Снежный ангел - Бэлоу Мэри - Страница 40
- Предыдущая
- 40/48
- Следующая
– Я не хочу ждать.
– Вы уверены? – Он провел пальцем по ее губам. – Вы согласны стать моей женой, Аннабелл?
– Да, – сказала она с сияющей улыбкой и неожиданно превратилась в очаровательную юную девушку. – Да, я согласна, Джастин.
Он осторожно коснулся ее губ, она обвила его шею руками, как два дня назад, и ответила неумелым, но отнюдь не детским поцелуем.
– Теперь нам надо решить, каким образом сохранить в тайне, что мы нарушили уговор за три дня до условленного срока, – сказал он, взяв ее за талию и слегка отстранив от себя.
– Я не собираюсь хранить это в тайне, – сказала она, подняв на него глаза, в которых бушевал огонь страстей. – Я хочу прямо сейчас рассказать все маме и папе. Давайте объявим о нашей помолвке сегодня. Ведь мы можем это сделать, Джастин?
– Если вы этого хотите, – мягко ответил он. – Не думаю, чтобы ваши родные очень рассердились на нас. Но уверены ли вы в своих чувствах, Аннабелл? Может быть, за эти три дня вы еще перемените решение?
– Нет, я никогда не переменю его, Джастин. И сделаю все, чтобы вы никогда не пожалели об этом.
Всю свою жизнь я посвящу тому, чтобы сделать вас счастливым. В этом будет смысл моей жизни.
– Что ж, чего еще может желать от жизни мужчина? – сказал он.
– Когда мы поженимся? Он засмеялся:
– Я думаю, в этом вопросе нам необходимо учесть пожелания обоих семейств. Обычно, когда дело касается свадьбы, мнение жениха и невесты спрашивают в последнюю очередь. Все хлопоты берут на себя другие члены семьи.
– Но это будет скоро? – спросила она, расправляя лацканы его пиджака.
– Думаю, никто не станет возражать против этого.
– И мы будем жить в деревне? В вашем загородном доме? Но если вы хотите жить в Лондоне, я не против. Расскажите мне о вашем доме.
Он взял ее под руку, и они пошли обратно. Всю дорогу Джастин отвечал на ее вопросы об их будущей жизни.
Ну, вот и все, думал он. Не будет трех дней неопределенности, которые давили на него тяжким бременем. Все кончено.
И он был рад этому. Они объявят о помолвке, как только старшие представители семей вернутся с прогулки к Винвудскому аббатству. Должно быть, сегодня же вечером Марч или Гилмор объявят об этом всем остальным. И тогда наступит облегчение.
Розамунда обрадовалась перспективе провести день в обществе глупеньких хихикающих девиц, в голове у которых были одни шляпки и поклонники. И хотя рядом с этими юными созданиями молодая женщина чувствовала себя зрелой матроной, глядя на них, она лишний раз благодарила судьбу, что в свое время вышла замуж за человека, который годился ей в отцы. С ним она узнала истинную цену покою, уединению и здравому смыслу.
В семнадцать лет Розамунда тоже была молодой и наивной, хотя у нее и были иные интересы, чем у Евы и Кристобель. Она и теперь, бывает, ведет себя на удивление глупо: достаточно вспомнить, как она, вспылив, вылезла из экипажа Денниса, несмотря на начинающийся снегопад, как смеялась, играя с Джастином в снежки, или бегала с Джошем по развалинам аббатства. Нет, хорошо, что она была замужем за Леонардом и узнала, что жизнь может быть спокойной и размеренной, наполненной такими тихими радостями, как музыка, книги и приятная беседа.
Розамунда чувствовала, что у нее хватит сил перенести боль предстоящих трех дней. Полночи она пролежала без сна и наконец заставила себя отказаться от слабой надежды, заблиставшей в ее душе после разговора с Аннабелл. Утром, услышав, что граф и племянница собираются к озеру, она даже обрадовалась. К тому же девушка выглядела определенно счастливой. Розамунда поздравила себя с тем, что простилась с надеждой и приготовилась мужественно встретить будущее.
И все-таки это был трудный день. Ее мучило сознание того, что Джастин сейчас гуляет с Аннабелл и что племянница пребывает в каком-то странном лихорадочном состоянии. Особенно больно было оттого, что они пошли к озеру. В довершение всех бед Тоби воспользовался тем, что Ева и Кристобель зашли в галантерейную лавку примерить шляпки, и увлек ее на церковный двор, где в самых высокопарных выражениях предложил ей руку и сердце.
– Я чрезвычайно польщена, – ответила Розамунда, – и очень люблю тебя, Тоби, но вряд ли из меня получится хорошая жена. Я стану для тебя сущим наказанием.
Ей потребовалось целых десять минут, чтобы убедить его в том, что она не обладает ни скромностью, ни кротостью, ни способностью к самопожертвованию, необходимыми для жены пастора.
Тоби с преувеличенным вниманием разглядывал старые, поросшие мхом надгробия, а Розамунда смотрела на него и горько сожалела, что он не может измениться.
Как было бы хорошо, если бы он нравился ей, тогда она бы могла выйти за него замуж. Пусть не по любви, но хотя бы из симпатии. По опыту она уже знала, что этого будет достаточно. К Леонарду она тоже не испытывала особых чувств, когда выходила за него, однако со временем полюбила его даже сильнее, чем когда-то отца.
Если бы она испытывала к Тоби хоть какое-то расположение! Они объявили бы о своей помолвке сегодня же вечером, и она сразу почувствовала бы себя в безопасности. И ближайшие три дня, пока вокруг будет разворачиваться основное действо, ради которого все собрались в этом доме, она могла бы посвятить планированию своей жизни с Тоби.
Но этому не бывать. Она не сможет выйти за Тоби ни при каких обстоятельствах. Несмотря на всю его напыщенность, он человек ранимый. И она обидела его.
На обратном пути девушки по-прежнему болтали и хихикали и, казалось, не замечали возникшего напряжения. Преподобный Стренджлав сидел рядом с Розамундой прямой как палка, молчаливый и исполненный достоинства.
Розамунда не пошла в дом. Обогнув его, она углубилась в парк. Наверное, Джастин и Аннабелл уже давно вернулись с озера, но лучше не рисковать. Розамунда бродила по дорожкам, не замечая времени, и, вернувшись в дом, едва успела переодеться к обеду.
Ее усадили между лордом Берсфордом и сэром Патриком Ньютоном. Мужчины старались вовлечь ее в беседу, но Розамунда с трудом улавливала суть разговора. В конце концов она пришла к выводу, что больше не может этого выносить. Если она пробудет здесь еще целых три дня, с ней случится истерика.
Аннабелл сидела во главе стола, рядом с дедом. По правую руку от нее сидел Джастин. Его мать, сестра и шурин расположились слева от маркизы. Беседа на том конце стола казалась весьма оживленной.
Розамунда не могла дождаться, когда леди Гилмор подаст дамам знак перейти в гостиную и оставить джентльменов одних. Она намеревалась удалиться в свою комнату, а если кому-нибудь придет в голову послать за ней, последовать примеру Аннабелл и отговориться головной болью.
Но вместо маркизы поднялся ее супруг и призвал всех к вниманию. Он улыбнулся через стол жене и обратился к собравшимся.
– Мы думали объявить об этом в день моего рождения, – сказал он. – Но кажется, кое-кто из моих родственников и гостей решил нарушить эти планы.
«Не похоже, чтобы это его расстроило», – подумала Розамунда.
– Моей дорогой внучке Аннабелл и графу Уэзерби не хватило терпения дождаться бала, и они обручились на три дня раньше.
Все зашумели и зааплодировали, поздравляя друг друга с этим радостным событием.
Маркиз поднял руку.
– Но я, будучи старым тираном, а я полагаю, что любой маркиз, достигший семидесятилетнего возраста, имеет право быть тираном, запрещаю кому-либо из присутствующих распространять эту новость до моего дня рождения.
Официальное объявление нашим друзьям и соседям состоится на балу в день моего рождения, как и предполагалось. А пока предлагаю всем перейти в гостиную, чтобы дамы могли поцеловать жениха, а джентльмены – мою дорогую внучку.
И маркиз первым поцеловал Аннабелл.
Комната наполнилась веселыми голосами и шумом отодвигаемых стульев. Но Розамунда, с трудом выдавившая из себя улыбку, когда сэр Патрик отодвинул ее стул, расслышала среди всей этой какофонии только одно слово, произнесенное лордом Берсфордом.
- Предыдущая
- 40/48
- Следующая
