Белый шарик Матроса Вильсона - Крапивин Владислав Петрович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/50
• Следующая

Фотография была четкая. В глазах у Левушки блестели солнечные точки, а на овальной пряжке пионерского галстука горела искра. Такие пряжки – серебристые, с эмалевыми язычками пламени – раньше были у каждого пионера. А теперь галстуки завязывают узлом. Когда Стасик смотрел на Левушкин снимок, то завидовал. Если примут в пионеры, такую пряжку Стасику все равно уже не носить… Впрочем, в большой школе-семилетке, куда Стасика недавно перевели, разговора о приеме в пионеры пока не было.

Расставаться со старой школой Стасику не хотелось. Хотя ни с кем у него большой дружбы в классе не было, но все-таки ребята свои, знакомые. А как будет на новом месте?

Оказалось, что неплохо. Особенно здорово, что школа была мужская. Ни в одном классе ни одной девчонки! Ребята встретили Стасика обыкновенно: без особой приветливости, но и не задиристо. Правда, один вспомнил Стасика Скицына по лагерю:

– А, Вильсон! Здорово!

Но он был не из тех, кто приставал там к Матросу, и, кажется, все эти истории ему не запомнились. Только прозвище запало в голову.

– Вильсон, айда, садись со мной!

Прозвища – они как липучки. И Стасик понял, что от Вильсона ему не избавиться. Оставалось носить эту кличку не как дразнилку, а как обычное имя.

Ну, а в самом деле, если разобраться, чем плохо – Матрос Вильсон? Как из книжки про моря и путешествия. И когда думаешь про Бесконечность и Вселенную и хочется крикнуть о себе на все мировое пространство, то «Вильсон» звучит гораздо лучше, чем «Стасик».

«Я – Вильсон, Вильсон, Вильсон!»

Почти как «Ким»…

А на то, что Матросом Вильсоном дразнил его Чича, наплевать! Сам он, поганка бледная, матросом никогда не будет.

Зато в семилетке третьеклассники учились в первую смену, не надо ходить вечером по темным улицам.

Бабушка Зямы за совсем небольшую плату согласилась возиться с Катюшкой, когда мама начнет работать. Из Клуба железнодорожников мама уволилась, нашлась работа в маленькой библиотеке для детей плавсостава, в трех кварталах от дома. Можно будет прибегать кормить Катюшку грудью.

Мама стала бодрее, иногда улыбалась даже, а один раз, как прежде, энергично огрела Стасика скрученным фартуком – за то, что не вымыл тарелки. Стасик обрадовался, будто ему три рубля на кино пообещали… Плохо только, что седые пряди, которые он видел в маминых волосах, не исчезали. Говорят, что если седина появилась, то это уже навсегда…

Иногда Стасик и Зяма брали под навесом деревянные, похожие на маленькие розвальни сани и шли кататься на спусках Банного лога. Там со всей округи ребята собирались, такое веселье! Особенно хорошо было вечером: луна яркая, небо зеленое, крыши и деревья блестят…

А придешь домой – и на кухню. Там почти каждый вечер собирались все обитатели дома. Сидят, ужин варят, всякие разговоры ведут. В зеве русской печки трещат дрова, на столах уютно светятся керосинки.

…Когда Стасик стал взрослым и даже старым, он пытался объяснить внуку Сашке, что такое керосинка.

– Понимаешь, это такая микропечка для варки пищи. Действует по принципу керосиновой лампы. Резервуар с горючим, фитили, но вместо стекла – плоская вытяжная коробка из жести. С конфоркой для кастрюли и с маленьким слюдяным окошком, чтобы следить за пламенем. Окошечко мутное, закопченное, смотришь на него и представляешь всякое кино. Хорошо так…

– Будто микротелевизор? – понимающе спросил семилетний Сашка.

– Ну… похоже. Только в телевизоре – что показывают, то и гляди. А у керосинки – представляй, что хочешь.

– И получается?

– Еще бы!

Через день деду Стасику сильно влетело от дочери за «глупые рассказы». Потому что Сашка соорудил керосинку из кожуха старого отцовского кассетника и едва не сжег дачу…

…Ну а тогда, в конце сорок седьмого года, Стасик Скицын еще не подозревал, что будут телевизоры, видео и кассетники. Электричество и то было не каждый день. Но все-таки житье делалось все лучше. Обещали скоро отменить хлебные карточки. На родительском собрании Эмма Сергеевна сказала, что «хотя Скицын и пришел в этот класс недавно, однако общую успеваемость не испортил»… Зяма дала почитать растрепанную книжку «Сердца трех» писателя Джека Лондона. Сплошь про приключения…

Но однажды хорошая жизнь испортилась. В первых числах декабря пришел Коптелыч. Мама не скрыла своего недовольства, Стасик тоже насупился. А Коптелыч будто ничего не заметил. Покивал, повздыхал, разделся у вешалки и, шаркая валенками, подошел к столу. Поставил четвертинку.

– Сорок дней, Галина-свет Вик-ровна. Время идет, а? Глядишь, и все туда отправимся помаленьку…

Стасику понравилось, как ответила мама:

– Мне туда нельзя. У меня дочка и сын. Так что ищите других попутчиков.

– Да я и не спешу, хе-хе… Давай помянем друга Генрича.

– Не ждала я, – сказала мама. – У меня и закуски нет.

– А и не надо! Стаканчики давай да корочку, чтоб занюхать.

Мама поставила один стакан, блюдце с пластинками хлеба и колбасы.

– А ты что же? Не будешь? Как я один-то?

– Мне нельзя, я ребенка грудью кормлю.

– Ну, ладно, прости тогда… – Раскупорил, забулькал. – Господи, помяни в своем царстве раба твоего Юлия…

– Меньше бы вы его сами… помнили, пока жил! – не выдержала мама. – Глядишь, сейчас поминать бы не пришлось.

Коптелыч засаленным рукавом вытер губы.

– Чего-то все намекаешь, Вик-ровна. И в тот раз, и теперь… А зря. Я ничего. Если что думаешь, будто я это, то вовсе нет… А вообще-то, смотри-и…

Он вылил в стакан остатки водки, выпил крупным глотком – кадык прыгнул под бугристой кожей. Потом Коптелыч встал.

– Мерси, значит, за угощеньице. Пойду… Ежели когда загляну на огонек по старой памяти, не прогоняйте…

У двери он, сопя, влез в ватник, нахлобучил ушанку. Криво, с ухмылкой, поклонился и, пятясь, вышел. Остался запах – смесь кислятины и застарелого курева.

С полминуты мама и Стасик сидели и молчали. Потом Стасик прыгнул в валенки, выскочил за дверь. Было темно, дул сырой ветер. Стасик еле разглядел Коптелыча у калитки, догнал.

– Стойте!

Коптелыч затоптался, оглянулся сгорбленно. Стасик сказал прерывистым непримиримым голоском:

– Вы к нам больше не ходите. А то… я вам башку расшибу. Сковородкой.

Коптелыч шагнул к Стасику. Тот напрягся, но не двинулся.

– Шустёр… – не то просипел, не то прохихикал Коптелыч. – Думаешь, если маленький, значит, можно? Маленьких, когда надо, тоже за жабры берут. – И пошел, кривясь на один бок.

– Шпион проклятый! – отчетливо сказал ему вслед Стасик. Схватил в горсть липкий от нахлынувшей оттепели снег. Хотел запустить Коптелычу в спину. Одумался. Стоял, дрожа на влажном холоде, катал снежок в ладонях. Катал, пока тот не превратился в холодный, льдисто-мокрый шарик.

Мама кричала с крыльца:

– Стасик, ты где?! Вернись, простынешь!

– Ста… – вдруг толкнулся в ладони шарик. И мгновенно растаял, как от горячего взрыва.

• Предыдущая
• 19/50
• Следующая