Выстрел с монитора - Крапивин Владислав Петрович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/29
- Следующая
Памятник
Капитан-командор сдержал обещание. Он рассказал офицерам форта, какую роль в поражении монитора сыграл бывший житель Реттерхальма Галиен Тукк. И жизнерадостный, румяный форт-майор Дрейк облапил и расцеловал Гальку, 1 исколов ему щеки могучими усами. Он велел немедля седлать лошадей – для себя, для Гальки, и эскорта, чтобы с триумфом доставить героя в город.
– Ты умеешь ездить верхом?
– Можно, я останусь у вас? – тихо попросил Галька. Он был задумчив.
– А… почему так?
– Ну, я же… меня ведь прогнали. Я даже права не имею…
– Тысяча каленых ядер в глотку этой обезьяне Бир кенштакку! – взревел
форт-майор. – Он будет бросать цветочки под копыта твоей лошади!
– Нет, не надо – вздохнул Галька. – Можно остаться?.. Только пусть кто-нибудь скажет у меня дома, что я здесь…
Пленных матросов отправили под конвоем в город, на попечение магистрата. Офицеров монитора форт-майор Дрейк оставил в форте и обошелся с ними по всем правилам военного этикета:
– Господа, надеюсь, вы дадите слово не покидать форт и не предпринимать враждебных действий, пока не будут закончены переговоры об обмене и прочие формальности?.. Благодарю… Нет-нет, кортики оставьте при себе, трофейное оружие мы привыкли брать лишь в бою…
Дать слово отказался лишь лейтенант Хариус, и его, без кортика, с извинениями заперли в камере гауптвахты. Остальных тоже разместили в камерах, но не запертых и обставленных с некоторым комфортом. Лейтенант Клотт держался с прежней невозмутимостью, хотя Красс, Бенецкий и фан Кауф разговаривали с ним сквозь зубы. Вскоре в столовой на квартире командира форта за вполне приятельским столом собрались офицеры – артиллеристы и их пленники. Хлопнули пробки… Хариусу отправили бутылку в камеру… Да, это были времена, когда в воюющих армиях сохранялись остатки рыцарских понятий и правил.
Галька тоже был за столом. Неловко прятал под стул босые ноги и жадно грыз говяжий мосол из жаркого. Форт-майор Дрейк провозгласил тост в честь отважного и находчивого юноши («Вы ведь не станете отрицать этих качеств, господа моряки?»). Офицеры, звеня шпорами, поднялись. «Юноша» тоже встал – немного испуганный, неловкий. Встретился глазами с прямым взглядом Красс «и опустил голову. Вытер пальцы о мятые штаны. И вдруг понял, что хочет спать – неодолимо, смертельно.
…Проснулся он в казарме, на солдатской койке, от которой пахло сеном. Барабанщик форта, парнишка лет пятнадцати, тряс Гальку за плечо:
– К тебе пришли.
Оказалось, мама и Вьюшка… Ну, тут, конечно, все было: и объятия, и слезы. Впрочем, недолго. По правде говоря. Галька не был в семье любимцем. Нельзя упрекнуть родителей, что они относились к нему хуже, чем к другим детям, но… старших женить пора, масса забот, а младшая, она и есть младшая, над ней больше всех дрожишь. Средний же – ни то ни се… Вот и привык Галька жить без особых нежностей.
– Ты чего домой не идешь? Пошли! – требовала Вьюшка.
Галька упрямо качал головой. Мать вздохнула:
– Ободранный-то какой, мятый. Мы тебе выходной костюм принесем.
Галька вздрогнул – вспомнил, как стоял в этом костюме перед советниками магистрата.
– Не надо, господин Дрейк мне форму обещал.
К вечеру и правда готово было обмундирование. Солдат-портной взял одежду барабанщика, слегка укоротим брюки, немного ушил куртку – вот и все. Форт-майор сам вручил Гальке эполеты вольноопределяющегося. Он считал, что после всего случившегося юный Галиен Тукк имеет полное право на мундир артиллериста.
Галька улыбнулся и откозырял. Но за улыбкой осталась прежняя задумчивость и печаль.
– А где же я тебя устрою? – вдруг озадачился форт-майор. – В казарме теснота… Вот что, живи у меня!
– Если позволите, я хотел бы поселиться с капитан-командором Крассом, – тихо сказал Галька.
Майор изумился:
– С пленным? В камере?
– Ну и что?.. Я ведь и сам вроде как… преступник. Изгнанник, – опять улыбнулся Галька.
– Снова ты об этом! Да знаешь ли, что из столицы приезжал королевский комиссар? Разбирать твое дело!
– Специально из-за меня?!
– Представь себе! Подробностей не знаю, но скоро этот господин сам будет здесь…
– Ну, будет так будет… – Прежнее невеселое настроение не оставляло Гальку. – Значит, можно мне с капитаном?
– А он согласится?
– Я надеюсь.
Несколько раз на дню Галька встречался с Крассом взглядом и чувствовал: между ними какая-то ниточка.
Появился в форте Лотик. И с ним опять Вьюшка. Оба воззрились на Галькину темно-красную куртку с золотыми шнурами. Галька взъерошил у Лотика косматую голову.
– А монетка твоя у меня. Больше не терял. Помогла…
Лотик счастливо вздыхал.
– А что за столичный господин приехал? Знаешь?
Лотик знал, конечно! И Вьюшка знала. Человек этот приехал потому, что в столице стало известно о бессовестном решении магистрата насчет Гальки…
– Это мадам Валентина в столицу сообщила, – торжествующе сказал Лотик. – Мо-мен-тально!
– Как моментально? У нас же нет телеграфа!
Лотик серьезно, с важностью разъяснил:
– Мадам Валентина и не такое может. Я с тех пор, как у нее живу, всего насмотрелся.
– У нее живешь? Почему?
– Он ушел от теток! – ввернула Вьюшка – Потому что они против тебя тогда бумагу подписали!
Галька вопросительно посмотрел на головастика. Тот глядел исподлобья – и смущенно, и упрямо. Галька опять взлохматил его волосы.
– Мы завтра еще придем, – сказал на прощание Лотик.
Едва они убежали, прибыл верхом из города королевский комиссар. Это был сухой человек в черном мундире военного чиновника министерства юстиции. С длинным и гладким лицом, со светлыми и совершенно бесстрастными глазами. Офицеры, став шеренгой, откозыряли. Посланец из столицы попросил дать ему возможность побеседовать с Галиеном Тукком наедине. Форт-майор Дрейк провел их к себе.
И тут же все разъяснилось.
Сухо и очень понятно чрезвычайный представитель правительства сообщил, что решение реттерхальмского магистрата незаконно по ряду причин. Главная – та, что в военное время, находясь под королевским протекторатом, город вообще не вправе принимать решений по вопросам гражданства. Всякое самоуправство чревато большими бедами, любое нарушение законов подобно ржавчине разъедает государственный механизм. Это во-первых.
А во-вторых, вагоновожатый Брукман признался представителям магистрата и пастору Брюкку, что появление мальчика на рельсах не было причиной аварии. Трамвай затормозил раньше, сам собой. Что произошло с тормозами, Брукман и теперь не может объяснить. Но вины господина Тукка здесь нет.
И далее. Полагая, что пора укреплять уважение к законодательству, соблюдение которого особенно необходимо при военном положении, королевская прокуратура сочла необходимым отнестись к неправомерным действиям магистрата и граждан Реттерхальма со всей суровостью – с применением статьи одиннадцатой закона 1655 года о так называемом «праве на ответное действие». По этому закону человек, пострадавший несправедливо, может требовать, чтобы виновные были наказаны теми несчастьями, которые испытал он сам.
– Я хочу знать ваше мнение по этому поводу, – сказал военный советник юстиции первого класса фан Риген.
Галька смотрел на ровное полукруглое пламя керосиновой лампы. Опустишь веки – и в глазах от пламени зеленые язычки…
– Вы меня поняли, господин Тукк? – спросил фан Риген.
– Я вас понял. Я думаю, – тихо сказал Галька.
– Думайте.
Галька молчал минут десять. Фан Риген больше не торопил его. Сидел прямой, бесстрастный. Исполнитель закона.
– Хорошо… – прошептал Галька. – Пусть они уходят…
– Что?
– Я сказал, – громче повторил Галька и сощурился на пламя. – Пусть они уходят из города.
– Кто?
– Все, кто подписал приговор.
– Но… – Впервые в лице фан Ригена мелькнуло что-то живое. – Это почти все жители.
- Предыдущая
- 20/29
- Следующая
