Голубятня на желтой поляне - Крапивин Владислав Петрович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/97
- Следующая
Алька вытащил пузатый керосиновый фонарь и спички.
– А то кто-нибудь налетит на нас ночью…
– Ты, Алька, просто капитан дальнего плавания, – с удовольствием сказал Яр. – Всё предусмотрел.
– Ага, – серьёзно откликнулся Алька. – Я много про всякие плавания читал… Я даже хотел в Морской лицей поступить. Только его, говорят, уже давно нету…
– Это тот, где случился пожар? – спросил Яр.
– Ну да…– Алька подвесил зажжённый фонарь над входом в шалашик, сел у плетёной стенки. Потянул за руку Яра, чтобы тот сел рядом. – Но пожар – это потом…
– А сначала? Восстание?
– Ага…
– Алька, расскажи. Я ничего про это до сих пор не знаю.
– А никто не знает, – вздохнул Алька. – Про это, Яр, всякое говорят, даже сказки разные. Но я теперь думаю: может, они против тех, кто… ну, в общем, этих… к о т о р ы е в е л я т?
– Может быть. Только против них бесполезно идти с учебными карабинами. Да и с боевыми тоже…
– Ребята же не знали.
– Они все погибли?
– Почему все? Многие ушли в Город.
– В Город? Но лицей и так был в Городе!
Алька по-взрослому сказал:
– Нет, Яр, ты путаешь. Лицей был недалеко от Города, но не в нём. Он стоял ближе к морю… А Город ведь давно пустой.
– Алька, ты что-нибудь знаешь про этот Город?
– Ну… про него тоже говорят всякую путаницу. Никто не может сказать толком, что за люди там жили… Только знаешь, что говорят, Яр? Будто т е, к т о в е л я т, туда не заходят. Боятся.
– Боятся?
– Так говорят. Не знаю… Но обыкновенные люди тоже боятся. Какой-то страх там на всех нападает…
– Чушь, – сказал Яр. – Нет там никакого страха. – И чуть не добавил: "Спроси Игнатика…"
Он помолчал, вспоминая мальчишку на пустой площади с колоннами, – того, что нарисовал знак со стрелой. И ещё одного – на вагонной площадке, когда колёса выбивали марш барабанщиков и так же, как сейчас, качался в сумерках фонарик. И ещё – свой сон про песчаный обрыв и Юрку… Потом он спросил:
– А где ты всё это слышал, Алька? Про Город, про восстание…
– У нас в той школе по вечерам обо всём болтали. Когда уже все лягут и свет погасят. Сказки всякие, ну и такие вот истории… Конечно, если воспитателей близко нет или директора.
– А что, строгие порядки?
Алька посопел и сказал:
– Не очень. Но за разговоры знаешь как влетало… Особенно от директора. Такая свинья…
– Да что ты? А мне он показался деликатным таким, тихим.
– Он тихий. Тихий гад… Никогда не кричит. Заведёт в кабинет, спокойненько так, с улыбочкой, потом как врежет…
– Разве есть такой закон, чтобы бить ребят?
Алька опять посопел.
– Закона-то нет. Зато у него есть скакалка. Ну, шнур такой с ручками, чтобы прыгать через него. Знаешь?.. Резиновая. Как вытянет по ногам…
– И тебя? – тихо спросил Яр.
Алька вздохнул.
Яр искренне сказал:
– Вот в кого надо было всадить последнюю пулю. От тех дураков на лодке отбились бы и шестом.
Алька оживился и весело подтвердил, что, конечно, отбились бы.
– Алька, а всё-таки кто они были?
– Откуда я знаю?
– Но ты же заранее боялся, что будут преследовать. Выходит, знал…
– Я знал, что будут, но не знал, к т о. Яр, я просто чувствовал… А ты разве не чувствовал? Директор за билетами послал, а у самого глаза бегают. Да и вообще… опасно кругом.
– И сейчас? – с тревогой спросил Яр.
Алька беспечно зевнул:
– Не-а… Сейчас пока нет.
Быстро спустилась безлунная ночь. Залила одинаковой чернотой небо и реку. Только звёзды роились вверху, а внизу светились белые и красные огоньки фарватера. Плот со своим круглым фонарём повис посреди большой темноты. Тихо хлюпала невидимая вода. С берегов пахло травами и сырым песком.
– Пойди поспи, – сказал Яр. – Я подежурю.
Алька послушно полез в шалашик, но через несколько минут выбрался опять. Уселся на корточках на прежнем месте, под фонарём. Съёжился так, что побитые коленки торчали рядом с ушами. Яр накрыл его с головой своей курткой. Алька благодарно повздыхал.
Яр для порядка шевельнул веслом и сел рядом с Алькой.
– Мы с тобой, как Джим и Гек Финн…
– Кто? – Алька выставил из-под куртки лицо.
– Джим и Гек Финн. Про них книжка есть. Не читал?
– Не… А про что там?
Яр коротенько рассказал. И добавил:
– Но она длинная. Потом сам почитаешь.
Алька с сожалением проговорил:
– У нас такой книжки, наверно, нет. Это у в а с, на Земле.
– Ну почему? Есть же "Зверобой" Купера. Помнишь, у Читы? В точности такой же, как я в детстве читал… Здесь, Алька, много всего "в точности"…
– Но ещё больше не так, да?
– Да…
– Яр… В нашей спальне один парнишка был, постарше нас. Он много про всё знал и рассказывал. Он один раз такую историю рассказал непонятную. Будто наша Планета раскололась.
– Как это?
– Будто давно была большая война… Ну, она правда была… И люди бросили на один город бомбу. Такую страшную, что сразу всего города не стало и всех людей. И Планета не выдержала, раскололась на несколько планет…
– И что же? Они разлетелись в разные стороны?
– Да нет же! Она не так раскололась… Она осталась, но как будто на одной сразу несколько планет, и жизнь на каждой пошла по-разному… Я это сам не понимаю, но когда он говорил, я понимал… Яр, может, наша Планета и твоя Земля такие вот расколотые?
– Может быть, – подумав, сказал Яр. – По крайней мере, это объяснение не хуже других…
"И может быть, где-то есть ещё Земля или Планета, где люди живут умнее и лучше, чем мы? Н а с т о я щ а я Земля…"
– Алька?
– Что, Яр?
– Слушай, Алька… Про что ты хотел спросить меня? Тогда, днём? А потом раздумал. Или забыл?
– Нет, помню…
– Про что же?
– Ты… Яр, ты, наверно, рассердишься. Или засмеёшься надо мной…
– Нет, Алька, ни за что. Честное слово.
Он повздыхал, повозился под курткой, спрятал лицо и проговорил тихонько:
– Ты совсем точно знаешь, что Игнатик умер?
Яр не ответил. Что он мог ответить? Он положил руку на Алькин затылок, и так они долго плыли молча. Яр провожал глазами огни встречных пароходиков. Потом он сказал:
– Поспал бы ты, Алька.
– Ладно. Только я тут, с тобой.
Он и правда уснул, приткнувшись к Яру. А Яр со страхом понял, что к нему явственно, вплотную, подходит память о прошлом вечере. О свечах, пылающих в сумерках, о колыбельной. Колыбельная зазвучала так, будто совсем рядом пел в темноте слаженный хор.
Тогда Яр сделал усилие и переключил память на другую песню.
Тоже грустная песня, но всё же в ней не было такой безнадёжности. Это была песня повстанцев.
Так, под эту песню. Яр и просидел всю ночь. До яркого золотого рассвета.
Утром они позавтракали хлебом и огурцами из Алькиного рюкзачка. И скоро, раньше, чем ожидал Алька, потянулись по правому берегу предместья Орехова.
– Ой, смотри, вон труба старой пекарни, – шептал Алька. – Только она обугленная, и верхушка обвалилась… А водонапорная башня целая…
Ещё не было видно самого города и обрушенной крепости, они скрывались за поворотом. Но Алька сказал, что туда плыть и не надо. Они пристанут к берегу раньше, сразу за старой баржей.
Потом он вдруг притих, печально съёжился на краю плота.
– Ты что, Алька?
– Я думаю, как там мама…
Как можно бодрее Яр пообещал:
– Всё будет в порядке, не грусти.
Алька, видимо, поверил. Улыбнулся.
Плот прошёл вдоль скользкого от зелени борта полузатопленной баржи. И сразу Яр подогнал его к берегу – к жёлтой песчаной полоске. Алька подхватил рюкзачок, прыгнул на песок и пошёл, нетерпеливо оглядываясь на Яра.
- Предыдущая
- 32/97
- Следующая
