Стрелы в полёте - Корепанов Алексей Яковлевич - Страница 6
- Предыдущая
- 6/55
- Следующая
– В Южном, – сдавленным голосом подтвердил Сергей.
– Та-ак… И что мы с этого имеем? – Большевик поскреб свою щетину, не глядя взял с тарелки кусок ветчины и принялся тщательно жевать, устремив взор куда-то вдаль. Прожевав, он вдумчиво сказал: – А ни шиша мы с этого не имеем. Мы, два незнакомых друг другу человека, зовем друг друга, причем делаем это совершенно бессознательно, да? – Большевик выжидающе посмотрел на Сергея и тот кивнул. – То есть даже не я тебя зову, а мой мозг или там что-то еще, не знаю, и у тебя то же самое… А встретились – и понятия не имеем, зачем друг друга звали. Как тебе это, старик?
Сергей пожал плечами. Ему было досадно и как-то не по себе. Он-то думал, что при встрече все прояснится, а выходило так, что Юра знает не больше него, то есть – тоже ничего. Абсолютно ничего…
– И вообще все это какой-то фантастикой отдает, – продолжал Большевик. – Какими-то видиками. Как наши мозги уловили друг друга? У нас там что – «жучки» какие-нибудь стоят? Кто же это их туда засунул? Или мы с тобой телепаты? У тебя как насчет экстрасенсорных способностей? Ну, там телепатия, ясновидение. Никогда за собой ничего такого не замечал?
Сергей честно подумал и отрицательно покачал головой:
– Нет, ничего. И в лотерее ни разу не угадывал.
– У меня тоже ничего, – задумчиво сказал Большевик. – Нет, тут что-то не так! – он хлопнул по столу ладонью и вытащил из пачки новую сигарету. – А ну-ка, давай поподробнее о себе: кто ты, что ты… А потом я. Может, найдем какие-то пересечения? Ведь неспроста же все это, согласен, старик?
– Да уж, на какую-то случайность непохоже, – согласился Сергей. – Меня сюда тянуло вполне определенно. Другое дело – зачем? А насчет того, кто я и что я – пожалуйста.
Он начал рассказывать о себе, а Юра слушал и курил, а докурив, вновь принялся хрустеть печеньем, активизируя свой мыслительный процесс.
– Понятно, старик, – произнес он, выслушав Сергея. – Значит, работу ищешь… Взял бы я тебя к себе, только мне юристы не нужны – не тот профиль. Вот дизайнер толковый мне нужен, это да, а то тут у меня один возомнил себя, блин, пупом земли и потихоньку спиваться стал. Думает, что незаменим. Видать, не знает высказывания товарища Сталина насчет незаменимых людей.
– Да я вроде бы и не набиваюсь, – мрачно заметил Сергей и принялся намазывать на хлеб печеночный паштет – толстым-толстым слоем.
– Ах, да, о чем это я! – спохватился Большевик. – Слушай теперь мою автобиографию. Родился в восьмидесятом и пошел в детский сад – в пятнадцатый, у ремзавода, знаешь? А оттуда прямиком в школу потопал, в четвертую…
Чем дольше Сергей слушал Большевика, тем больше убеждался, что пути их нигде раньше не пересекались: жили они в разных районах, и в школы ходили разные, и учились потом в разных вузах… Единственное, что было у них общего – это год рождения. Последние два года Большевик возглавлял частное предприятие, которое занималось изготовлением наружной рекламы – всяких вывесок, щитов, указателей и прочего, – и, судя по всему, на хлеб с маслом ему вполне хватало. И с паштетом тоже.
Но все эти сведения не давали ответов на вопросы: почему он подсознательно или бессознательно звал Сергея? почему слышал такой же зов Сергея? почему вообще с ними обоими происходило что-то непонятное?..
– В общем, в огороде бузина, – подытожил Юра, когда Сергей сказал, что не видит ни одной точки соприкосновения. – Может быть, какая-то информация содержится в наших снах, а, старик? Тех, что мы с тобой никак вспомнить не можем. А если под гипноз пойти? Под гипнозом все что хочешь вспоминается. Даже прошлые жизни. Журнальчик такой интересный есть у нас, «Порог» называется, так я там вычитал, что один инженер завыл по-волчьи прямо в зале, на сеансе – волком он был в прежней жизни. Или генетическая память сработала.
– Ну да, предки его волками были, – с иронией поддакнул Сергей. – Бредятина чистейшей воды.
– Может и бредятина, – согласился Большевик. – Редактора-то я немножко знаю. Вроде нормальный человек.
– Смотря что считать нормой, – меланхолично отозвался Сергей. – Гипноз… Гипноз… Я когда-то занимался этим, еще в школе. Книжки разные… Техника самогипноза, аутотренинг и всякое такое… Сосредоточьте взгляд на блестящем металлическом шарике… Сосредоточьте взгляд…
Что-то билось внутри, толкалось в преграждающую выход дверь, и дверь поддавалась этим усилиям, потому что вовсе не была заперта и только и ждала, когда же ее догадаются открыть.
– Посмотри мне в глаза, – сказал он Юре, подавшись вперед и крепко зажав ладони между коленей.
Юра медленно откинулся на спинку дивана и пробормотал:
– Ну конечно… Рано или поздно, но мы бы сообразили. Ты совершенно прав, Сережа… Именно!
Его темные глаза превратились в два туннеля, ведущих куда-то в неведомую глубину. Сергей сидел, упираясь коленями в низкий стол, застыв в каком-то оцепенении, и в то же время летел вперед по этим туннелям – по двум сразу! – и опять-таки в то же самое время чувствовал, как и в его сознание вторгается нечто извне, истекающее из глубины туннелей. Неведомо как, когда и где он обнаружил, что нечто, которое, кажется, и было им, Сергеем Соколовым, словно бы парит над двумя параллельными потоками, скользящими навстречу друг другу. Один поток казался ему бледновато-красным, почти розовым – и этот поток был как-то связан с ним, Сергеем Соколовым; другой, встречный, поток (поток неведомо какой субстанции – но только не воды, и не огня, и не воздуха…) представлялся зеленоватым, слабо светящимся – и принадлежал, несомненно, его визави, Юре-Большевику. В какой-то неуловимый миг оба потока слились воедино, словно бы даже с каким-то подобием короткого мелодичного звука – и исчезли, сменившись мельканием ярких, удивительно зримых картин – не картин даже, а кусочков забытой реальности, совершенно живой, с красками, запахами и звуками, – и пришло отчетливое ощущение собственного присутствия в этой реальности.
Картины были обрывочны, но отнюдь не казались обрывками сновидений – они, несомненно, представляли собой частицы яви, когда-то и навсегда запечатлевшиеся в памяти. Они всего лишь забылись, как забывается очень и очень многое, но никуда не исчезли – просто лежали в почти необъятном хранилище, заваленные грудой других, более поздних впечатлений…
…Шуршащая белая ткань, очень много шуршащей белой ткани… Где-то в вышине, далеко-далеко – необъятный белый свод, расчерченный ровными золотистыми линиями.
Нет, это уже нынешний Сергей, сидящий на диване, знал, что видит и осязает именно ткань, что над ним – белый с золотом потолок; тот, давний Сергей, еще не умел давать названия вещам и явлениям окружающего мира, еще не мог определить, что именно видит, слышит и ощущает…
Красивое женское лицо… Голубые глаза, гладко зачесанные светлые волосы… Ласковый голос… Золотая застежка на плече… Песня, тихая нежная песня, и все покачивается вокруг, теряет очертания, растворяется… «А-а-а… А-а-а…» – поет милая, родная, единственная… Мама?..
Где-то неподалеку играет флейта…
Он плывет сквозь теплую пустоту, кто-то бережно несет его – и выносит на свет, под небо и солнце. Голубизна, зелень, белые пятна – теперь, здесь, он понимает: он видит то, что представлялось ему когда-то хаосом разноцветных красок без форм и названия. Белые пятна – здания, окруженные деревьями, они спускаются к широкой желтой полосе песка, за которой колышется распростершееся до горизонта море… Берег перечеркивает длинная стена, сложенная из красных, черных и белых камней, она уходит вдаль, вздымаясь выше самых высоких деревьев…
И вновь – белый с золотом потолок, привычный потолок, привычные линии – и нежная песня, от которой веет покоем, и сами собой закрываются глаза…
Над ним – все то же женское лицо, милое знакомое лицо, и ласковый голос все говорит и говорит что-то…
Красивые бронзовые колокольчики на полке перед большим бронзовым зеркалом… Россыпь маленьких золотых безделушек на низком столе… Высокая треногая ваза, и на ее выпуклом гладком боку изображены два удивительных человека: один – с птичьей головой, а другой – с кошачьей…
- Предыдущая
- 6/55
- Следующая
