Псевдоним для героя - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/52
• Следующая

– Начальником меня назначило Министерство внутренних дел, а остальное – клевета, – спокойно ответило звено. – Всех в машины!

Крендель прыгнул вперед и зубами вцепился в погон звена.

– Фука, фука пофорная…

Омоновцы бросились к Кренделю, оставив Генку и Камаева без присмотра. Камаев, находившийся в тяжелой депрессии, ничего дурного не помышлял. Генка же понял, что это его единственный шанс. Он сорвался с места, опрокинул одного из понятых и со скоростью молодой лани помчался к обрыву. Наручники за спиной ужасно мешали, но болевшие челюсть, лоб и копчик придавали сил и вдохновения. Пара омоновцев бросилась следом, громко ухая сапогами. Бег и им давался с трудом – тяжелые бронежилеты и каски весили в сумме килограммов тридцать, а маски затрудняли дыхание. Правда, они, в отличие от беглеца, были людьми тренированными и выносливыми. Генка же, избалованный алкоголем, никотином и вынужденным бездельем, начал задыхаться уже после первых десяти метров спринта. Таким образом, погоня обещала быть недолгой. За спиной послышался крик Лакшина: «Не стрелять! Брать живым!»

Генка поймал ртом слепня, зацепился за камень, но устоял. Слепень ужалил в язык и улетел. Преследователи уже дышали в спину чесночным перегаром, еще несколько усилий, и их цепкие руки вопьются мертвой хваткой в карденовский пиджак.

– Стоять, пидор!

«Сам пидор», – подумал Генка, но не остановился, понимая, что в этом случае его ждет, как минимум, реанимационная палата.

До обрыва пять метров! Четыре! Три!..

Руки тянутся к пиджаку, приклад автомата заносится для страшного удара…

Два!

Рука хватает воротник!..

Один!

Приклад опускается!

Ноль!

Воротник трещит! (Подделку сунули! Убью!)

Генка летит в шумные воды Блуды. Омоновцы замирают на самом краешке, не рискуя прыгнуть следом. Тяжелы жилеты, утянут на дно. Бурная ярость! Прощай, премия!

Быстрое течение подхватило авторитета и понесло к мосту. Плыть самостоятельно бедняга не мог, во-первых – не умел, а если бы и умел, то в наручниках далеко бы не проплыл. Единственное утешение, что на дворе лето, и вода теплая. Омоновцы с обрыва наблюдали за героическим заплывом, пока Генка не исчез за поворотом… Генка же, наглотавшись грязной водицы, уже задыхался и практически ничего не соображал. Река несла его безвольное тело к бетонным сваям, торчавшим из воды. За них можно бы зацепиться и отдышаться, но как зацепиться, если руки твои скованы одной цепью? А если проскочишь мост, все – здравствуйте, рыбки, кушать подано. Генка замолотил ногами по воде, пытаясь переместиться левее, хотя бы метра на полтора, тогда есть шанс упереться в сваю. Ну! Ну! Ох, е…!

Не получалось… Не хватило каких-то пяти дюймов! Генка поровнялся со сваей, но не мог за нее ухватиться! Он летел мимо! Стой, сволочь, стой!!! Тормози!!!

Не тормозилось… Плакать хочется… Как обидно! На фига я вписался в это говно? Жил бы себе на вокзале, никому б дела не было. А сейчас? Тону! Тону!!! А-а-а!!!

Из последних сил он дернулся к свае, голова чирканула по холодному камню… Все, бесполезно…

Ой!

Генка почувствовал резкую боль в затылке, вернее в волосах. Ноги резко пошли вперед, по течению. Он от неожиданности нелепо дёрнулся и проглотил очередную порцию воды.

– Руку, руку давай… Тихо ты, не брыкайся! Что-то потянуло Генку назад, к свае. За волосы. «Попался», – блеснуло сознание. Авторитет запрокинул голову и посмотрел назад…

– Шурыч!!!

Шурик, словно Тарзан, вися на свае, держал одной рукой Генку, не давая ему уплыть.

– Руку! Руку!!! Генка кивком показал за спину. Шурик отпустил волосы, ухватился за цепочку наручников и подтянул авторитета к себе.

– Вставай на крюк ногой. Вон торчит! Генка заметил, что из сваи по всей высоте торчат куски арматуры, по которым, вероятно, Шурик и спустился к воде. (Рояль! Рояль в кустах! Хрен с ним, зато жив!)

– Шу… Шурыч!!! Я больше не хо… не хочу…. Верни все взад!.. Тьфу! Ох, мамочка!..

– Верну, верну… Как ты, нахлебался? Отдышись, и полезем. Тут рядом.

– Мне обрез подсунули, Шурыч, морду разбили, пиджачок порвали… Слепень еще, сволочь летучая, за язык цапанул. Я ведь с открытой душой, Шурыч…

– Спокойно, спокойно… Поползли… Они уже ушли, не бойся…

На берегу Генка лег на травку и закрыл глаза. Шурыч осматривал наручники.

– Пилить придется… Ты зачем на экскаваторе приехал? Я слышал, на танках, на вертолетах на стрелки ездят, но чтоб на экскаваторе?!

– С мужиком знакомым договорился за пузырь. Мы вместе вагоны когда-то разгружали, а сейчас он на стройке. Не пешком же мне в город возвращаться? А так хоть какие ни есть, а колеса. Генка выплюнул головастика.

– Сашок… Я прошу, как человека прошу – верни меня назад. На вокзал. Буду спокойно гальюн чистить, ну его к бесу, этот авторитет… Одни синяки из-за него. Как хорошо раньше было… Свобода, сам себе хозяин. Верни, Сашок, пожалуйста…

– На тебя не угодишь… А как же маслины?

Всеобщий почет?

– Не нужен мне почет, когда зубы наперечет, – срифмовал страдалец. – Вернешь, а?

– Тебе уехать придется, наверное…

– Уеду, не впервой, а сортиры чистить в любом месте надо. Ты, главное, сделай, чтоб меня не искали. Чтоб отстали все от меня. Сделаешь, Сашок?

– Сделаю. Сам тебя породил, сам тебя и утоплю… Но у меня последняя просьба, личная… Пока ты еще не утонул…

Участковый Егошкин переступил порог избы и снял фуражку.

– Здоров, Сигизмундыч.

Бригадир, варивший пельмени «Раванелли», обернулся на голос.

– Здравствуй, лейтенант. Проходи. Хотел чего?

– Да вот, рейдую, решил заглянуть. Давненько тебя не видно было.

– Ужинать хочешь ? – предложил Бригадир. – «Раванелли» у меня сегодня. Очень вкусные пельмени, мясо натуральное, тесто не плавится даже при сорока градусах, особые добавки…

– Спасибо, Сигизмундыч, я уже… Егошкин прошел в комнату и уселся на табурет.

– «Круговорот» читаешь ? – кивнул он на брошенную газету.

– Да. Неплохое издание. Сильные авторы, острые темы… Оформление, обратно, цена невысокая. Я подписался на почте, так дешевле.

Участковый положил фуражку на стол и взял газету.

«КРОВАВАЯ БОЙНЯ В ЛЕСУ».

– Беспредел, – пробежав заметку глазами, заметил лейтенант, – троих лопатой укокошить… А всего, говорят, уже семнадцать за ним. Тьфу-тьфу, в нашем районе ни одного эпизода. Но искать все равно заставляют.

Бригадир искоса посмотрел на Егошкина.

– Кого?

– Ну, этого… Пока не установили. Почерк один и тот же. Довольно редкий – лопатой мочит. Мотивы тоже не ясны.

– Семнадцать, говоришь?

– Вообще-то есть версия, что не все эпизоды его, – Егошкин отмахнулся газетой от назойливой мухи.

– А чьи?

– Под него работают… Многие убитые занимали высокие посты. Теперь, если мужичка возьмут, всех собак на него и повесят, а дела закроют.

– Закроют ? В кодексе написано, что дело можно или приостановить, или прекратить, или направить в суд. Про «закрыть» ничего нет.

– В кодексе? – удивился Егошкин. – Надо же! Не читал. А я уже год закрываю, и ничего…

Бригадир достал с полки Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и протянул участковому:

– Дарю. Почитай на досуге. – Спасибо, Сигизмундыч, – лейтенант спрятал взлохмаченную брошюру в форменную сумку. – Да, такого красавца поймать – минимум внеочередное звание. И почетная грамота за подписью министра. А то и медаль. – Точно не будешь есть? – хозяин вылавливал пельмени из кастрюли. – Может, водочки ?

– Водочки? Грамм сто принял бы… А то до утра рейдоватъ.

Бригадир достал из шкафа граненый графинчик и две стопочки.

– А Ксюха где? – поинтересовался Егошкин.

– В лицее. Должна вернуться скоро.

– Да какой же лицей в одиннадцать вечера?

– У них коллоквиум сегодня. Бригадир полил «Раванелли» сметаной «Боярушка» и перемешал. Разлил водку.

– Давай за здоровье и долголетие. Выпили. Участковый поставил стопку, достал папиросы «Беломорканал».

• Предыдущая
• 49/52
• Следующая