались?

– Боюсь, что да.

– Почему боитесь?

– Потому что после этой встречи у него наверняка будут неприятности.

– Ему не привыкать к неприятностям. Что же он напроказил?

– Пожалуй, это я напроказил. Долго стояли на границе, я налил ему пару рюмок коньяка – ну, и…

– Кстати, о паре рюмок, – оборвал нас дед. – Вот это – собственной выработки.

– «Сметановка», – сказал я.

– Именно. Нет, это все-таки надо под пельмени. Стефа, командуй!

Стефа упорхнула на кухню, и через краткий миг в густом облаке потрясающих ароматов вплыли пельмени, почти что сами, фарфоровая супница была для них обрамлением, а две женщины справа и слева – фрейлинами, необходимыми по этикету…

– Пиздец, – сказал Дитер по-русски. Вероника прыснула.

– За искусниц и прелестниц, – сказал дед, налив. – За тех, на кого Адам поменял райские кущи – и ни разу не пожалел об этом.

– Если можно, дед, я встряну, – сказал я. – Давайте выпьем за хозяев дома, за дорогих мне людей, за соль земли, за тех, благодаря кому процвел этот край. Стефания Войцеховна и Иван Терентьевич! Мира вам, счастья и долгих-долгих лет вместе!

– Вот за это я и люблю русских! – сказал Дитер. – Вот потому я и женился на русской! Хрен вам какой дейч так скажет!

– Пьем, – скомандовал дед.

Мы выпили.

– Дед, – сказал я, переведя дыхание. – Так не бывает. Хочешь, познакомлю тебя со Степановым? Такая водка – это же золотое дно!

– Дорогонькая получится, – ухмыльнулся дед. – Четверная перегонка, а сколько угля березового уходит!.. Нет, это для друзей, для себя…

– Иван, – сказал Дитер. – Иван… У меня нет слов. Ты гений, Иван.

– За такие слова получишь литр с собой, – сказал дед.

– О, не смею надеяться!..

• Предыдущая
• 32/56
• Следующая