Лужайки, где пляшут скворечники - Крапивин Владислав Петрович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/58
- Следующая
С полминуты молчали, потом Артем осторожно спросил:
– Володя, ты откуда знаешь эту песню?
– Не помню… Слышал когда-то, давно еще. А что?
– У нас пластинка была… мамина любимая. Старая-старая, фирмы «Коламбия». Это поет певец-гитарист Коля Негин. Наверно, эмигрант, фамилия на этикетке через «ять» написана. Пластинка для патефона, прямо раритет. У нас патефона не было, мы с мамой ставили ее на старенький проигрыватель… Теперь не знаю, куда она девалась…
– Я такую пластинку тоже помню, – вдруг подал голос Егорыч. Его панамка белела чуть поодаль. – На одной стороне эта колыбельная, а на другой песенка про гусар.
– Да, да! – обрадовался Артем. – И зеленые наклейки с двух сторон…
– Зеленые… А колыбельную эту пели в старину черные кирасиры. Те, про которых я не дописал книжку.
Грустную историю про недописанную книжку знали многие. Поэтому опять примолкли. Потрескивала в камельке лучина. Поглядывали сверху редкие звезды….
Рыжий заяц Евсейка вдруг стреканул с места и пропал в лопухах. Раздался стремительный шелест – это другие зайцы кинулись за Евсейкой. И Бом!
– Что это с ними? – слегка встревожился Артем.
– А! У них свои дела, – беспечно отозвался Кей. – Может, учуяли, что сегодня будут пляски скворечников. Зайцы любят смотреть на это дело и подыгрывать. Сядут на краю лужайки и барабанят по животам….
– Разве сегодня полнолуние? – с непонятным беспокойством спросила Нитка. Она сидела рядом с Артемом, и волосы ее знакомо щекотали ему ухо.
– Да кто ж его знает, – вздохнул Егорыч. – Сейчас, вроде бы, ни одной луны, а через минуту вдруг возьмет да и вылупится красавица… А может, ушастые чуют, что завтра хоровод планет. Любопытное, скажу вам, зрелище. Жаль только, что долго смотреть нельзя, закоченеете…
В сотне шагов от домика Егорыча косо целилась в неба железная большущая труба. Длиною была она метров пятнадцать, а диаметром около метра. Черная, с бурыми заплатами ржавчины. Казалось, что когда-то стояла она вертикально, потом начала падать и остановилась на полпути, с наклоном градусов сорок пять. У самой земли под трубой была решетчатая подпорка. Никто, однако, не мог понять, как жиденькая арматура может удерживать колоссальное тело замершего в падении великана. Впрочем, никто и не пытался разбираться в этом. Здесь, если разгадывать все хитрости, мозги свихнешь.
Труба напоминала исполинское орудие, изготовленное для дальней стрельбы. А для чего в самом деле служила в давние времена эта конструкция, никто не знал, даже Егорыч. Зато он знал, зачем труба теперь. Говорил, что она превратилась в телескоп особого свойства. Точнее – в туннель, связывающий данную точку Земли с одним из космических пространств, в котором «очень своеобразная, судари мои, звездная структура…»
И в самом деле, глянешь в трубу, и там, даже при ярком солнце виден черный круг нездешнего мира, в котором дрожат и движутся по своим, непонятным земному жителю путям сотни разноцветных светил. Один раз старик дал глянуть Артему. Зрелище завораживало. Плохо только, что смотреть можно было три-четыре секунды, не дольше. В лицо веяло таким космическим холодом, что леденела кровь и застывали глаза.
Чтобы ребятишки (да и некоторые взрослые тоже) не совались к опасному «телескопу», Егорыч давно еще приварил аппаратом (который смастерил ему Володя) к заднему срезу трубы щит из листового железа. Оставил в нем только маленькую форточку с дверцей, которую запирал на висячий замок. Лишь изредка он дверцу отпирал и разрешал мальчикам и девочкам глянуть на «хитрую механику вселенной». Подпустит к форточке, сосчитает до трех и тут же оттаскивает за плечи. И юный «астроном» приплясывает, трет обожженные морозом щеки и радуется что вернулся из галактической черной глубины в мир летнего солнца, мягких лопухов и желтых веселых бабочек. Попляшет с минуту, а потом:
– Егорыч, можно еще? Одним глазком!
– Сегодня больше нельзя. А то вмиг схватишь космическую лихорадку. С этим не шутят…
После того вечера, когда Володя спел колыбельную, назавтра ожидался какой-то особенный «звездный парад». Старик почуял это еще накануне (следом за Евсейкой и другими зайцами). И утром оповестил ребят, что разрешит им глянуть на «редчайшее зрелище».
– Если только будете соблюдать очередь и дисциплину…
Артему тоже хотелось посмотреть: что там за звездный праздник в неведомой дали? Но Нитка сказала, что она «совсем замоталась с уборкой и стиркой, а дома ни крупы, ни соли, да и стирального порошка осталось чуть-чуть…» Артем вздохнул, чмокнул Нитку в щеку и взял хозяйственную сумку.
Кей заметался между желанием пойти с Артемом и посмотреть «космическое чудо».
– Оставайся, – решил Артем.
– Ладно, я останусь. Надо еще Евсея поискать, куда-то пропал, рыжий черт, Егорыч волнуется…
– А чего волноваться-то? Евсей со своими приятелями по всем пустырям шастает!
– Шастает, да… Но он раньше каждое утро к Егорычу за капустой приходил, на завтрак…
– Найдется, – сказал Артем. И двинулся с Пустырей в город.
Обычно такая вылазка занимала часа полтора, но на этот раз Артем вернулся лишь в середине дня.
Нитка вытерла цветастым передником руки, обняла Артема и сразу спросила шепотом:
– Тем, что случилось?
Как она учуяла? Ведь он с виду был совсем беззаботен!
– Тем…
– Да ничего особенного. Просто встретил одного… так сказать, сослуживца. Поговорили, как жилось-воевалось… Мне вспоминать про те дни тошно, вот и…
Нитка поверила лишь наполовину. Видела, что говорит он не всё. Тут на счастье появился Кей. Артем к нему:
– Ну, как астрономические дела? Впечатляющая была картина?
Кей, однако, смотрел сумрачно. И Ниткина тревога теперь обратилась к нему:
– Кей, что с тобой?
– Со мной-то ничего. Лелька заболела. Вся трясется от простуды.
– Как это? Она утром скакала здоровехонька!
– Так это утром. А когда смотрели в телескоп, она сунулась к нему два раза. Глупая же… Поглядела, отошла и встала в очередь снова, Егорыч не уследил. Потом заметил, но уже поздно, она затряслась. Эта лихорадка, она ведь сразу… Теперь лежит под одеялами и хнычет. Я пойду к ней, а то баба Катя опять под градусом, говорит, что с горя…
– Постой! – Нитка метнулась на кухню, принесла темно-красную банку. – Это малина с сахаром. Вскипятите чай, и пусть малину ест до отвала. Первое средство…
Кей посмотрел с сомнением. Потом прижал банку к своей «индейской» рубашке и осторожно ушел из дома.
Нитка опять обратила на Тема черно-синие глаза – в них страх и приказ.
– Тем, говори… До конца.
– Ладно. Все равно когда-то надо…
Он потоптался, непонятно зачем задернул на окнах занавески, сел на их с Ниткой пружинное заскрипевшее «лежбище».
– Садись рядом… И не пугайся.
– По-моему, ты сам перепуган.
– Я – нет. Это ведь уже не первый раз… Понимаешь, я встретил призрака…
2.
Наверно, со стороны это признание выглядело театрально. И глуповато. Однако Артем говорил без всякой мысли об эффекте. Просто такая получилась фраза. Просто – так и было:
– Понимаешь, я встретил призрака.
– Может… ты просто устал?
– Нет… ты, Нитка, не перебивай… Конечно, это не призрак в полном смысле. Он – оживший гад. Я думал, все ушло, а он…
– Говори. По порядку…
– Я, Нитка, по порядку… Я в какой-то степени сам виноват, что очутился в Саида-Харе. Мог бы поднять скандал, что подпись в рапорте поддельная, но… мне было все равно…
– Ты про это уже рассказывал.
– Да? Ну, ладно… Нашу патрульную полуроту поместили в брошенном поселке. Добротные дома, оставленная хозяевами мебель. Только жратвы почти никакой. Подвозили продукты с перебоями. Вода в колодце – вонючая. Но зато спирта хватало… Без него бы совсем тоска. С одной стороны – глинобитная степь с рыжими холмами, с другой – горный массив Саи-даг…
Впрочем, сперва даже нравилось. Вместо прежней казарменной муштры этакая вольная жизнь. И ребята были вроде бы ничего. Правда за очки дали мне кличку «Студент», но это так, без злобы…
- Предыдущая
- 25/58
- Следующая
