Голубятня на желтой поляне - Крапивин Владислав Петрович - Страница 61

• Предыдущая
• 61/97
• Следующая

– Холодно…

– Ничего, ничего. Сосредоточься. Прикажи машине двигаться. И она пойдёт!

Я вздохнул, поёжился и сосредоточился. Приказал "Кентавру": "Иди! Ко мне!" Даже представил, как он идёт.

Но "Кентавр" не двигался.

– Не работает, – сказал я.

– Сейчас, сейчас…

Клоун, подпрыгивая, обежал вокруг стола и опять подскочил к модели. Поднял крышку кожуха.

– А! – сказал он. – Ба!.. Да она без двигателя! Ну… это ничего. Это ведь не беда. Верно, Травушкин? – В прорезях маски странно шевельнулись и заблестели его голубые глазки. Клоун осторожно пошёл ко мне. Встал сбоку. Повторил, воркуя:

– Это не беда, Геля… Ведь у тебя есть и с к о р к а.

Я вздрогнул. Даже дёрнулся назад. Но браслеты прочно держали мои руки на столе. Примагнитились, что ли?

– Пустите! – сказал я.

Клоун прошелестел надо мной:

– Но ведь искорка есть?

– Какое вам дело?! Она не для этого нужна!

– Она совсем не нужна, – возразил Клоун. – Тебе не нужна и твоим приятелям. Подари её нам.

– Кому вам?

– Ну… мне.

– Зачем?! – крикнул я, пытаясь освободить руки.

– Подари… А мы подарим тебе вездеход. Не такой, а настоящий. Ты будешь ездить на нём в школу…

– Нет! – крикнул я и рванулся изо всех сил. Но браслеты держали мёртво.

– Подари… Мы ничего плохого с ней не сделаем. Просто нам нужен образец.

Я напружинил все мускулы. Пятками упёрся в пол. Дернул руки так, что они чуть не вырвались из плеч. Но браслеты не шелохнулись. И так мне жутко сделалось…

– Пустите меня сейчас же! – отчаянно сказал я и стиснул зубы, чтобы не разреветься.

Он приподнял плечи. Сказал с каменистым хрустом в голосе:

– Разве я тебя держу? Иди, Геля Травушкин… Только подари искорку.

Кто он такой? Сумасшедший? Ампула лежала у меня в нагрудном кармане, под клапаном. Этот псих может её просто-напросто отобрать. Или не догадывается? Или не смеет?

Он будто услыхал мои мысли. Сказал опять с шелестом:

– Ты должен подарить её сам. Только с а м.

– Нет, – выдохнул я, дрожа от страха. И от холода. Стол сделался просто ледяным. Я пошёл на хитрость:

– Что вы, сами не можете сделать, что ли? Есть рецепт…

– Не можем, Травушкин, – прошуршал он, будто песок просыпал. – Что-то мешает. Не тот состав, она же на крови… Геля Травушкин, подари искорку.

– У меня её нет!

– Неправда, Геля. Подари… Это очень просто. Скажи "дарю", и она сама вот сюда… – Клоун протянул мне плюшевую растопыренную лапу. – Одно словечко. Ну?

Он согнулся, наклонился надо мной совсем низко. Я увидел на маске вмятины, царапинки, застывшие подтёки лака. И шевелящиеся глазки – бледно-голубые, с розовыми прожилками на белках. Маска смеялась мёртво и безжалостно.

– Уходите! – заорал я. – Кто вы такой?! Снимите маску!

Он быстро отошёл. Будто испугался.

– Снимите маску! – снова крикнул я.

– Зачем?

– Снимите сейчас же!!

– Это не маска, – сухо сказал клоун. И… я увидел! Угол красного рта у него двинулся. По лаку пробежали трещинки. Нарисованные брови тоже шевельнулись. Или показалось?

Это, наверно, сон!

Клоун протянул руку и с перчатки на стол уронил шмеля.

Я обмер. Я перестал чувствовать холод. Это был шмель-чудовище. Величиной с грецкий орех. Его покрывала свинцово-серая жирная пыль. Шмель приподнялся на мохнатых лапах и пошёл к моей левой руке. Прямо к руке. Он шёл, и лапы его громко скребли по металлическому листу. И обвисшее брюшко скребло. И за ним тянулся маслянисто-свинцовый след.

Я понял, что отчаянно завизжу. И это будет не просто визг, с ним вырвутся слова: "Не надо! Возьмите её! Дарю! Дарю!" И потому я опять сжал зубы – изо всех сил. Хотел зажмуриться, но не смог. А шмель шёл, шёл…

Ну, за что меня так? Что я сделал? Не надо!

Шмель заполз мне на браслет. Я сквозь толстую кожу почувствовал, какой он тяжёлый. Свинцовый… Сейчас он страшной лапой своей ступит мне прямо на руку…

Такой жути не бывает наяву. Я сейчас проснусь! Скорее!..

И грохнули барабаны.

Они ударили за кирпичными стенами, отдалённо и глухо, но шмель съёжился и тяжёлым орехом скатился с браслета.

Клоун тоже съёжился. Отскочил от стола, сел у стенки на табурет. Согнулся, обхватил себя за колени. Я рванулся…

Я рванулся к барабанщикам! К Юрке! Браслеты не держали. Я отлетел к двери, грохнулся об неё спиной. Дверь зашаталась. Я вскочил, трахнул по доскам ногой, они вылетели, и я вылетел за ними.

На солнце! На свободу!

– Юрка!! – Я помчался через кусты.

– Геля! Что с тобой?

Я увидел Марфу Григорьевну. Она держала большущего надувного слонёнка.

– Геля, мы тебя ищем! Вот подарок…

Я кинулся туда, где мелькали за ветками голубые накидки и грохотали красные барабаны.

– Юрка-а!!

ПИСЬМО ЕРЁМЫ

Я догнал барабанщиков. Они шагали по аллее от стадиона к площади. Путаясь ногами в траве, я побежал по обочине. Увидел Юрку.

Барабанщики били походный марш. Сквозь рокочущие удары Юрка не слышал меня. Я, задыхаясь, пошёл рядом, дернул его за коротенький плащ. Юрка сбился, гневно оглянулся на меня:

– Рехнулся? Не суйся под ноги!

Я чиркнул ребром ладони по горлу: "Ты нужен! До зарезу!"

– Иди на поляну, я сейчас! Иди!

Я отстал. Оглянулся. Марш барабанщиков быстро откатывался за деревья, и стали слышны другие звуки: голоса, музыка. И даже кузнечики в траве. И недалёкие шаги.

"А если это опять клоун?" – подумал я. Но не очень испугался. Теперь казалось, что жуткая встреча с клоуном произошла давным-давно. Потому что слишком уж неестественный был случай. Как страшный сон, от которого просыпаешься среди ночи и минуту лежишь, замеров, а потом… потом страх быстро тает, и всё делается, как всегда. Слышишь: часы пощёлкивают, Дуплекс чешется за открытым окном, в своей будке; бабушка вздыхает и кашляет наверху. Всё настоящее, привычное, и места для страха в этом мире просто нет.

Может, и сейчас был сон? Или чья-то глупая шутка?

Но кто из взрослых будет так шутить? На запястьях до сих пор следы от жёстких браслетов…

А если не взрослый? Если клоун – это мальчишка большого роста: в ширину да в высоту вымахал, а ума не набрался!

А откуда у мальчишки такая модель "Кентавра"?

А магнитные браслеты?

И шмель!..

Я опять задрожал, как от холода, и оглянулся. Но кругом было солнце. Мимо пробегали беззаботные мальчишки и девчонки. Проехал по аллее фанерный автомобильчик на велосипедных колёсах, в нём хохотали трое малышей, одетых поросятами, и щёлкал пластмассовой челюстью косматый волк.

Я потрогал карман: ампула с искоркой была на месте. Я вздохнул, потёр запястья и пошёл на нашу полянку. Там я сел, привалился спиной к каменному гному и стал думать, как всё объясню Юрке.

Юрка пришел очень быстро. Сердитый. У него опять была до крови ободрана нога.

– На том же месте, – зло сказал он. – Заколдованное оно, что ли? Там, где эта дурацкая фигура с веслом стоит… Платок есть?

У меня, к счастью, был: мама утром положила в карман. Я молча протянул платок Юрке. Он стал промокать им кровоточащие царапины. А сам всё оглядывался, прислушивался к рокочущим вдали барабанам. И я понял, что он ещё всей душой там, в блестящем строю барабанщиков, где свой строгий праздник, своя красота, своя жизнь. И где для меня места нет…

– Ну? – сказал наконец Юрка.

Я неловко завозился на траве и пробормотал:

– Там… какой-то псих. Клоун… Пристал и говорит: "Подари искорку"… Хотел отобрать…

– Но ты не отдал? – вскинулся Юрка.

– Нет, конечно! Только он…

Про что сперва рассказать? Про шмеля? Юрка презрительно дёрнет щекой: "Опять козявки испугался…" Надо всё по порядку. Но Юрка нетерпеливо смотрит назад.

Он сказал недовольно:

– Подумаешь, Клоун! Что ты так его боишься?

Он решил, что я испугался мальчишки с улицы Речного флота! Там есть один такой вредный тип, семиклассник по кличке Клоун.

• Предыдущая
• 61/97
• Следующая