Таня Гроттер и Локон Афродиты - Емец Дмитрий Александрович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/14
• Следующая

Он ткнул пальцем в Гробыню и с явным удовольствием стал раскачиваться на стуле, изредка озабоченно посматривая вниз и прислушиваясь к скрипу его ножек.

– Выходит, это посылка от тебя? – спросила Таня, поворачиваясь к Склеповой.

Гробыня сделала плечами волнообразное движение в духе индийских танцовщиц.

– Нет. Я представления не имею, что там! – сказала Гробыня убежденно.

– Как такое может быть?

Склепова вздохнула.

– Ладно, кое в чем признаюсь. Тем более что дело давнее. Бить меня уже не будут. Я подарила Ягуну шкатулку для телепортации мелких артефактов, преимущественно пакостных. Мы с Гуней случайно откопали ее в одной лавочке на Лысой Горе. Маленькие были, глупые, хотелось сделать что-нибудь доброе, вечное, чтобы жизнь медом не казалась… – Гробыня устремила в потолок затуманенный взор.

– Так это ты мне хотела сделать что-нибудь доброе, вечное? – хмыкнул Ягун, забывший, что собрался быть немым.

Гробыня уныло кивнула.

– И при чем тут тогда этот сверток для Таньки?

– Да откуда я знаю, при чем!.. Говорят же тебе, это магический ящик для телепортации мелких артефактов. Откуда он их берет – представления не имею. Вероятно, из какого-нибудь другого места, где они исчезают. Плюс, если ящик долго не открывать, магия внутри усилится, и тогда произойдет что-нибудь совсем уж грандиозное… Поэтому мы с Гуней и велели тебе не открывать шкатулку год. Ясно? А ты сколько ее не открывал?

Ягун зашевелил губами, считая.

– Ну, года уже два-три. Не меньше! Я про эту шкатулку забыл совсем. Сунул ее под кровать и все. А сегодня решил, понимаешь, к пылесосу вместо обычной трубы выхлопную приделать, авось получится что-нибудь. Стал под кроватью рыться, а тут – опаньки! – ящик. Весь голубоватым сиянием окутан, дрожит от нетерпения. Я его открыл – и вижу сверток для Таньки.

– А кроме этого свертка, там что-нибудь еще было? – с неожиданным интересом спросила Склепова.

– Только он. Я проверял.

– Ясно, – сказала Гробыня. – Другого я и не ожидала.

– Почему это?

– В этот ящик влезло бы что угодно, а там был только жалкий маленький сверток, подписанный для Гроттерши! Я прямо умиляюсь! Ты прямо как главная героиня романа. Если кирпич должен свалиться на чью-то хорошенькую головку, ты уже заранее знаешь, чья она будет. Остальным же остается только чушь прекрасную нести, восторгаться и вовремя падать в обморок.

– Эй ты, говорливая мещаночка! Хватит! Или сама будешь разворачивать! – рассердилась Таня.

Она с тревогой наблюдала, что серебристая искра на нитке забегала совсем быстро. Бумага осветилась розовато и тревожно. Стоявший на столе стакан внезапно треснул. По сумрачным стенам заметались всполохи. Магический контрабас негодующе отозвался из футляра. Заговоренный сверток требовал, чтобы его незамедлительно открыли. Если срочно этого не сделать, последствия могут стать непредсказуемыми.

Ощупав сверток, Таня ощутила внутри что-то мягкое. Глубоко вздохнула и потянулась к нитке. Ягун и Гробыня обменялись понимающими взглядами. Склепова отодвинулась поближе к дверям, а Ягун остался сидеть на стуле. Он был внешне расслаблен и даже ногу с ноги не убрал, но Таня заметила, что он подвинул руку с перстнем поближе к колену. Мало ли что…

«Ну, пора! Если я не выпущу это, оно вырвется само», – подумала Таня.

Пипа скатилась с кровати и закрыла голову подушкой. Секунду спустя дочка дяди Германа услышала, как лопнула нитка.

– Да тут какие-то волосы! – услышала Пипа удивленный голос Тани.

– Как ты помнишь, друг мой, наш договор расторгался в двух случаях: если ты поумнеешь или попросишь меня о том, чего я не смогу выполнить… – зловеще сказала щука с зелеными разводами на чешуе.

– Так что, я поумнел? – басом удивился Гломов.

Это был тот самый Гуня, о котором еще пять лет назад ходил анекдот: «Маленький Гунечка встал рано утром. Убрал со стола вчерашние бутылки, побрился и, закуривая на ходу, пошел в школу. Уроки в первом классе вот-вот должны были начаться».

Щучка-внучка окинула его оценивающим взглядом.

– Поумнел? Врать не буду. Чего нет, того нет, – сказал она.

– Тогда чего?

Щука хихикнула.

– Только что ты попросил меня о невозможном. Теперь тебе придется выплатить мне небольшую неустойку.

Гуня энергично поскреб рукой щетину. Послышавшийся звук напомнил скрежет новой наждачной бумаги.

– А чего я такого пожелал-то? Не врубаюсь, – произнес Гломов с недоумением. Ему казалось, что он был осторожен.

– Напоминаю. Пять минут назад ты сказал: «Хочу, чтобы у меня была бутылка пива, я сидел бы в кресле, а Гробыня массировала бы мне плечи».

– Что мне, пива нельзя, что ли? – возмутился Гломов. С его точки зрения, желание было вполне безобидным.

– Отчего ж нельзя? Тебе уже все можно. Долгохонько же ты в Тибидохсе подзадержался, – вкрадчиво сказала щука.

– Тогда чего? Ты не можешь устроить, чтобы Гробыня сделала мне массаж? Или тебе колдовать в лом? – с обидой спросил Гломов.

Щука шевельнула хвостом.

– Со Склеповой, конечно, сложнее. Нрав у нее тот еще. В хорошем настроении она и сама тебе плечики помассирует, а в плохом пожалуй что и шею свернет. Однако дюжина хорошо подготовленных купидончиков с бронебойными стрелами решили бы и эту проблему… Нет, Гунечка, тебя сгубила банальная жадность.

– Ты не темни, конкретно говори.

– Вспомни, что ты добавил к своему желанию. Ты добавил, что хочешь, чтобы пива в бутылке было больше, чем воды в Мировом океане, и чтобы оно было ядреней, чем лава в Тартаре. Этого я выполнить не могу, несмотря на всю силу своей магии. В крайнем случае, тютелька в тютельку. Но уж точно не больше и не ядреней… Так что расплачивайся, Гломов! Твой час пробил!

Щучка-внучка нетерпеливо подпрыгнула в ведре, обдав Гуню гниловатой водой.

– У всякого человека и даже у каждой щуки есть свой пунктик, – продолжала она. – Эдакое, знаешь ли, желаньице. Иногда нелепое, даже вздорное. Такой пунктик есть и у меня, ничего не попишешь. Борюсь с собой, борюсь, плавники вон все себе изгрызла, хвост искусала… Но, думаю, лучше сказать своему желанию «да» и раз и навсегда избавиться от комплексов!

– Что за желание-то? – опасливо поинтересовался Гломов.

Щука приоткрыла рот. Зубы у нее были мелкие, как пилки.

– Э-э… ну если ты хочешь знать… Видишь ли: мне давно хотелось съесть человеческое сердце. Не какое-нибудь вообще сердце, а сердце очень глупого и очень здорового человека… Твое сердце, Гуня!

– Э-э, ты чего?! Это типа шутка? Я же так умру! – растерялся Гломов.

– Не говори таких ужасных слов, умоляю! – сказала щучка-внучка. – Я слышать ничего не желаю. Твоя смерть мне не нужна. Только сердце. Остальное можешь оставить себе.

Гуня сглотнул слюну.

– Но я же не смогу жить без сердца!

– Ну, родной, это уже частности. Никогда не следует зацикливаться на деталях, – небрежно сказала щука.

– Ты говорила про здоровое сердце. А разве я здоровый? Когда я приезжаю на каникулы, моя маманя всегда вздыхает, что я тощий и бледный. И что мой дедушка зашиб бы меня одним пальцем, – цепляясь за соломинку, заявил Гломов.

– Твой дедушка был цирковым силачом? – заинтересовалась щучка.

– А оно ему надо было – грыжу рвать? Он всю жизнь проработал в магазине «Рыболов-спортсмен». Продавал спиннинги и телескопические удочки. В девяносто два года поехал на охоту, выпил и заснул на морозе.

– Жаль, я не была знакома с твоим дедушкой. Его бы сердце мне подошло, особенно учитывая мое отношение к рыболовам-спортсменам. Однако дела это не меняет. Приступим! Зажмурься и считай до трех… Будет не больно, обещаю. Никакой патологоанатомии, сплошная магия…

Щучка высунулась из ведра и уставилась на Гломова. Гуня пугливо попятился.

– Может, свое желание я возьму назад? – спросил он с надеждой.

– Поздно, дружок! Считай! Ну!.. – рявкнула щука.

• Предыдущая
• 6/14
• Следующая