Сказки о рыбаках и рыбках - Крапивин Владислав Петрович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/50
• Следующая

– Мальчик, скажи дяде, чтобы вел себя разумно. Иначе я выстрелю и ты умрешь. Но не сразу, сначала будет очень больно.

Женька обмер и затих. А на Валентина свалилась тяжелая, будто ватные тюки, слабость. Два охранника ухватили его за локти, в один миг уволокли к дальнему от двери столбу, прижали к нему спиной, завели назад руки. На запястьях щелкнул металл. В затылок больно уперлась шляпка гвоздя, к которому привязан был край волейбольной сетки.

Эта боль отрезвила его. Но теперь что? Дергайся не дергайся…

Отсюда стало хорошо видно, чем занимается Феня. Он большой иглой зашивал мешковину на длинном, в рост человека, тюке. Рядом чернел квадратный люк с откинутой крышкой.

– Ну, скоро ты там? – сказал ему через плечо Абов.

– Щас-щас… – Феня с размаха оторвал нитку, воткнул иглу в лацкан халатика. С натугой приподнял один край гибкого тюка, а другой направил в люк. Толкнул раз, второй. Груз тяжело ушел в квадратный провал, и Валентин напрягся, ожидая услышать удар о пол подземелья. Но не было ни звука. И, лишь когда Валентин перестал ждать, донесся еле слышный всплеск.

– Вот так, – деловито сказал Абов. И велел Розалии: – Отметьте…

«Может, просто спектакль? – подумал Валентин. – На психику давят?»

– Дядь Валь… – тихонько выдохнул Женька. Аспирант все еще держал его с пистолетом у горла.

– Да отпустите же вы ребенка! – отчаянно сказал Валентин. – Если решили рассчитаться со мной, мальчик-то при чем?!

– Вы оба «при чем», – спокойно разъяснил Абов. – Тесно взаимосвязаны. И от искренности ваших ответов будут зависеть… ощущения мальчика. Эдуард Эрастович, отпустите мальчика, надо его посадить как следует.

– Феня, – позвал Аспирант, Эдуард Эрастович.

Придурок подковылял. И неожиданно подхватил Женьку, вскинул в руках. Тот забарахтался, но Феня легко отнес его к обтянутому кожей гимнастическому козлу. Подскочил на помощь Мухобой. Вдвоем они усадили Женьку на козла. Из кармана халатика Феня выволок наручники – два хромированных браслета, соединенных такой же блестящей цепочкой. «Они же велики ему», – со щемящей тоской подумал Валентин, глядя на дрожащего Женьку.

Но браслеты нужны были не для рук. Стальные кольца охватили Женькины ноги под коленками. Цепочка натянулась под козлом. Женька теперь не мог соскочить, как ни рвись. С потолка спускались две пары гимнастических колец. Одно – приспущенное ниже других – висело прямо над головой у Женьки. Валентин с новой тоской отметил этот зловещий символ четырех нолей. Все шло будто по утвержденному заранее жуткому сценарию.

Феня с неожиданной ловкостью вскочил на козла ногами позади Женьки. Сопел и улыбался кривым ртом. Поднял Женькины руки над головой, концом бельевого шнура обмотал ему кисти, другой конец пропустил над собой в кольцо. Прыгнул. Потянул шнур. Женькины руки сильно вытянулись, он вскрикнул:

– Дядя Валя, чего они!

– Что вы делаете, подонки! – сдавленно заорал Валентин.

Эдуард Эрастович сказал:

– Не надо сильно тянуть, Феня. Излишний дискомфорт дает помехи на детекторе.

Феня слегка ослабил шнур, намотал свободный конец на ножку козла. Похлопал по халатику ладошками: все, мол.

Аспирант опять возился с приборами. Оглянулся.

– Зачем вы так спешите, господа? Раздеть надо было вначале.

– Разденем, в чем проблема… Вначале или потом, какая разница… – Из-под вороха бумаг, над которыми корпела Розалия Борзоконь, Мухобой вытащил сверкающие портновские ножницы.

– Дайте я! – метнулась крашеная девица. Выхватила ножницы у Мухобоя. Подскочила к Женьке. – Ай ты, моя лапочка… Не бойся, это не больно. Это… хи-хи… для докторской проверки…

Женька полными ужаса глазами глянул на Валентина и зажмурился.

– Оставь ребенка, сука! – надсадно крикнул Валентин. И так дернул головой, что шляпка гвоздя впилась в затылок стремительной болью.

– Как лается, тоже писать в протокол? – злорадным басом спросила Розалия.

– Пиши, если хочешь, – разрешил Абов.

Девица, лязгая ножницами, расстригла на Женьке майку, сдернула и отбросила лоскуты. Похлопала его по спине.

– Ух ты, мой пупсик…

Женька был совсем не пупсик. С проступившими ребрами и втянувшимся животом, он похож был сейчас на мальчишку с фрески в заброшенной часовне. Но тот мальчик смеялся, он был под нерушимой защитой Хранителя. «А мне как его защитить?! Зачем я поклялся там, перед фреской, что не оставлю его?.. Если бы сейчас жили порознь, я попался бы один… Господи, если это расплата за все, что я сделал, при чем здесь Женька?»

Аспирант умело сажал на Женьку резиновые присоски, от которых тянулись к приборам тонкие цветные провода. Густо сажал – по всему телу и даже на горло, рядом с белым шрамом от раскаленного ножа. Женька сидел неподвижно, с закрытыми глазами и сморщенным лицом. Все молчали. Розалия старательно шелестела авторучкой, Феня у края люка расстилал мешковину. Остальные смотрели на Аспиранта и Женьку. В этой молчаливой деловитости была жуть, как в страшных картинах Босха. А бледный Аспирант – это был рыбник из детских снов Валентина.

«Что они хотят делать, сволочи?.. Боже мой, неужели нет никакого выхода?»

У двери вдруг не то хихикнули, не то всхлипнули. Это Мишка Дыров. Он часто дышал и облизывал губы.

– А ты что здесь торчишь? – удивился Абов.

– Поглядеть охота… – выдохнул Мишка.

– А вместе с ним не охота? – ласково спросил Мухобой и кивнул на Женьку.

– Не-е! – Мишка животом грянулся в запертую дверь, зацарапал пластик.

– Выставьте его. Пускай ждет на улице, пока не позовут, – приказал Абов двум невозмутимым часовым.

Один отпер дверь, другой пинком направил мальчишку наружу. И снова – тишина. Только дыхание нескольких человек. И тяжелый, травящий легкие воздух – не только запах пота и вонючих спортивных снарядов, а еще чего-то гадкого, стыдного, страшного. Так, наверно, пахнет в пыточных камерах. Запах беззащитности и обреченности.

Наконец Аспирант окончил приготовления. Встретился с Валентином глазами. И сказал он, этот интеллигентный Эдуард Эрастович:

– Валентин Валерьевич, объясняю ситуацию. Нам нужны от вас предельно полные и совершенно искренние ответы на ряд вопросов. Степень искренности проверяется прибором, предки которого в свое время примитивно именовались «детектором лжи». Это новый и безошибочный аппарат… Нам, однако, известны ваши способности: и то, что вы можете заблокировать энергополем свои мысли, и то, что в состоянии обезболить свои ощущения…

«Откуда они это взяли? Разве я могу?»

– …Поэтому контролировать лично вас нам затруднительно. Мальчик же, как большинство детей, правдив по натуре и более восприимчив… к воздействиям… Он в курсе всех ваших дел и, слушая ваши ответы, невольно будет реагировать на ложь. Прибор зарегистрирует этот негативный импульс, а мальчик испытает страдание. Вот так…

Во время лекции Аспирант помахивал похожим на красный карандаш стерженьком, от которого тянулся такой же красный провод-жилка. При последних словах Аспирант «карандашиком» коснулся стального браслета на Женькиной руке. Щелкнула искорка. Женька содрогнулся и вскрикнул, не открывая глаз.

– …Или вот так… – Аспирант волнисто провел по коричневой ноге от браслета до щиколотки. На коже побелел и запузырился след ожога. Растянутый между козлом и кольцом, Женька задергался, вскрикнул опять – коротко и пронзительно. А Валентин заорал – хрипло, перемешивая с матом и проклятиями обещания, что скажет гадам и фашистам все, что им надо, лишь бы оставили ребенка.

– Ну-ну-ну, хватит, все в порядке, – произнес Эдуард Эрастович тоном дантиста, вырвавшего зуб у не терпящего боли пациента. – Семен Семенович, можно приступать.

Женька теперь сидел закусив губу и не двигаясь. Глаза были закрыты, а из-под век часто бежали по щекам капли. И вдруг он выговорил:

– Дядь Валь… ничего им… не выдавайте…

– Жень, да что ты… – вытолкнул из себя Валентин. – Чего нам скрывать-то… Пускай слушают что хотят… Не бойся, запишут и отпустят…

• Предыдущая
• 48/50
• Следующая