Оранжевый портрет с крапинками - Крапивин Владислав Петрович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/34
• Следующая

– Привет вам, сет…

– Ходят слухи, что вы последний говорили с королем…

– Что сказал король на прощанье?

Фа-Дейк медленно обвел песчаных волков глазами. Взгляд этот напомнил им, что сету могут задавать вопросы только другие сеты, маршалы или король. Воины притихли. Один, в кожаном шлеме с золоченой стрелкой, видимо командир – неторопливо сказал:

– Примите нашу печаль, сет.

Но никакой печали не было на его широком, неприятно открытом лице с голым подбородком и выпуклыми глазами. И Фа-Дейк не ответил командиру волков. Он помолчал и спросил:

– Здесь кто-то кричал. Что случилось?

Выпуклые глаза сотника стали внимательными, но ответил он небрежно:

– Мальчишку поймали, разведчика из крепости.

Фа-Дейк не выдал интереса и неожиданной болезненной тревоги. Спросил так же небрежно:

– Разве сейчас не перемирие? Урата-Хал в нашем лагере…

Сотник сказал с коротким зевком:

– Еще до перемирия поймали. Да это и неважно.

– Почему неважно?

– Он шел не из крепости, а из песков. Видимо, оставлял там знаки для каравана…

Сотник держался чересчур независимо и не прибавлял в конце фразы слова «сет». Это была явная наглость, волки всегда позволяли себе лишнее. Фа-Дейк не стал делать замечаний, сет не должен опускаться до пререканий с каким-то предводителем дикой сотни. Он только сказал в отместку:

– Я думал, храбрые волки давно перекрыли все караванные пути тауринов…

Он знал, что это не так. Сколько бы ни рыскали в песках и скалах конные патрули иттов, перехватить все караваны они не могли. В непроницаемой тьме песчаные лодки под черными парусами бесшумно бежали по дюнам к крепости. Это посылал осажденным еду и оружие лесной народ, который был давним союзником тауринов. Люди леса научились пользоваться парусами не хуже иттов.

Лодки останавливались в неведомых иттам местах, а оттуда таурины несли груз в крепость тайными подземными ходами. Кое-какие ходы разведчики иттов отыскали и засыпали, но многие еще найти не могли. И крепость держалась долгие годы. И будет держаться бесконечно…

Сотник уязвленно сказал:

– Мы перекрыли почти все пути. Сегодня мальчишка скажет, где была стоянка недавнего каравана. Там у них последняя лазейка, засыплем и ее.

Фа-Дейка опять уколола тревога. Тоскливая, смешанная с неясным страхом. Но отозвался он с рассеянным видом:

– Думаете, он скажет?

Воины гоготнули. Командир тоже не сдержал усмешку:

– Волки умеют развязывать языки даже заржавелым от шрамов тауринским начальникам, которые не боятся ни ядовитых игл, ни раскаленного железа. А этот – сопливый мальчишка, даже меньше вас… О, простите, сет!

Сотник испуганно наклонил голову, но насмешливый огонек в похожих на коричневые лампочки глазах не погас. Фа-Дейк глянул в эти глаза и смотрел в них, пока не заставил сотника потупиться. Теперь Фа-Дейк был просто сет иттов, в нем не осталось ничего от четвероклассника Фаддейки.

Сет сказал:

– Может быть, волки и умеют развязывать чужие языки, но хорошо бы им научиться держать на привязи свои. Не правда ли, сотник?.. Я жду ответа.

– Да, сет, – сквозь зубы выдавил командир волков.

Фа-Дейк медленно пошел от сотника и его воинов, и длинный плащ тянулся за ним, шуршал по камням.

Недалеко от королевского шатра Фа-Дейк встретил Фа-Тамира.

– Отдохните в моей палатке, сет, – сказал маршал.

– Потом… А когда погребение, Фа-Тамир?

– Завтра после восхода…

– Фа-Тамир… Как зовут сотника песчаных волков? Он такой… глаза, как у жабы.

– У кого, сет?

– А, вы не знаете… Ну, такие нахальные глаза. И круглое лицо.

– Наверно, это Уна-Тур… А что случилось?

– Ничего. Он мне не нравится, ведет себя нагло.

– Да. Но он храбр…

– Подумаешь, заслуга, – усмехнулся Фа-Дейк. – Кто из иттов не храбр? Надо еще быть… человеком. Даже если называешься "волк".

– Сейчас жестокое время, Огонек, – вздохнул Фа-Тамир.

Фа-Дейк вздрогнул от неожиданной ласки, поднял глаза.

– Фа-Тамир, они поймали разведчика…

– Да, я слышал уже…

– Я подумал вот что. Когда печаль и погребение, обычай велит делать добрые дела… Может, отпустим его к своим?

– Доброе дело для врага – разве доброе дело? – хмуро сказал маршал.

– Он же еще не взрослый, – виновато проговорил Фа-Дейк. – Разве итты воюют с ребятами?

– Он разведчик. Значит, воин. Законы войны одинаковы для всех.

"У войны нет законов", – вспомнил Фа-Дейк. И тихо спросил:

– Правда, что его будут пытать?

Фа-Тамир отвел глаза. Пожал плечами:

– Если он сразу не скажет то, что знает. Но он ведь не скажет… пока не заставят.

– А что он знает-то? Ну, покажет стоянку и ход, который ему известен. А этих ходов десятки. Что толку?

– И все-таки… еще одну ниточку перережем,

Фа-Дейк угрюмо молчал. Потом спросил, глядя в землю:

– А если бы я попался тауринам, меня тоже пытали бы?

– Едва ли! За сета запросили бы выкуп. Обошлись бы с почетом.

– А если бы я знал тайну, которая важнее выкупа?

Маршал подумал и сказал неохотно:

– Итты не позволят, чтобы вы стали пленником тауринов. Не бойтесь, сет.

– Разве я боюсь? Я не об этом…

Фа-Тамир положил руку на шлем Фа-Дейка.

– Огонек… Волки все равно не отпустят его. Это их добыча, а добычу по закону не может отнять никто. Даже король.

Фа-Дейк вскинул глаза:

– Даже король?

– Да… Кстати, сет, что говорил вам король в последние минуты? Итты ждут, что вы передадите его слова всем.

– Что?.. Я передам, да. Чуть позже, Фа-Тамир.

Он мягко убрал голову из-под ладони маршала и пошел не оглядываясь. Через пять минут он опять был у крайнего шатра. Воины-волки все еще стояли там. Снова подтянулись, глянули на сета выжидательно и вроде бы почтительно.

Фа-Дейк лениво сказал:

– Я хочу посмотреть на пленника, Уна-Тур…

Сотник осклабился: любимец короля удостоил его обращения по имени.

– Как будет угодно сету. Идемте, сет…

Разведчика держали в хижине, сложенной из каменных плит. Уна-Тур отодвинул на щелястой двери бронзовый засов. Пропустил Фа-Дейка вперед.

В хижине было светло, колючее солнце било в широкие щели. Тощий темноволосый мальчишка, ровесник Фа-Дейка, сидел скорчившись в углу на камне. Он был босой, в узких кожаных штанах, стянутых на щиколотках ремешками, в мохнатой безрукавке. Тонкие голые руки в локтях и у кистей были перемотаны за спиной сыромятным ремнем.

Когда вошли, мальчик быстро повернул острое лицо с высохшими подтеками слез. В темных глазах мелькнули по очереди надежда на чудо, испуг, отчаяние. Он опять отвернулся, прижался плечом к стене. Но Фа-Дейк успел разглядеть его лицо. Мальчишка был, кажется, похож… Или показалось?

Или правда он похож на Вовку Зайцева из Фаддейкиного класса? На щуплого Вовку Зайцева, который боялся уколов, и над ним за это смеялись (и было время, Фаддейка смеялся. Сначала. А потом не стал… А потом Вовка уехал). Этот Зайцев боялся уколов и плакал от обид, но обидчиков никогда не называл, если его спрашивали взрослые…

Фа-Дейк оглянулся на Уна-Тура. Сказал, пряча свои мысли под насмешкой:

– Волки стали так осторожны, что одного мальчишку держат связанным…

– Просто забыли развязать, – буркнул сотник. Шагнул к мальчику, чиркнул кривым кинжалом по ремню у локтей. Ремень ослаб, опал. Мальчик пошевелил локтями, освободил кисти. Но на Фа-Дейка и Уна-Тура не смотрел. Коротко, со всхлипом, вздохнул.

– Оставьте нас, – приказал Фа-Дейк сотнику. – Может, я договорюсь с ним быстрее, чем вы… И закройте дверь.

Уна-Тур вышел. Дверь за ним бухнула излишне сердито.

Мальчик не двигался.

Фа-Дейк встал в двух шагах от него. Помолчал, томясь от неловкости, негромко спросил:

– Как тебя зовут?

Мальчик опять не шевельнулся, но ответил сразу:

– Кота…

Или «Хота»? У тауринов такой же язык, как у иттов, но говорят они мягче, с придыханием. Ладно, пусть Хота…

• Предыдущая
• 24/34
• Следующая