Маг полуночи - Емец Дмитрий Александрович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/63
• Следующая

– А по два раза можно? – спросил Мефодий. Он решил, что скорее удавится, чем это сделает.

Дверца шкафа скрипнула.

– Не умничай! Делай все, живо! – приказал голос. Он звучал глухо, его явно пытались изменить.

– Да идите вы! Тоже мне Орден Черепа! Придурки с пакетами фастфуда на башке! – сказал Мефодий и, рванувшись, прицельно пнул дверцу шкафа. Глава Ордена Желтого Черепа пискнул. Ему прищемило палец.

Чей-то кулак врезался Мефодию в скулу. Его шатнуло. На Мефодия навалились и прижали к полу. Скрутили так, что он мог вращать лишь глазами. В рот ему стали заталкивать носок.

– Еще раз повторяю! Ты возьмешь в зубы носок и проползешь под стульями, – прошипел кто-то, задирая ему вывернутую назад руку почти к самому затылку.

Боль в заломленной руке странно подействовала на Мефодия. Он перестал вырываться. В сознании у него наступила внезапная стеклянная ясность. Так иногда бывает на море – волны улягутся, и ты вдруг увидишь дно, даже на большой глубине. Он понял, что все двенадцать лет своей жизни скользил по поверхности, как водомерка, не ведая той глубины, что под ним. Не знал океана своих сил.

«Ты пуп земли, надежда мрака, властитель маленькой вселенной! Ты Мефодий Буслаев! Ты можешь то, чего не может больше никто!» – услышал он голос Арея так же явственно, как если бы барон мрака находился с ним в одной комнате.

Мефодий посмотрел на огонь. Пламя всех свечей потянулось к нему. Он ощутил, как втягивает огонь взглядом. Пьет его с жадностью и загорается его силой. Голоса «желтых черепов» пробивались к нему, как сквозь подушку. Мефодий уже не слышал их, а если и слышал, то все, что они говорили, было неважно. Он находился и в своем теле, и как бы за его пределами. Он разросся и видел одновременно и комнату, и этаж, и все здание школы, и даже часть крыши бывшего доходного дома на Дмитровке, 13.

Один из черепов, тот самый, что безуспешно тыкал носок в губы и нос Мефодию, решил применить другую тактику. Крепко схватив Мефодия за волосы, он зажал ему ноздри. Мефодий почувствовал, что задыхается. Грязный носок втискивался ему в губы.

– Открой ротик, бегемотик! Все равно заставлю! Вкусненький носочек, хорошенький носочек! Скажи «Ав! Ав!» – произнес «череп» почти нежно.

«Что мне делать?» – подумал Мефодий, словно спрашивал кого-то.

«А стоит ли что-то делать? Или носок уже стал холодным оружием?» – поинтересовался спокойным голосом Арей. Стены расступились. Мефодий ясно увидел, что его шеф сидит у себя в кабинете, закинув ноги на стол, и таинственно улыбается.

«Я не могу справиться с ними!» – мысленно крикнул Мефодий.

«Ты можешь ВСЕ! Используй огонь, который ты впитал! Он в тебе! Ну же!»

«Не… Не могу!»

«Может, мне еще дивизию мрака вызвать? Сражайся сам! Против тебя сосунки! Сражайся или… впрочем, почему бы тебе не пожевать носок? Не думаю, что он отравлен».

«Ни за что!» – с ненавистью подумал Мефодий. В сознании у него потемнело. Задыхаясь, он совершил то, чего никогда не сделал бы в обычном состоянии. Все еще неуверенно – но с каждым мгновением обретая силу – Мефодий мысленно скатал огонь в тугой маленький ком, усилил его своей собственной мощью и метнул пламя.

«Черепа» заорали. Им почудилось, что они увидели две узкие огненные струи, прочертившие комнату раскаленными нитями. Самое ужасное было, что струи исторгались даже не изо рта, а из глаз Мефодия, изумрудных и мрачных.

Бумажный пакет на голове у держащего его «черепа» вспыхнул. «Череп», обжигая руки, сорвал его и отбросил. Буслаев увидел выпученные испуганные глаза и дымящиеся волосы. Незнакомое, перекошенное страхом лицо. Мефодий зажмурился, ощутив, что это единственный способ притушить огонь. Закрыть глаза – внешние глаза, – чтобы вместе с ними закрылись и те, настоящие.

– Заплеваев горит! Я не удержу руку! Пинай этого гада, Дрелль! – заорал Паша Сушкин.

В ужасе он не соображал, что происходит и откуда появилось пламя.

Мефодий открыл глаза и вновь исторг пламя. Два раскаленных языка зацепили мгновенно вспыхнувшие тюлевые шторы и уперлись в шкаф. Внезапно Мефодий понял, что больше не нуждается в свечах, чтобы вызвать пламя, – огонь был у него внутри.

«Черепа» отпустили его, разбегаясь в разные стороны, заползая в щели, пробиваясь к окну и двери. Комната была задымлена. Буслаев медленно поднялся, нашарил стену. Его шатало. Все мышцы болели.

Однако его жажда мести была еще не утолена. Мефодий все смотрел и смотрел на шкаф, пока не начала плавиться и вонять полировка. Пока не потек раскаленным металлом декоративный ключ.

Глава Ордена страшно заорал, задыхаясь от дыма и капитулируя. Тогда только Мефодий вновь зажмурился.

– Скунс! Выходи! – приказал он.

Дверца шкафа открылась, и оттуда даже не вышел, а вывалился Вовва Скунсо. Кашляя, он упал на колени. Лицо грозного Воввы было раскрашено красными и синими полосами, что он сам, должно быть, и придумал для усиления эффекта. Только теперь это выглядело нелепо. Мефодий присел на корточки и, оказавшись с ним на одном уровне, посмотрел ему в глаза.

Он не знал, что было у него в зрачках, но Скунсо в ужасе захрипел.

– Ты меня слышишь?

– Сы-сы-сы…

– Если сложности с речью – кивни! – понимающе сказал Мефодий.

Скунсо судорожно дернул головой, что, должно быть, означало кивок.

– Ты хочешь, чтобы я обо всем забыл и вновь стал хорошим пушистым и ласковым Мефодием?

Освоившийся Вовва закивал, как китайский болванчик.

– Тогда возьми в зубы носочек, пролезь под стульями и дальше по списку! Только не обмусоливай ботинки слишком страстно. Оставь что-нибудь для Паши Сушкина. После тебя его очередь, – приказал Мефодий.

Закат истекал малиновым сиропом. Эдуард Хаврон стоял перед зеркалом в ванной, протирал уши одеколоном и со стоическим героизмом выдергивал волосы из ноздрей. Витязь суповых тарелок и принц пережаренных отбивных был мечтателен и прекрасен, как сон в летнюю ночь.

Его сестрица Зозо стояла рядом, бедром оттесняла Эдю от раковины и нервно полоскала горло водой с йодом. После утренней пробежки она ощущала себя разбитой морально и физически. Очеркист Басевич в буквальном смысле забодал ее здоровым образом жизни. Последний раз он позвонил час назад и минут пятнадцать достукивался, медитировала ли она сегодня днем. Когда он наконец повесил трубку, Зозо трясло и колбасило. Ей хотелось схватить телефон и шарахнуть им о стену. Все ее чакры хлебали отрицательную энергию, как кингстоны тонущего линкора океанские воды. Зозо явно не пребывала в гармонии и единении с окружающим миром.

– Тьфу! – сказала Зозо, сплевывая в раковину воду. – Я ужасно волнуюсь за Мефодия! Как он там в новой школе? Не обижают ли его другие детишки?

Эдя Хаврон захохотал:

– Детишки? Ты еще скажи: младенчики! Да там каждого третьего можно повесить, каждого второго расстрелять, а оставшихся посадить пожизненно! Знаю я этих папенькиных сынков! Они у нас в ресторане в туалетах вечно пачкают! Хоть швейцара с ними посылай!

– Я беспокоюсь за Мефодия! Вдруг его там будут обижать? Он такой сложный, такой непонятый! – сострадательно сказала Зозо. Она, как истинная женщина, идеализировала собственного сына и скептически относилась к детям всех прочих женщин.

– Приспособится! – уверенно заявил Эдуард Хаврон и мощным толчком таза отогнал сестрицу от раковины. – Есть два закона, которым подчиняются все мужчины мира. Закон кулака и закон железного характера. Без первого еще туда-сюда обойтись можно, хотя и сложно, но без второго уже совсем никак. У Мефодия и с тем и с другим все нормуль. Но, учти, если твой батыр еще когда-нибудь сунет свою лапку мне в бумажник – я его прикончу, как Тарас Бульба своего бульбенка!

Зозо Буслаева задумчиво почесала носик и немного утешилась.

– Ты так думаешь, Эдя? Ну ладно!.. Их директор Михаил Борисович просто прелесть. Да я его огуречным рассолом протру и всего расцелую! Бесплатно взять нашего мальчика в такую дорогущую школу! Да там каждый учитель профессор, а все уборщицы кандидаты наук!

• Предыдущая
• 38/63
• Следующая