Топот шахматных лошадок - Крапивин Владислав Петрович - Страница 46
- Предыдущая
- 46/51
- Следующая
– Все будет "сюды"! – запальчиво заспорил Тюпа и замахал снятыми очками. – Потому что ни фига они не разъединятся, они уже склеились намертво, проросли друг в друга. Это подсчитано по формулам Лебедева-Травкина и Жака Ришелье! Вместе и переместятся. Тут самая большая трудность – это техника! Чтобы повернуть… Дядя Лихо, есть какой-нибудь механизм поворота?
– Механизм-то… его, вроде бы, нету. Но площадка-то, она на подшипниках. Ежели свинтить гайки, да убрать винты… Да только, наверно, нельзя это, Кеша. Понарушим чего, потом дело не поправишь…
– Да чего мы нарушим? – со звонкой энергией заспорил Вашек. Идея увеличить зону добра и при этом спасти больницу окончательно взяла его в плен. – В векторе же полезная энергия! От нее не может быть вреда!
– Так-то оно так… – Лихо полез парусиновой лапой под шапку. – Да ведь если что, с меня голову снимут…
Никто даже не заметил сомнительность этой фразы (в том смысле, что где там у Лиха она, голова-то). Жажда счастливых перемен овладела уже всеми. Только Дашутка молчала и смотрела, кажется, с опаской, да Пантелей на чурбаке что-то неразборчиво вякнул, но его не услышали (а Луиза сидела с ним рядом неподвижно, как во время профессорских лекций).
Даже Драчун, чьи рассуждения в спорах чаще всего были на уровне "ща как дам…то есть ну вас на фиг", на этот раз вдруг проявил необычную рассудительность. Прямо скажем, философскую:
– Дядя Лихо, – проговорил он проникновенно: – Ты вот подумай. Появился ты на свет из-за каких-то космических сил. Для чего они толкнули бабку Лизавету придумать тебя? Не для того же, чтобы ты пугал меня, бестолкового. Может, появился ты на свет как раз для того, чтобы повернуть однажды Колесо. Для общей пользы всей Земли…
Возможно, именно мысль о его планетарной роли направила сознание Лиха в нужном для ребят направлении. Он засуетился:
– А тогда… Если оно так… У меня где-то ключ был разводной, как раз для таких гаек… Только ты, Кеша смотри… Рассчитай, как надо…
Тюпа, вытащив из-под свитера калькулятор высшего уровня, рассчитал все быстро и уверенно. Сказал, что поворот на двадцать два градуса и тридцать минут будет в самый раз. Только придется поднатужиться: перевести такой громадный гироскоп из одной плоскости в другую, это "пуп сорвешь, пока получится".
– Вспомните про колесо от велика. Его, когда раскрутишь в руках, держишь за ось, повернуть бывает трудно. А здесь вам не велосипед…
Но народ, вдохновленный всепланетным замыслом, был полон уверенности. Только Сёга вдруг начал слегка хмуриться, будто хотел возразить. Но молчал.
Все отправились в зал с Колесом. Костя в горячке забыл про Пантелея, вернулся, подхватил. Пантелей что-то неразборчиво бормотнул ему.
– Да ладно тебе, – откликнулся Костя. – Не бойся…
Вашек и Драчун, следуя указаниям дядюшки Лиха, отыскали в углу за рассохшимся бочонком великанский гаечный ключ с деревянным рычагом-рукоятью. Подволокли к площадке со штырями и гайками. Потом вчетвером – Вашек, Драчун, Костя и Тюпа ухватили разъемом ключа первую гайку. Налегли на рукоять. Гайка поддалась легко. Несколько нажимов – и стало можно скручивать ее ладонями. Скрутили. Костя снял, опустил немалую тяжесть на кирпичный пол. Штырь с нарезкой ускользнул из гнезда сам, звякнул под площадкой.
Начало было положено. На минуту стало тихо. Только шуршало колесо. В этой тишине, в этом шуршании ощущалась значительность происходящего.
Тюпа деловито проговорил:
– Ну, видите? Здесь заранее все рассчитано. Поворот на одно гнездо – это как раз двадцать два с половиной градуса. Будто кто-то знал заранее…
На железной площадке между штырями были нанесены градусные деления.
– Поехали дальше, ребята, – сказал Вашек. Сёга стоял рядом и поглаживал пакет с лошадками, прижимал его к груди. Похоже, что он забыл про дело, с которым пришел сюда. Луиза сидела у его сапожка – по-прежнему невозмутимая. Пантелея держал в лапах Лихо, притискивал его к пухлому животу из мешковины (видимо, от волнения). Дашутка ухватила за руку Белку.
Взялись за вторую гайку. Подналегли… И в этот момент снаружи послышались торопливые шаги. В дверях проявился тот, кого совершенно не ждали.
Живые лошадки
Это был профессор Рекордарский.
Видно, что он спешил – голова без шапки, очки перекошены, куртка накинута на плечи. Однако профессор не потерял деликатных манер, что было результатом врожденной интеллигентности и академического образования.
– Доброе утро, господа. Прошу извинить за непрошеный визит, но я весьма тревожился за Луизу. Она сказала мне… э, то есть дала понять, что намерена отлучиться совсем не надолго и, так сказать, растворилась. Я приготовил ей завтрак, стал ждать и наконец заволновался. По некоторым признаком, а главным образом благодаря интуиции, я определил ее след и… вот… Да, вы здесь, сударыня! Я счастлив, хотя и не одобряю вашей безответственности… И коллега Иннокентий тоже здесь! Гм, это наводит меня на некоторые догадки…
– А это Лихо Тихонович, – торопливо отвел от себя внимание Тюпа.
– Очень приятно. Я в некоторой степени наслышан и мечтал познакомится, но не смел беспокоить без позволения. И теперь рад случаю…
– Я тоже рад и весьма польщен знакомством, – отозвался Лихо Тихоныч неожиданно светским тоном. – Я читал ваше "Определение пространственных радиусов" и рассчитывал обеспокоить вас некоторыми вопросами…
"Во дает дядюшка Лихо!" – толкнулось в голове у Белки. Остальные стояли, как дачные пацаны, застигнутые в чужом саду. Ох, не только из-за Луизы появился здесь Валерий Эдуардыч. Явно почуял что-то…
– Я охотно удовлетворю ваше любопытство, – сказал профессор Лиху. – Но в данный момент… раз уж я оказался у вас… мне хотелось бы полюбопытствовать, чем конкретно занят здесь коллега Иннокентий, в чьих глазах, я вижу, не остыл сомнительный энтузиазм…
– Чё сомнительный-то… – неуверенно возмутился Тюпа. – Пойдемте, я щас объясню… – Он за рукав отвел профессора подальше от остальных и начал что-то говорить – неразборчиво и часто.
Профессор Рекордарский слушал, слушал и вдруг сел где стоял, даже не оглянувшись. К счастью позади оказался кривой, но прочный табурет. Профессор вздернул очки и уронил руки. И закричал тонким голосом:
– Да ты понимаешь, дубина этакая… то есть я хочу спросить: вы отдаете отчет, коллега, о мере ответственности, которую осмелились взять на себя, затеяв этот непродуманный и… я вынужден сказать это слово… авантюрный эксперимент! Я не упрекаю детей, которые верили вам безоговорочно и пошли на поводу!.. Я не смею судить Лихо Тихоновича Одноглазого, который, в силу специфических условий, не мог вникнуть в эту проблему со всей глубиной, но вы, Иннокентий…
– А чё, – опять сказал Тюпа. – Ну, попробовали бы. Если бы не вышло, вернули бы всё на место, и кранты…
– "Кранты", как вы изволили выразиться, могли наступить значительно раньше, – устало выговорил профессор. – Изменение конфигурации, увеличение площади могло привести к выбросу целого спектра энергий, причем тех, чьи характеристики еще совершенно не изучены. Я даже не берусь предсказать последствия…
Вашек понял, что пора заступаться: ведь Тюпа отдувался за всех.
– Валерий Эдуардыч, он не виноват! Это мы вместе!
– Да! Мы хотели спасти больницу! – сигнальным рожком прозвучал голос Сёги.
– Ну, разумеется… Да. Я понимаю, что у вас были самые благие намерения. Но вы же знаете, куда такими намерениями вымощена дорога… Лихо Тихонович, я беру на себя смелость настойчиво рекомендовать вам поставить на место винт и закрутить гайку. Восстановить, так сказать, статус кво…
– Оно конечно… Это мы сейчас, – засуетился Лихо. – Давайте, ребятки… Мне, дурню, сразу надо было понять, что дело неприкосновенное… На будущее пломбы поставлю и печать сургучную…
– Очень актуальная и адекватная ситуации мера, – одобрил профессор. И вдруг неуловимо сменил тон: – А скажите-ка мне, друзья мои, вы всерьез пришли к мысли, что изменение площади данного пространства увеличит запас добра вокруг нас?
- Предыдущая
- 46/51
- Следующая
