Граната (Остров капитана Гая) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 43

• Предыдущая
• 43/44
• Следующая

Через четыре часа Гай сидел в ровно гудящем самолете. В темном иллюминаторе слабо светился серебристый край крыла. По нему равномерно пролетали отблески рубиновых сигнальных вспышек. Рядом с Гаем посапывал сосед – лысоватый добродушный инженер, которого Толик попросил в аэропорту “присмотреть за братцем”. Ровно светились плафоны, бесшумно и с улыбкой двигалась между креслами стюардесса… Раньше, когда приходилось лететь, у Гая порой вертелась боязливая мысль: “Не случилось бы чего с самолетом…” Но сейчас было так уютно, что Гай чувствовал себя полностью спокойным и беззаботным.

Как всегда бывает в середине дороги, мысли ходили туда-сюда. То к дому, куда Гай мчался со скоростью звука, то назад – к Севастополю и “Крузенштерну”. О доме думалось, конечно, с радостью, о Севастополе – с грустью. Радость была спокойная, потому что дом – это то, чего у Гая впереди будет много. Это – надолго. Печаль тоже была спокойная, потому что Гай знал: все, что было хорошего, с ним останется навсегда. Жить на Острове постоянно нельзя, но вспоминать его можно все время. И как вспомнишь – он словно опять рядом. А грустно – потому что все-таки не совсем рядом. Не перегнешься через каменный забор, не крикнешь в полуоткрытую дверь дома: “Ася!..”

…Асю перед отъездом он так и не увидел. Когда они с Толиком пришли домой, оказалось, что Ася отправилась за братишкой в детский сад. А ждать уже было нельзя. Времени оставалось, только чтобы подхватить чемодан – и на автостанцию.

“А может, и к лучшему”, – опять подумал Толик со смесью горечи и облегчения. Он боялся прощания. Догадывался, что оба станут неловко молчать или говорить неважные, ничего не значащие слова. “Может, и к лучшему…”

– Я ей все объясню, – пообещал Толик. – А ты потом напишешь.

– Ага.

На автостанции случилась неприятность. Толик растерянно зашарил по карманам:

– Черт… Этого еще не хватало…

– Что?

– Билеты… – Толик, роняя пятаки, расческу, записную книжку, вывернул карманы.

– Потерял? – испугался Гай.

Толик сердито сопел.

– У тебя дурацкая привычка таскать деньги и документы в карманах штанов, – в сердцах сказал Гай.

– В зубах мне их носить, если я без пиджака?.. Стой здесь.

Толик исчез и появился лишь через десять минут.

– Пошли! Я изловил такси.

– Ура! Это даже лучше!

– Для чего лучше? Для моего бюджета?.. И где я эти билеты посеял, дьявол их разнеси…

– Наверно, там, на улице. Когда платок доставал, – неловко сказал Гай. Он вспомнил, что в тот момент вроде бы вылетели у Толика из кармана какие-то кусочки бумаги или картона. Но тогда до бумажек ли было Гаю!

– Теперь-обратно придется пилить на электричке… – проворчал Толик. – Пошли.

– А у тебя что, был и обратный билет на автобус?

– Пошли, пошли…

На полпути к Симферополю спустило колесо (бывает же так – все одно к одному!). И водитель с Толиком, наверно, целый час возились с запаской. В аэропорт они успели “под самую завязку”.

Попрощались коротко:

– Привет там всем дома…

– Ага. А ты – Алине привет.

– Ладно. Спасибо.

– Ни пуха ни пера на испытаниях…

– К черту! – И они обнялись.

Защипало в глазах, но Гай храбро улыбнулся. И уже в тамбуре, ведущем на поле, оглянулся еще раз. Увидел Толика в свете желтого плафона. Толик смотрел серьезно. Встал на цыпочки и помахал рукой над головами…

В теплом покое, почти в полудреме, Гай думал, как самолет сядет в среднекамском аэропорту “Крылово”. Гай побежит навстречу маме, а она, смеясь и целуя его, станет натягивать на него пальто: “Стой, егоза, не крутись. Здесь тебе не Крым”. И как он завтра наверняка проспит и в школу не пойдет, тем более что все равно суббота, а начинать все на свете, в том числе и учебу, лучше с понедельника. Но к Юрке он побежит сразу после уроков и узнает у него все новости о школе, о ребятах, о самом Юрке – как он жил тут без Гая целую вечность. И сам расскажет Юрке все-все…

Это “все” ровно побежало перед глазами Гая: “Крузенштерн”, съемки, Артиллерийская слободка, Ася, Сержик, баба Ксана, Херсонес, ребята, граната…

Нет, о гранате, наверно, не надо. Канула она в море – и точка. Есть и без нее о чем рассказать. Например, о рукописи Курганова, об Алабышеве, о лекции Толика на вечерней палубе…

Гай, тихо улыбаясь, стал думать о Толике.

“Наверно, сейчас дремлет в электричке… Или нет, не дремлет. Думает про завтра, про отплытие…”

Гай не мог, конечно, знать, что в электричку Толик не попал.

На вокзал Толик приехал, билет купил, но до поезда оставалось полчаса. Толик пошел по вокзальной площади: надеялся купить какой-нибудь журнал, почитать в дороге.

Киоски ярко светились, но все уже были закрыты. Не очень огорчившись, Толик пошел обратно – в проходе между тыльной стороной стоявших в ряд киосков и временным забором, который огораживал не то стройку, не то какую-то ремонтную площадку. Над забором горела в черном небе лампочка.

Толик услышал сзади торопливые шаги, но оглянулся не сразу. Потому что впереди увидел щуплую фигуру в длинном клетчатом пиджаке. Тип в пиджаке ухмылялся. Толик встал спиной к шаткому забору и лишь тогда посмотрел налево. Оттуда подходил смазливый чернявый парень.

“Как в том проходе, – вспомнилось Толику. – Ни туда, ни сюда…”

Он сказал с улыбкой:

– Знакомые все лица. Опять хотите прикурить?

– Да не… – гнусаво ответил белобрысый тип в пиджаке. – Мы же знаем, что не куришь. Поговорить решили. Должок у тебя…

Пробуя левой ступней асфальт – хорошо ли для толчка? – Толик спросил:

– И не лень было следить за мной?

– Да что ты, дядя. Случайная встреча…

– И что теперь “дядя” вам должен? “Кошелек или жизнь”?

– Видели мы твой кошелек в…

– А это видели? – быстро спросил Толик и поднял левую руку, держа пальцы щепоткой – словно хотел что-то посолить в воздухе. У клетчатого типа приоткрылся рот и машинально вскинулась для защиты ладонь. Толик ухватил его за рукав, дернул на себя, ударил гада головой под грудь и кинул его, согнувшегося, через плечо.

Кинул так, чтобы длинное обмякшее тело ударило сзади другого противника.

Наверно, тот все же успел отскочить. А Толика стукнула в щиколотку какая-то деревянная боль. “Неужели вывихнул? Ах ты, черт…” Теперь оставалось развернуться и встретить смазливого сопляка прямым ударом в зубы. Придется мальчику походить к дантисту. Ну, сам винов…

Что-то колючее, длинное вошло Толику под левую лопатку, и боль была такая, что не осталось мыслей. Толик хрипло вскрикнул, рванулся вперед и снял себя с этой боли, как с гвоздя. Хватанул ртом воздух. “Достали все же, сволочи! Ну, погодите…” Он стал поворачиваться для удара. Боль мягко угасала, но не было зато и прежней пружинистой силы. Руки противно ослабели, и Толик с беспомощной злостью подумал, что, кажется, уже не свалит чернявого одним ударом… Самому бы устоять… Ах как глупо… Перед самым выходом в море. Теперь, чего доброго, еще в больницу засунут, перевязки всякие…

Хорошо, что Гай улетел…

Странно, что асфальт мягкий, как губчатая резина: падаешь, а не больно. Будто во сне… Надо все-таки встать. Люди увидят, решат черт знает что…

Но лежать было хорошо. Шевельнешься – и колючая боль, а если не двигаться – обволакивает мягкое спокойствие. И Толик понял, что надо подождать несколько минут, набраться сил.

Лампочку он не видел – она или погасла, или горела с другой стороны. Те двое куда-то исчезли. Но Толик о них уже не думал. Сверху в просвет между киосками и забором смотрел тонкий месяц.

“Ты меня не бросай, – сказал ему Толик. И не удержался, ласково поддразнил: – Месяц тонкий и рогатый с неба звезды сгреб лопатой… Куда ты девался, а?.. Месяц звонкий и рогатый… Месяц…”

Ничего этого Гай знать не мог, и никаких предчувствий у него не было. Спокойный и счастливый летел он домой.

…Известие о Толике придет в Среднекамск лишь через четыре дня. Это потрясение, первое в жизни настоящее горе надолго обесцветит для Гая все, что есть вокруг, приглушит до хрипа и шепота все в мире звуки, а все мысли сведет к горькому вопросу: “Как же так: был – и нет? Почему? Откуда на свете такое?“ Этот его вопрос навсегда свяжется в сознании с почерневшим сухим лицом бабушки – мамы Толика…

• Предыдущая
• 43/44
• Следующая