Нарисованные герои - Крапивин Владислав Петрович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/49
• Следующая

К вечеру у меня болели глаза от яркого света, которым сверкал за окнами мартовский день.

Второй день был таким же. И третий. И четвертый.

– Будут еще холода, – говорили взрослые. Но холодов не было. Весна шла теплой лавиной, смывая снега и наливая солнцем мартовские дни.

В первый вечер весны мы собрались у перископа. Чтобы отправиться на поиски Атлантиды и потопить пару-другую немецких линкоров. Но почему-то игра на этот раз не клеилась. Наспех завершив плавание, мы стали болтать о посторонних вещах. Потом Павлик рассказал Гале о том, как мы лазили на чердак за камнем, а потом мастерили перископ.

– А я думала, что здесь просто стеклышко вставлено, -призналась Галя.

– Ты и скажешь! – возмутился я. – Разве со стеклышком так получилось бы?

– А разве нет?

– Нет, конечно, – ответили мы с Павликом в один голос. Галя подумала и наконец согласилась:

– Да, со стеклом плохо. С камнем гораздо интереснее.

– Мы и тайну придумали, чтобы интереснее было, – разъяснил я.

Впрочем, была ли наша игра тайной? В один из выходных брат Павлика Володя целый день мастерил что-то в сарае, а вечером вручил нам маленький двухмачтовый парусник и при этом сказал:

– Забирайте, моряки. Не все вам под водой плавать, паруса – тоже вещь хорошая.

Мы покосились на него и ничего не сказали. А утром Павлик спрятал корабельный журнал подводной лодки «Победа» на шкаф.

А парусник нам очень понравился. Он великолепно плавал в обширных лужах, которые разлились на нашей улице к середине марта, и легко обгонял сосновые кораблики соседских мальчишек. Однажды наш кораблик чуть совсем не уплыл в неведомые края. Я пустил парусник в канаву, и ветер погнал его вдоль теплого от солнца дощатого тротуара. Я шел следом и не заметил, как оказался у дома, где жил мой заклятый враг – маленький зловредный шпиц Марсик. Неизвестно почему он при каждом удобном случае старался попробовать на вкус мои ноги. Сейчас такой случай представился, и Марсик немедленно атаковал меня. Я взлетел на перила парадного крыльца и огляделся. Прохожих не было, шпиц бесновался внизу, а кораблик уплывал. Течение в канаве становилось чем дальше, тем сильнее. Вода в конце концов стекала в овраг, а оттуда, соединившись с бурным ручьем, в реку. Река же впадала в другую реку – в Тобол, Тобол – в Иртыш, Иртыш – в Обь, а Обь – прямехонько в Ледовитый океан. Значит, кораблик направлялся в страну вечных снегов…

Я не хотел этого. А парусник уплывал. Собираясь уже зареветь, я заметил Ричарда. Громадный пес важно шел по улице, иногда останавливаясь и поднимая морду. Он, очевидно, вынюхивал что-нибудь съестное.

Сердце мое наполнилось мрачным ликованием.

– Ричард! – крикнул я. – Возьми его!

Верный пес не мог отказать мне в таком пустяке. Он галопом приблизился и сомкнул свои челюсти на загривке зарвавшегося шпица. Я не стал дожидаться конца, выловил кораблик и торжествующе удалился. Бедный Марсик верещал от ужаса. Больше он не трогал меня.

Весенние дни становились длиннее, но проходили гораздо быстрее зимних. Они неслись, как веселая солнечная карусель. Мы стали реже заниматься нашей игрой. У меня к вечеру от усталости слипались глаза, Галя приходила уже не так часто, потом что Павлик давно подтянулся по арифметике. За весь март в корабельном журнале появилось всего шесть записей, повествующих об отважных приключениях капитанов Верескова и Кедрина и штурмана Кудрявиной. Но никто из нас не признавался даже себе, что игра в подводную лодку стала не такой интересной.

В конце месяца сошел весь снег, прилетели скворцы и пришло письмо от Саши. На сером конверте был изображен бульдог в немецкой каске, уползающий в нору от советского штыка, и стояла красная надпись: «Добьем фашистского зверя в его собственной берлоге!»

Мы с Леной распечатали письмо, не дожидаясь мамы. Из конверта выпал листок, исписанный большими неровными буквами. Лена стала читать вслух. Саша писал, что дни и ночи проводит в танке. «Вот и письмо пишу в танке, высунувшись из башни по пояс. Кругом поля и березняк, совсем как дома. Снял шлем, потому что навстречу дует теплый-теплый ветер. Мы идем на запад, не останавливаясь третий день. Скоро будем в Берлине.»

Лена дочитала письмо, и я увидел в ее глазах затаенную тревогу. Совсем, как мама, она смотрела куда-то в сторону и не попадала сложенным вчетверо листком в серый конверт. «А вдруг перед самым концом…» – подумал и я.

Нет! Не может быть! Саша вернется.

На потолке от лужи за окном плясала солнечная рябь. Это касался воды своими крыльями теплый ветер, несущий весну и победу.

Наступил апрель. Дни стояли сухие и теплые. На дорогах еще была грязь и лужи, но кое-где земля просыхала. У заборов выползали зеленые стрелки молодой травы.

Нас с Павликом стали часто посылать в магазин за хлебом. Чтобы сократить путь, мы ходили через рыночную площадь, хотя делать это не рекомендовалось. Там, по словам взрослых, у нас могли украсть деньги и хлебные талоны.

Прикрывая руками карманы с деньгами, мы проходили тропинкой, протоптанной вдоль забора. Под забором сидели старушки, старики и подозрительного вида парни. Они торговали радиолампами, частями от велосипедов, зажигалками, гребенками, рыболовными крючками, а иногда и совсем ненужным барахлом.

Нас интересовал один из таких продавцов. Это был небритый старик в рваной ушанке, ветхом пиджаке и выцветших галифе. На ногах у него были подвязанные веревочками калоши. На тряпке перед ним лежали старые выключатели, электропробки, мотки проволоки, какие-то ключи и даже старинные монеты. Неизвестно, покупал ли кто-нибудь этот «товар», но старик каждый день сидел на своем месте, равнодушно поглядывая на прохожих.

Как-то проходя мимо старика, мы заметили у него среди других предметов компас. Мы никогда раньше не видели таких. Он был величиной с будильник, на темной круглой коробке тускло блестел медный ободок, под стеклом виднелась круглая шкала, она плавала в жидкости. К над шкалой стеклу прилип воздушный пузырек. На белой шкале виднелись черные цифры, буквы и деления. Павлик немедленно сказал, что это компас с торпедного катера. Я не спорил. Мы стояли и любовались компасом минут пять. Старик не обращал на нас внимания.

На следующий день мы снова проходили мимо старика. Компас лежал на своем месте. На этот раз Павлик решился спросить цену. Старик, видимо, не ожидавший, что кто-то заинтересуется этой вещью, ответил не сразу.

– Пятнадцать рублей, – сказал он наконец сердитым голосом.

– Дорого, – вздохнул я.

– Али денег мало? – прищурился торговец. – Так ведь поднакопить можно.

Он подал неплохую мысль. Шепотом посовещавшись, мы сказали старику, что накопим денег и купим компас.

– Только вы никому не продавайте его, – попросил Павлик.

– Этого никак не могу обещать, – ответил хитрый старик. – Я с вас и так не дорого прошу, а ждать совсем не могу. Кому нужно, тот и дороже даст, поскольку вещь стоящая. Как же я тогда могу не продать? Так что поспешайте.

Мы обещали «поспешать».

– Павлик, зачем он нам? – спросил я, когда мы отошли.

– Пригодится, – загадочно сказал Павлик. – Мне одна мысль пришла в голову.

– Какая?

Павлик наклонился и зашептал мне на ухо. Мысль его была заманчива: он решил сколотить из бревен корабль и летом путешествовать по реке. А для корабля, разумеется, необходим настоящий компас.

– А если нам не разрешат? – засомневался я.

– Там видно будет…

И в самом деле, загадывать не стоило, была лишь середина апреля.

А пока мы копили деньги. Павлик вытряс из своей копилки два рубля. Потом мы один раз не сходили в кино в клуб железнодорожников. Было накоплено уже десять рублей, когда случилась беда.

В этот день мы, как всегда, пошли за хлебом через рынок и остановились перед стариком.

– Ну как? – спросил он своим скрипучим голосом.

– Уже десять рублей есть, – похвастался я. – Может, отдадите за червонец?

• Предыдущая
• 28/49
• Следующая