Афоризмы и мысли - Герасимов Сергей Владимирович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/17
• Следующая

Ты и жизнь – два слепых скульптора, которые от рождения и до смерти лепят друг друга. Пока ты не повзрослел, ты мягок и лепят только тебя. Но приходит момент, когда твои пальцы становятся достаточно твердыми, чтобы оставить свои отпечатки и вмятины на теле жизни. И в этот момент ты становишься взрослым. Ты становильшся прочным и больше никто и ничто не может лепить тебя. Все это понятно – но стремись к невозможному – будь и прочным и мягким одновременно.

Если завтра конец света, то сколько же праведников спасутся? Тысячи, миллион или сотни миллиардов? Скорее всего никто. Праведность даже самых праведных пока что это несерьезно, это баловство. На самом деле сейчас никто не может понять желания бога, как бы он ни изощрялся в толковании библии ли в интерпретациях своих видений. Так же собака, любящая хозяина, может почувствовать и понять любовь хозяина, его гнев, его элементарный приказ. Но она не может понять сути этого приказа, как и того, что хозяит желает на самом деле. Отсюда такие смешные глупости, к которым мы обязатеьно приходим, читая библию или слушая проповедников. Праведник еще не родился – потмоу что праведник это не раб, это соратник.

Возможно, что мужская агрессивность есть следствие женского воспитания, которое получает большинство мужчин. Женщины на самом деле более жестоки и меньше ограничены естественными пределами в своей жестокости.

Идеальное обучение есть всего лишь идеально организованная постепенность.

Все яркие нити, которые образуют разреженный и почти неуловимый, неузнаваемый узор на сером полотне нашей жизни, на самом деле тянутся из детства. И чем дольше детство человека, тем этих нитей больше – это оправдывает инфантилизм.

Когда с помощью рентгена убивают опухоль, нельзя использовать один сильный луч, он прожжет тело насквозь, но можно направить большое количество слабых лучей так, чтобы они пересекались в одной точке – и именно в этой точке они убьют опухоль. В этом месте возникает нечто, особая форма пустоты, которая убивает, там нет вещества, там есть лишь некоторая энергия – энергия многих лучей.

Существуют женщины, которые тоже представляют лишь особую форму пустоты и эта пустота убивает – они возникают в точке пересечения многих мужских вниманий; они не представляют собой ничего – они лишь особая трансформация многих мужских вожделений, мечтаний и воображний – лишь форма пустоты.

Притча: очень маленькая девочка сидит на горшочке и говорит: я должна скоро вырасти большая. Мама спрашивает: а почему? Чтобы сидеть на большом горшочке, отвечает девочка. Примерно так люди рассуждают о боге – оставаясь маленькими они судят о большом, но кроме горшка больших размеров ничего придумать не могут.

Когда читаешь стихи поэтов конца девятнадцатого или начала двадцатого века, испытываешь жалость – так, будто видишь совершенно живых людей, погребенных в маленькой и, кажется, стеклянной подводной лодке, над которыми сотни метров мертвой черной воды и у которых ни одного акваланга, скафандра или какого-нибудь устройства для подьема.

Хороший рассказ должен повествовать о невыразимом, о том, о чем нельзя сказать словами. Вы возразите, что рассказ сам состоит из слов, согласен, состоит, но здесь нет противоречия – здесь есть чудо.

Вы хотите знать, что такое старость? Это превращение в нечто совсем отличное от тебя настоящего, и главный ужас в том, что оно никогда ни начинается, не заканчивается, и никому нет дела до того, что ты его замечаешь.

Однажды я ехал по дороге поздно вечером. Было уже совсем темно, все машины включили фары. И вдруг, на мгновение, я увидел нечто странное – машины казалось, медленно ползли вверх по стене, расправив крылья как бабочки. Конечно, я сразу понял, что я вижу: просто дорога опускалась, а потом снова поднималась впереди; как только я начал спускаться, перед поими глазами оказался подъем на противоположной стороне. В городской пыли и неверном свете вечера автомобили казались толстенькими насекомыми, медленно ползущими вверх, а свет их фар расправленными грязно желтыми крылышками. Но пока я думал он этом и смотрел на это, я сам оказался на противоположноя стороне, я сам превратился в такое же насекомое, ползущее вверх, а новые ряды спускающихся смотрели на меня сзади смотрели и не понимали, потому что не видели того, что я увидел. И им не было ни маленьшего дела до меня или до того, что я увидел. И как я ни старался – я не мог уловить момента этого превращения – из человека в бабочку. Только что я был здесь – и вот я уже там, и границы между этими двумя состояниями не было, не существовало. Движение жизни бескочено и неостановиво, и ему нет никакого дела до меня.

Обвинение это универсальный протез, заменяющий конструктивные действия.

Кажется, что честность – это такая же врожденная способность, как музыкальный слух – сколько ни старайся стать честнее, не получается. С другой стороны, бесчестность очень легко развивается регулярной тренировкой.

Фундамент четких правил – это единственная сцена, на которой можно по-настоящему красиво станцевать без всяких правил.

Женщина была довольно красива, классической, строгой красотой, без излшеств, что– то из позднего средневековья, подобное красоте статуи; она сидела в профиль.

Играла блатная музыка, что-то не непристойное, но ужасно тюремное и грязное.

Женщина сидела задумавшись, похоже, что она не слышала музыку; но вдруг в какой-то момент, всего на пару сеукунд, ее лицо, ее профиль, стал гармонировать с музыкой, произошел некий резонанс, и ее лицо вдруг слилось с музыкой в столь совершенной гармонии, что казалось, не может существовать без нее, как и музыка без этого лица – и действительно, уже со следующим словом песни гармония разрушилась и лицо стало всего лишь лицом, а пошлость всего лишь пошлостью. Но нечто жило и нечто оставило след в вечности. Это невозможно было предсказать, это невозможно было обьяснить, это можно было лишь заметить и запомнить.

Искусство может еще и обяснить это другим.

• Предыдущая
• 16/17
• Следующая