Серебристое дерево с поющим котом - Крапивин Владислав Петрович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/38
- Следующая
– Значит, капли тоже чувствуют боль? – прошептал Сеня. И почему-то ощутил виноватость.
– Ну… если точно говорить, то это нельзя назвать словом “боль”. Но тоже плохо. Тоскливое чувство… И мама с папой, наверно, сейчас там это испытывают. Всё время…
Он так и сказал – “мама с папой”. И Сеня устыдился своих недавних мыслей. Тайной своей надежды, что, может быть, транслятор никогда не сработает, и Антошка останется рядом навсегда и они подружатся на веки вечные.
Антошка шевельнул спиной под Сениной ладонью и признался еле слышно:
– Искорка сжимается, когда очень плохо… иногда может сжаться так, что капля становится неживой. На очень долгое время.
– Но не навсегда? – испуганно спросил Сеня.
– Навсегда не бывает. Искорки ведь не умирают. Ничьи. Ни в ком…
– Ты думаешь, и в людях?
– Конечно! Искорка – это ведь душа, она всегда бессмертная… Живые капли и разумные люди потому и похожи друг на друга, что в каждом душа-искорка…
Сеня вспомнил искрящегося крошечного Капа и не сдержал вздоха: “Всё-таки различия очень большие…”
Антошка угадал и эту мысль.
– Не такая уж большая между нами разница, если я так быстро научился быть человеком… Знаешь, я ведь всякие-всякие человеческие привычки в себя моментально вобрал. Даже… притворяться сумел.
– Как это? В чём?
– Ты думаешь, сразу всё так хорошо было, когда я стал человеком? Я сперва… ну, просто обмер: какой я громадный! И какое всё кругом… не такое, как раньше. Даже показалось, что краски совсем другие. И будто земля вот-вот перевернётся и упадет на меня сверху. И жуть такая… Но я себя пересилил. Потому что иначе все бы огорчились и испугались…
– Ты молодец.
– Когда я с велосипеда брякнулся, стало легче, но всё равно не так, как сейчас… А я себе говорил: “Ты мальчик, мальчик, мальчик. Привыкай, привыкай, привыкай…” Знаешь, когда сделалось совсем хорошо? Когда стал играть с Никиткой…
– А потом… тебе тоже приходилось притворяться? – осторожно спросил Сеня.
– Иногда. На теплоходе. Бывало, что станет грустно, а надо казаться весёлым, чтобы Егор Николаевич не тревожился… Только уж когда я совсем заскучал, притворяться не смог.
– Это тоже совсем по-человечески…
– У Егора Николаевича из-за меня поездка скомкалась. Но он вовсе не рассердился. Он хороший… Сеня, я заметил, что хорошие люди гораздо больше похожи на нас, на капель, чем на уу-гы. Хотя уу-гы по своему виду почти как люди, только волосатые…
Сеня смущённо сказал:
– На Земле среди людей тоже есть уу-гы. Много. Хотя и не в шкурах, а в нормальной одежде. Видел ведь сам сегодня по телевизору, что на южной границе делается. Разве это люди? В маленьких стреляют, сволочи. Даже в таких, как Никитка…
– Да, я знаю! – одними губами отозвался Антошка. – Диких уу-гы на Земле много. Но и хороших людей много. И я теперь Землю буду любить всегда…
– Кап… А у вас на Ллиму-зине все хорошие? Ну, среди капель…
– Всякие есть. Особенно среди взрослых. Есть которые не любят маленьких. А есть… даже такие, которые хотят встроить чёрные радуги. Иногда у них получается…
– А зачем… чёрные радуги?
Антошка опять шевельнул спиной.
– Трудно понять… А зачем химкомбинат, который травит воздух и траву? И ещё тысячи таких же? Вроде бы каждому ясно, что один вред, а всё равно…
“Значит, и у вас там не сплошная радость”, – подумал Сеня. И спросил:
– А кем ты хочешь сделаться, когда станешь большой? Чем будешь заниматься?
– Не знаю ещё… Может, буду строить магнитные капсулы – такие, чтобы в них за один миг на край Галактики и обратно… Или с маленькими каплями возиться. С ними интересно. Они на Никитку похожи… А вообще-то…
— Что?
Антошка рывком повернулся набок. Взял Сенину ладонь в горячие пальцы. Признался:
– Есть самое-самое желание… Оно ведь у каждого есть, в ком искорка… Да?
– Наверно… У тебя оно какое, Кап?
– У нас, у капель, главное дело – строить над планетой радуги. Чтобы все смотрели и радовались. Потому что радость – это самое основное в жизни… Но радуги долго не бывают – они ведь из капель. Разлетелись капли по своим делам, и радуги нет… А я хочу, чтобы радуга оставалась надолго. Вот построили мы её, сами отлетели в сторону, а она – на месте…
– Разве так может быть?
Антошка вздохнул:
– Большие капли говорят, что не может… Но вот Маркони же научился делать такое, во что взрослые не верят. Может, и у меня получится. И тогда…
– Что? – нетерпеливо сказал Сеня.
– Я построил бы над Ллиму-зиной громадную радугу. Не дугу, а полный круг. А в нём – ещё и ещё. И в каждом по сорок цветов…
– В радуге же только семь!
– Это человеческий глаз видит семь. А вообще-то спектр бесконечен… А этот главный круг пересекался бы с другими кольцами и дугами. Они соединялись бы друг с другом как мостами. Целый разноцветный город… И он бы не исчезал, а только время от времени изменял свои краски и узоры…
Сеня промолчал, позавидовал тихонько и сказал уверенно:
– У тебя, Кап, это обязательно получится. Ты всё так здорово придумал… А у меня вот в голове полная каша. Не знаю, что из меня выйдет.
– Из тебя выйдет писатель, – уверенно заявил Антошка. – У тебя замечательные рассказы. Егор Николаевич на теплоходе давал мне читать ваш клубный альманах, твои рассказы лучше всех.
– Чушь, – сказал Сеня искренне и грустно. – Это и не рассказы даже, а так… упражнения фантазии.
– Ну, что ты! Я читал и хохотал. О профессоре с тринадцатью хвостами…
– Вот именно что хохотал… Думаешь, это трудно придумать? Тринадцать хвостов, бабка на электронной метле или змей-горыныч, который вздумал участвовать в шахматном турнире… Про такое сколько угодно можно насочинять. А зачем?.. Вот если бы написать что-то, чего люди никогда не читали… И что-то разгадать… Ну, про бесконечность и про Вселенную: зачем она на свете? И зачем мы?.. Кап, а может, мы затем, чтобы во всей Вселенной построить громадную радугу?
– Может быть… – откликнулся Антошка. – Но, Сеня… Когда люди твои рассказы читают, они ведь смеются и радуются. Правда! Значит, ты сделал капельку радости. А общая радуга – она ведь из множества капелек и состоит. Значат, ты не зря…
– Не знаю, – сказал Сеня, – та ли эта капелька…
Сеня Персиков ничуть не притворялся, когда говорил Антошке о своих печальных сомнениях. С недавних пор он и правда разлюбил свои рассказы. Он понимал, что научился сочинять их умело, так, чтобы взрослые члены клуба “Рагал” аплодировали. и восхищались. Ну а дальше-то что? Не этого Сене хотелось. Он мечтал написать такое, что хоть на миг заставило бы людей забыть о ежедневных заботах и понять что-то большое, главное… Но что? Этого главного Сеня пока и сам разгадать не мог. Ощущал только, что оно есть. Громадное, тревожное, хранящее все разгадки жизни… Он это чувствовал, но словами объяснить не мог. Ни Антошке, ни даже себе.
Поэтому с мая Сеня не брался за тетрадку и карандаш. Просто жил, как вся компания друзей с улицы Гончарной. Тем более что случилось чудо, отвлекающее от печальных мыслей, – появился среди друзей Антошка…
Кстати, может показаться странным, что компания сложилась такая пёстрая по возрасту и характерам. Скажем, что общего между семиклассником Матвеем и Уками (не говоря уже, что сами-то Уки совсем разные)? Или между Сеней Персиковым и Маркони? И как затесалась в это мальчишечье общество Варя?
Но тут всё дело в обстоятельствах. Во-первых, все жили недалеко друг от друга, в одном квартале. Были знакомы с младенческих пор. Матвей и Маркони даже ходили в одну группу детсада, хотя Маркони был на год старше Сени. Варя и Сеня учились в одном классе. Андрюша был Варин двоюродный брат, и ей приходилось за ним присматривать, пока не подрос. А он подрос, но по-прежнему любил ходить за Варей по пятам, так и оказался на Марконином чердаке. За ним и Пека с Оликом. А Варя познакомилась с Маркони поближе, когда взрослые мастера отказались чинить сгоревший телевизор и ребята посоветовали Варе обратиться к известному на всю округу юному технику. Варя как восхитилась в тот день талантами Маркони, так это восхищение и носила в душе. И наверно, не догадывалась, что с некоторых пор такое же восхищение, только ещё более сдержанное и тайное, носит в себе Сеня. Восхищение Варей, а не Маркони…
- Предыдущая
- 23/38
- Следующая
