Белый шарик Матроса Вильсона - Крапивин Владислав Петрович - Страница 47
- Предыдущая
- 47/50
- Следующая
А Стасик не смотрел ни вокруг, ни на Яшку. Сильно согнулся, теребил на сапоге отошедшую резиновую заплатку.
Вот и все. Надо что-то сказать на прощанье, потом встать, шагнуть в сторону… А что, если перетянутая, дрожащая в последнем усилии нить не выдержит, лопнет от первого движения? Потому и страшно двинуться?..
Или все же не потому?
Не поднимая головы, Стасик тихо спросил:
– Тебе не влетит, если ты опоздаешь на Возрастание?
Ни о каком Возрастании теперь не могло быть и речи. Энергии хватит лишь на то, чтобы вернуться. А для Возрастания копить и копить силы. Под укоризненное молчание больших шаров.
Импульсная нить натянулась, как тонкая-тонкая резина. Словно Яшка – тряпичный мячик, вроде тех, что на рынке продают по рублю веселые бабки, а другой конец резинки далеко-далеко, в чьей-то властной и нетерпеливой руке. Только шагнешь – и тугая сила унесет тебя в звездную пирамиду…
Но это – если не медлить. Нить уже на последнем пределе. На сколько минут (нет, секунд) хватит энергии, чтобы удержаться здесь?
А зачем держаться? Зачем они, лишние секунды?
Ласковый земной простор обнимал Яшку на прощанье.
«Пойду я…» – хотел сказать Яшка. И вцепился в ступеньку. И сказал:
– Возьми меня за локоть. Крепче!
– Зачем?
– Возьми!
Стасик испуганно вцепился.
– Яшка, что с тобой? Ты помираешь, что ли?
– Не-а… – Яшка зажмурился. Резко, беспощадно зазвенела темнота. Импульсная нить порвалась, хлестнула Яшку. Так бьет по лицу лопнувшая резина рогатки.
…В тот день в обсерватории «Сфера» было отмечено, что погасла звезда Я-37.
– Когда вы это обнаружили? – спросил у дежурного ассистента научный сотрудник Скицын.
– Двадцать минут назад, Михаил Петрович. Зафиксировали прямо на дисплее.
– Может, барахлит настройка? – спросил Михаил. Четырехмерный межпространственный анализатор, именуемый по привычке телескопом совмещенных граней, не был еще отлажен окончательно, группа «Кристалл-2» колдовала над ним днями и ночами.
– Но нет сигнала и на ленте хроноскопа… – Ассистент словно чувствовал себя виноватым. – Сами взгляните.
– Я будто чуял… – вздохнул Михаил. – Ладно, сделайте запись…
Вечером к нему пришел семиклассник Витька Мохов.
– Миш, все говорят, что Яшка погасла…
– Говорят, – вздохнул Михаил.
– Жалко…
Михаил сказал небрежно-философским тоном (явно чтобы утешить Витьку, а не себя):
– Что же теперь… Все равно это было очень давно. Прикинь, сколько световых лет, да помножь на коэффициент совмещенных пространств…
– Все равно жалко… Это для нее давно, а для нас-то ведь только сегодня… Яков Матвеевич знает?
– Нет еще.
– Миш, а правда, что хроноскоп пустили?
– На той неделе еще.
– И что, в самом деле он берет мгновенные импульсы? Все, что случилось в пространстве, фиксирует сразу? Независимо от расстояния?
– Не все, а в том секторе, куда направлен. И пока только графически… И энергии жрет за один сеанс, как целая космическая верфь за месяц. У нас уже половина накопителей пуста…
– Все равно… Значит, если где-то вспыхнула звезда, мы узнаем сразу? Не надо ждать, пока долетит свет! Да?
– Не надо ждать, – рассеянно отозвался Михаил. – Ты вот что. Скажи своему Цезаренку и еще этому… Юр-Танке, чтобы не лезли без спроса к моему вычислителю. А то уши отвинчу, не посмотрю, что князь…
– Не поймаешь, – засмеялся Витька. – Юрик теперь тоже знает, что такое прямой уход в подпространство.
2
Импульсная нить порвалась, и концы ее, скручиваясь, понеслись в пустоте Кристалла. Один конец ударил по Шарику. И газовые массы звезды стали стремительно гаснуть, проваливаться в тускнеющие пропасти, исчезать… Другой конец ударил по Яшке, свернулся в горячий клубок и спрятался внутри мальчишки – крошечный остаток звездной силы. Быстро остыл, затаился в Яшке, как еле теплое зернышко. (А может быть, звездная жемчужинка, из которой когда-то вырос кристаллик мадам Валентины?)
Яшка приголубил в себе это живое зернышко, словно крошечного птенца, – с резкой печалью о невозвратном. И… с облегчением, что обратного пути нет. Опять оглядел берега, заречье, небо. Все это теперь было его. Навсегда…
Но сам-то он, Яшка, был чей?
А Стасик ничего еще не понимал, спросил опять с хмурой заботливостью:
– Ну? Что с тобой?
– Куда же мне сейчас? – потерянно прошептал Яшка.
– Как… куда?
– Порвался канал! Понимаешь?.. Не вернуться мне туда!
Постепенно, со стыдливой и осторожной радостью Стасик осознавал, что случилось. Но открыто показать даже капельку радости не посмел. Сказал, насупившись:
– Ты велел держать. Я и держал… Я не виноват.
– А кто виноват? – Еле-еле заметно проскользнула в Яшкиных словах прежняя дурашливая искорка. И пропала. – Оба мы виноваты…
– Значит, назад тебе уже никак?
Яшка встал, засопел сердито, развел руками в кружевных манжетах.
– Нету Белого шарика. А Яшка вот он, весь тут. Навсегда… Куда мне деваться?
От приступа счастья Стасик обрел решительность:
– Балда ты! «Куда»! К нам!.. Только Полина Платоновна заспорит, наверно: она мечтала, чтобы ты у нее жил. Она с ума сойдет от радости.
– То-то уж «радость», – хмыкнул Яшка.
– Пошли, не разговаривай!.. Постой. Ох, Яшка, как ты по улицам пойдешь такой… придворный? Народ сбежится.
– А старая одежда? Ты ее куда девал?
– Наверно, в бурьяне! Пошли искать!
Сверток и правда оказался на прежнем месте. Но штаны и рубаха были сырыми насквозь. Яшка зябко передернул плечами.
«А высушить не можешь? Помнишь, как раньше?» – взглядом спросил Стасик.
«Нет…»
– Подожди! – Стасик знал, где под лестницей, в тайнике, большие мальчишки хранят в жестяной коробке спички. Для курева и для костров. Да и Яшка знал. Там же, под лестницей, нашлись и сухие щепки для растопки. Труднее было отыскать после дождя сухие бурьянные стебли. Однако и с этим справились. Разложили костер на том же месте, где в прошлом году Стасик вылепил шарик.
Огонь разгорался неохотно, извели полкоробка. Но в конце концов пламя выросло, застреляло искрами, рассеяло душный бурьянный чад. Яшкин старый костюм высыхал на глазах. Правда, Стасик перестарался и подпалил подол рубашки, ну да ладно…
– Готово, Яш. На…
Наконец-то он превратился в настоящего Яшку. В привычного, просто родного… Он заправил в штаны обгорелый подол, сунул босые ноги в стоптанные сандалии.
– Вот… А это сюда! – Сгреб в охапку «придворный» костюм и кинул в огонь.
– Зачем?! – огорчился Стасик.
– А куда его? Людей потешать?
Материя вспыхнула легко, словно пропитанная керосином. Стасик еле успел выхватить из огня край курточки. Прижал его сапогом, оторвал медную пуговицу.
– На память… – И добавил про себя: «Доказательство, что все это было…» Покачал пуговицу на ладони. – Красивая какая. Сам такую придумал?
В окантовке из крученого тросика были оттиснуты на меди скрещенные шпаги с фигурными рукоятями, якорь, а над ним – половинка восходящего солнца с лучами.
Яшка наклонился над пуговицей.
– Ничего я не придумал, само получилось… Кажется, это командорская эмблема.
– Что?
– Не помню точно… Если вспомню, скажу. По-моему, это из Реттерхальма… – Он усмехнулся невесело, не по-детски даже. – Из тех времен, когда мадам Валентина фан Зеехафен выращивала в цветочном горшке кристаллик… Хотела вырастить модель всего Мира, а получилось вон что… беспризорный пацан Яшка.
– Ну и ладно! Какая разница! – сердито сказал Стасик.
…Он тогда просто так бросил эту фразу. Но гораздо позже не раз вспоминал ее и даже гордился такими словами – и когда писал свою монографию о свойствах Великого Кристалла и о юности Вселенной, и когда в должности и звании Звездного Командора воевал за права Детства. И когда на катамаране «Даблстар» уходил в экспедицию по Большому темпоральному кольцу… «Какая разница? Модель Вселенной и мальчик… Может быть, это одно и то же…»
- Предыдущая
- 47/50
- Следующая
