Крик петуха - Крапивин Владислав Петрович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/40
- Следующая
…Земля ударила по ногам. Кактус-бумеранг врезался в кожаный рукав улана, выстрелом рвануло уши. И покатились по траве – двое, трое, четверо. Дотянуться до вороненого «дум-дума» – до спасения, до победы!
Дуго Лобман уже почти схватил рукоять, но Витька ударил пистолет ногой. Филипп зубами вцепился улану в палец. Сержант взвыл, отшвырнул кудлатого щенка. Другого отбил локтем, вскочил… Но мальчишка с головой, похожей на громадный одуванчик, стоял в трех шагах и держал пистолет двумя руками на уровне живота.
Тот самый пацан со Второй Садовой, из-за которого прошлым летом такой сыр-бор!
– А! Цезарь Лот!
– А! Сержант…
Дуго Лобман шагнул к мальчишке, но дважды ахнул «дум-дум», и дважды пули рванули траву у тупых уланских башмаков. И в том же ритме, как бы на счет «три», ствол вскинулся выше, в грудь, и Дуго понял, что третий выстрел прозвучит без малейшей задержки. Он заорал и вскинул руки…
Цезарь не нажал на спуск. Мотнул головой, словно отогнал муху. Потом сказал громко, но сипло:
– Пять шагов назад! Быстрее, пожалуйста. Или…
Дуго спиной вперед старательно шагнул пять раз. Цезарь смотрел на него поверх ствола.
– Что теперь с ним делать, Михаил Алексеевич?
– Пусть подымается на насыпь и идет к чертовой матери. Только чтоб не оглядывался. Будет нужно, его догонят и возьмут… – Мохов сказал это по-русски, и Цезарь понял только «к чертовой матери». Вопросительно двинул плечом.
Витька встал с ним рядом. Приказал сержанту:
– Подымитесь на рельсы и ступайте прочь. Не оглядывайтесь и не вздумайте возвращаться.
– Вы усугубляете вину, – мрачно сообщил Дуго Лобман и медленно опустил руки.
– Пошел вон, – сказал отец. – Чезаре, стреляй, если не пойдет.
Дуго Лобман взглянул на Цезаря и полез наверх, к полотну. Там он оглянулся, несмотря на запрет, и пошел по шпалам. В ту сторону, где, по его мнению, был Реттерберг. Все смотрели вслед. Филипп отплевывался и вытирал губы – видимо, уланский палец был противный…
– Ну и ну… – произнес Михаил Алексеевич Мохов.
Цезарь уронил пистолет и сел в траву. Увидел мертвого Кригера, глянул на Филиппа, ничего не сказал. Придвинулся, стал гладить упругие медные перья. Филипп тихонько заплакал.
Так они сидели довольно долго.
Витька наконец спросил у Цезаря:
– Сумел, значит?
Цезарь кивнул. Растерянно повел пальцами по груди, словно что-то искал. И нащупал на шнурке пуговицу, уцелевшую во всех передрягах.
– Молодец ты, Цезаренок, – сказал Витька без боязни обидеть Чека, потому что теперь они и в самом деле были равные. Или, по крайней мере, Чек не был младшим, подопечным. И он не обратил даже внимания на «Цезаренка». Он словно прислушался к чему-то и вспомнил:
– Кто-то должен отправиться к Башне. Там сходят с ума от беспокойства.
Это был Цезарь, как он есть. Витька-то и думать забыл о Пограничниках, которые ждут.
– Я не смогу… без Петьки… – всхлипывая, сказал Филипп.
– Но… ты же раньше летал и один.
– А сейчас не смогу…
Витька, разумеется, не мог оставить отца.
– А я… – Цезарь поморщился, зажмурился. – Боюсь, что один, без вас, я сразу не найду дорогу…
Далеко-далеко возник и стал нарастать шум винта. Вдоль насыпи шел маленький бело-синий вертолет. Он сел в двадцати шагах, и Витька увидел, как первой выпрыгнула Люся. Потом Скицын, молодой толстый доктор Хлопьев и пилот Владик.
Появлению Люси Витька ничуть не удивился. Словно так и должно было случиться. И он сильно обрадовался ей. Растаяла наконец, пропала заноза, которая позади всех мыслей, страхов и тревог все равно, оказывается, сидела в душе – та память о неудачном разговоре в храме Итта-дага. Теперь все стало проще, легче. И Витька даже не огорчился оттого, что Люся лишь мельком взглянула на него и бросилась к Филиппу:
– Ой, смотрите, здесь мальчик весь в крови!
– Это не моя, от петуха, – неласково сказал Филипп. Оставьте, мол, меня в покое.
Люся обернулась к Цезарю:
– Дядя Женя, а вот еще один, весь ободранный!
Доктор Хлопьев, однако, сохранил спокойствие:
– Ободранный, но на ногах… А с тобой что, Алексеич?
– Паралитическая ампула. Одно хорошо, низко попали, сволочи, я как раз встал, спиной к окну. А то бы сейчас дрыхнул непрошибаемо… Да ты, Женя, не суетись, дня через три само пройдет. А противоядия все равно нет.
– Это там нет. А у нас будешь вечером танцевать лезгинку, знаю я эти ампулы… Дай-ка, дорогой, я вкачу тебе первую дозу эликсира… А ты, молодой человек, скидывай свой десантный наряд и приготовься орать. Антисептик – зелье кусачее.
– Не надо, мы сами, – сказал Витька.
– А, это Виктор Михайлович со своей электротерапией! Ну, валяйте…
Витька помог Цезарю снять комбинезон. Мелкие царапины Цезарь ловко убирал ладонью сам, а широкие багровые ссадины «заделывал» горящим шариком Витька. Шарик этот зажегся у него на мизинце послушно и сразу…
Скицын поднял из травы пахнувший теплым железом и порохом «дум-дум». Вопросительно посмотрел на Витьку. Витька молча махнул через плечо – в ту сторону, где далеко-далеко маячила на насыпи черная фигурка уходящего улана. Скицын присвистнул. Люся переводила с него на Витьку круглые, перепуганные глаза.
– Ох, как мне это не нравится, – сказал Скицын.
– А кому нравится? – сказал Витька.
Скицын подошел к Филиппу, наклонился над Кригером.
– Отлетался бедняга, откричал свое… Как же это, а, ребята?
– Потом, – отозвался Витька.
Вертолет был маленький, всех забрать не мог. Внесли отца, сел доктор Хлопьев. Пилот Владик сказал, что за ребятами и Скицыным вернется через полчаса.
Улетели…
Филипп тихо попросил:
– Давайте похороним Петьку…
– А там, у себя, не хочешь? – нерешительно спросил Витька.
Филипп помотал головой.
– Мне его не унести… мертвого…
– Пусть лежит в земле, на которой вывелся на свет, – сказал Скицын. Вынул из кармана широкий складной нож, вырезал квадрат дерна, стал рыть яму.
Мальчишки и Люся помогали кто чем мог – палками, найденным в траве рельсовым костылем, крышкой от затвора «дум-дума». Земля была мягкая, копали без труда.
Витька коротко рассказал Скицыну, что было.
Скицын отряхнул о брюки ладонь, провел ею по волосам Цезаря, в которых застряли земляные крошки.
– Значит, вот как оно. Командор… Сразу получил крещение…
– Да у него и раньше хватало крещений, – хмуро напомнил Витька.
Цезарь все еще был без комбинезона – маленький, щуплый, молчаливый. Он старательно вгрызался в землю. Под майкой суетливо дергались колючие лопатки, а у груди качалась медная пуговица. После слов Скицына Цезарь вдруг отбросил затворную крышку, съежился в лебеде, спрятал лицо и затрясся от плача…
– Ну, ты чего… Чек… – потерянно сказал Витька.
– Чего!.. Чего!.. – Цезаря сотрясали рыдания. – А чтобы… быть Командором… значит, надо стрелять в людей, да?!
– Чек… ты же не стрелял… Ты не в него!
– Да!.. А если бы он не поднял руки! Я бы третью пулю… в него… Потому что не было выхода!..
– Чек… Но выхода же правда не было, – беспомощно проговорил Витька. И подумал, что он тоже стрелял в улан. Молниями. Правда, он не хотел убивать. Он рассчитывал, что они просто полетят с дисков от взрыва перед лицом. Но ведь могли сломать шеи… И может быть, сломали… А что было делать?
– Чек… Они же первые полезли…
– Ну и пусть! Я все равно не хочу никакого командорства! Я же не просил!..
Скицын в сердцах воткнул нож в землю.
– Дурак я, Цезарь, я не то сказал… про командорское крещение… Ну, а если бы тебя не сделали Командором, разве ты не кинулся бы на помощь к Витьке, к Филиппу? Посуди сам…
Цезарь стал вздрагивать реже. Сердито вытер грязной ладонью лицо. Всхлипнул еще, пробормотал:
– Я как-то не подумал об этом… извините…
Не место, не время было для смеха, но Витька еле-еле задавил улыбку…
…Филипп стал опять заворачивать Петьку.
- Предыдущая
- 38/40
- Следующая