Выбери любимый жанр

Утренний всадник, кн. 2: Чаша Судеб - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 44

Изменить размер шрифта:

Князь Боримир шагнул вдоль неровного ряда женщин перед Годининой избой.

– Вот она! – вдруг крикнул кто-то из рарогов.

Князь быстро повернул голову. Смеяна вздрогнула, вскинула глаза, ожидая встретить десятки взглядов, устремленных на нее. Пропала!

Однако – ничего подобного. Бородатый рарог показывал на одну из сестер, стоявшую на другом краю рядка. Смеяна уже знала, что ее зовут Мирёна и она слывет первой красавицей не только у Листопадников, но, как ей с гордостью успели сообщить, и во всей округе. Мирёна была выше ростом, чем Смеяна, статная, румяная, с мягкими и правильными чертами лица. Такая же рыжая, желтоглазая и с такими же веснушками.

Князь Боримир сделал несколько торопливых шагов в ее сторону, кто-то поднес поближе второй факел. Затаив дыхание, Листопадники ждали, мать девушки шепотом запричитала, словно чужие люди уже отняли у нее дитя. А Боримир медлил, не в силах собраться с мыслями и вспомнить.

– А может, вот эта? – Рослый воевода показал на другую девушку, стоявшую рядом.

И здесь была такая же рыжая коса, такие же желтые глаза, вздернутый нос с веснушками. Только вторая девица красотой уступала первой, и взгляд Боримира вернулся к Мирёне.

– Да и тут одна есть! – Кто-то из рарогов кивнул на Игрёну.

– И не одна! – подхватил другой, бегло глянув на Смеяну.

Та не поднимала глаз, боясь выдать себя взглядом.

– Да что они, все тут одинаковые? – с пробудившимся раздражением воскликнул Боримир.

Он был в растерянности: он искал одну девушку, а нашел сразу пять или шесть, и каждая из них по виду годилась стать Солнечной Княгиней и Золотой Рысью. Он оглядывался вокруг и везде встречал взгляд желтоватых глаз под угрюмо насупленными рыжими бровями, везде в свете факелов поблескивали рыжие волосы и бороды мужчин, везде пестрели веснушки на носах и щеках женщин. В племени голубоглазых и светлорусых рарогов рыжие были большой редкостью, а здесь, выходит, наоборот? И ценность их в глазах огнегорцев упала: золота не должно быть слишком много, иначе оно не кажется таким уж драгоценным.

– Я дал тебе клятву, княже, – подал голос дед Година. – Здесь только наша кровь. У нас нет чужих.

– Все наши. Сколько есть! – враждебно буркнула бабка Благина, готовая защищать против целого войска всех внучек и Смеяну в особенности. – Нам чужих не надо, и ты, князь светлый, шел бы к своим! Обещался ведь!

Боримиру было нечего возразить – он обещал не трогать рода Листопадников, а других здесь не оказалось. Хлопнув плетью по сапогу, он резко повернулся и пошел к своему коню. Может, ему и хотелось бы взять с собой ту, которую заметили первой, – уж очень она казалась хороша. Но боги не простят подмены – священный сокол выбрал не ее. А где он, священный сокол? Был бы он сейчас здесь! Он снова указал бы угодную богам. А главное, тогда князь Боримир мог бы спокойно вернуться домой и не бояться, что племя рарогов отвергнет его, как неудачливого и недостойного править.

Стук копыт чужих коней затих на лесной тропе, Листопадники закрыли на ночь ворота и разошлись по избам. Девушки шептались, женщины причитали вполголоса, заново переживая прошедшие страхи, бабка Благина обнимала Смеяну, спасенную и как бы вернувшуюся еще раз.

– Боги, чуры уберегли! – повторяла Благина. – Не допустили, чтобы упырь рарожский тебя признал! Стало быть, все верно – наша ты, и жить тебе с нами!

Смеяна прижималась к ней, всем сердцем веря, что так и есть. Боги уберегли ее от чужих людей, от чужой земли, спрятали среди родных, чтобы она жила там, где ей место. Каким же блаженством было ощущать себя в надежном кругу родичей, среди дедов, бабок, теток и дядек, братьев и сестер, спаянных общей кровью в неразрывную цепь, ощущать себя равным звеном в этой цепи, которой не страшно ничего: ни жизнь среди трудов и опасностей, ни даже смерть, потому что цепь рода не прерывается на грани погребального костра – она тянется по пути предков и в иной мир, откуда предки помогают потомкам. Чего она не умеет – научат, чего не сможет – помогут, защитят, посоветуют. Вся жизнь ее теперь пойдет как надо, подчиняясь проверенным законам.

Огнище постепенно успокоилось. Тем временем совсем стемнело, Листопадники готовились ко сну. Смеяну уложили на полатях рядом с Игрёной, которая шепотом продолжала расспрашивать ее о прежних встречах с рарожским князем. Но Смеяна отвечала едва внятно: после этого бесконечного дня ей слишком хотелось спать.

В тишине засыпающего огнища пугающе ясным показался шум за тыном, потом громкий, уверенный стук в ворота. Мигом все подняли головы.

– Никак вернулись! – охнула одна из женщин. – Ох, Мати Макоше, Брегана Охранительница…

– Кто там? – резко крикнул с крыльца дед Година, больше сердясь на навязчивых гостей, чем страшась их.

– Князь Держимир! – ответил ему громкий, многим знакомый голос.

* * *

Одеваясь на ходу, Листопадники сыпались со всех крылечек. Свой князь – не чужой: Година и Благина кланялись, призывали на него благословение богов, звали в дом.

– Да ты взойди, княже, сделай милость, мы угостим тебя и людей твоих. Может, тебе баню истопить? Прости, мы уж почивать улеглись, пора поздняя! – наперебой говорили они.

– Ах, мне одному покоя нет! – в сердцах воскликнул Держимир. – Послушай, старче! – чуть ли не коршуном накинулся он на Годину. – Не приходила ли к вам сегодня девица? Такая, ростом небольшая, по-речевински говорит? Рыжая, нос кверху глядит, веснушки… Ну, на вас даже походит. Не приходила?

Година, Благина да и все, кто слышал его в этот миг, замерли на месте от изумления. Только что к ним с тем же самым приходил князь рарогов. Что же это за девица такая, что все говорлинские князья жить без нее не могут? А с Держимиром творилось что-то странное: он был совсем не похож на того сдержанного, немногословного, угрюмого князя, которого Година привык видеть во время полюдья на приеме дани или на судебных разбирательствах. Он словно переродился: его глаза блестели, на лице читалась тревога, в голосе слышались то надежда, то отчаяние. Он ни мгновение не мог оставаться в покое, как будто десятки духов мучили и дергали его изнутри.

– Понимаешь, потерял я ее! – горячо говорил он Године. – Сколько месяцев берег, а сегодня потерял! Говорили, рароги на обоз наскочили! Обоз весь цел, сокол их проклятый цел, все цело, как у Макоши в рукаве, а ее нет! А мне не надо больше ничего! Если ее рароги забрали…

Не договорив, Держимир ткнулся головой в стену избы, возле которой стоял, и глухо застонал. Година не мог опомниться от изумления: муки отвергнутой страсти и то не всякого приводят в такое состояние. А это ведь князь!

– Ищу, ищу! – с тоской проговорил он, не поворачиваясь. – По всем лесам, по всем огнищам… И нет ее…

– Поди-ка, княже, в избу! – с властной заботой, как старший младшему, сказал ему Година. – Притомился ты.

Старик понимал, что желание князя найти пропажу так же верно, как и то, что пропажа его – Смеяна. Он не мог решить, что теперь делать. Видеть своего князя, надежду и опору всего племени, в таком состоянии было нелегко, но и отдать Смеяну, если она не хочет к нему вернуться, – невозможно.

Держимир повиновался и вслед за стариком побрел в избу. С тех пор как он узнал о нападении рарогов на обоз и исчезновении Смеяны, для него не существовало больше ничего. Он забыл о речевинах с князем Велемогом, который выбрался из битвы, как говорили, живым и скрылся с остатками дружины где-то в лесах, забыл о пленнике Светловое, разочаровав этим Баяна, который очень гордился своей добычей, забыл и о княжне Дароване, так и не узнав, покинула она святилище или осталась там. Во всем мире для него существовали только Смеяна и необходимость ее найти. Она, его добрая судьба, исчезла в тот самый миг, когда обещания ее сбылись: он одержал победу, прогнал войско Велемога, сохранил в неприкосновенности Макошино святилище и мог с уверенностью думать, что переломил судьбу. И вот Смеяна исчезла! Так исчезает в сказках дух-помощник, выполнив все, для чего его призывали. Радость победы, удовлетворенная гордость – все утратило цену. Разослав людей в разные стороны, Держимир и сам бросился на ее поиски. С ним было не больше десятка кметей, но ему и в голову не приходило подумать о какой-то опасности – его мысли занимала одна Смеяна.