Спящее золото, кн. 2: Стражи Медного леса - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 55

• Предыдущая
• 55/67
• Следующая

«А стихи-то так себе!– отметил Эрнольв.– Наверное, сам Хардгейр и сочинял. Да уж, не вовремя покинул их Ульвхедин ярл. Без него и заклинания толкового сложить некому». А рауды пели, стараясь горячностью мольбы возместить недостаток мастерства:

Последние слова еще не отзвучали, когда высоко в небе возник свет. Нежный, белый, чуть голубоватый, он лился в щель между серыми облаками, с каждым мгновением становясь ярче и сильнее, словно ручей, пробивающий себе дорогу в талом снегу. Тучи послушно расходились, давая место еще неясному, но быстро движущемуся пятнышку белого сияния. Смотреть на него было сладко и больно; голубая дорога чистого, по-летнему яркого неба протянулась над озером, из глубин повеяло нежным и свежим запахом оттаявшей земли, первой травы, теплом солнечных лучей – запахом весны.

Пятнышко света стремительно приближалось, и вот уже можно было разглядеть фигуру юной прекрасной женщины, сидящей на спине огромного вепря, чья шкура отливала золотом и каждый волосок блестел своим собственным светом. Вепрь мчался по небесной дороге широкими скачками, и снопы золотых и багровых искр вылетали из-под его копыт; волосы светлой богини вились по ветру, как легкое белое пламя. А лицо… Сколько ни вспоминали потом рауды ее лицо, они не могли прийти к согласию. Каждый увидел посланницу по-разному, но всякий знал: перед ним промчалась прекраснейшая из женщин. В ее чертах мерещилось мимолетное сходство с матерью, с женой, с той девушкой, что впервые вызвала изумление взрослеющего подростка и навек осталась в глубинах памяти, как самая яркая и непобедимая красота. В лице богини, несущей в мир весну, переливалась светом сама Любовь, которую каждый воображает по-своему.

Фрейя верхом на Золотой Щетине мчалась над Золотым озером, держа путь с востока на запад, и земной мир приветствовал богиню восторгом и ужасом; земля содрогалась, по озеру катились стремительные волны, далеко в горах шумели невидимые лавины. Теплый ветер со свежими запахами трав касался человеческих лиц, шевелил волосы. Все взоры были прикованы к богине, глаза изнемогали, утомленные небесным сиянием; в какой-то миг показалось, что смотреть больше невозможно, усталые веки опустились…

А когда поднялись вновь, богини уже не было. Каждый мог бы подумать, что она примерещилась ему, если бы не потрясенные лица товарищей, все повернутые в одну сторону. И светлая голубая дорога по-летнему яркого неба еще тянулась среди серых облаков, отмечая путь Невесты Ванов.

Эрнольв тоже смотрел на запад, туда, где исчезла Фрейя. Он уже понял, что означало это появление: богиня проскакала над Золотым озером, как бы отрезав раудам дальнейший путь и отметив границу, до которой когда-то, в Века Асов, доскакал ее вепрь Золотая Щетина. Здесь кончается земля, на которую племя Фрейра имеет право. Если сможет подтвердить его силой, конечно. Рауды получили ответ на свой вопрос, и едва ли теперь хоть один будет настаивать на продолжении похода.

Но сейчас Эрнольв не думал о войне. Он смотрел вслед Фрейе, и душу терзала острая, сладкая и мучительная тоска по истинной любви – по Свангерде, чьи черты, сияющие небесным светом, он разглядел в лице богини.

Торбранд Погубитель Обетов, конунг Фьялленланда, стоял почти у самого края обрыва, а под ногами его плескалось море. Серое, холодное море, каким оно бывает зимой. Наконец-то Середина Зимы – тот день, о котором он так горячо, нетерпеливо, мучительно мечтал пять долгих месяцев. С вершины горы, разделявшей северный и средний рог Трехрогого Фьорда, виднелось все огромное войско, все сотни кораблей, все восемь без малого тысяч воинов, готовых идти на Квиттинг. Куда ни глянь – везде светлели пятна человеческих лиц под шлемами, толстыми шерстяными колпаками, меховыми шапками, везде пестрели круглые щиты с начищенными умбонами, в большинстве – красные. Неисчислимое человеческое море на берегах фьорда между кораблями и землянками не сводило глаз с Торбранда, стоящего возле жертвенника. Здесь конунги Фьялленланда испокон веков приносили жертвы перед началом походов. И сейчас, оглядывая собранную силу, Торбранд был счастлив – по одному его знаку все огромное войско двинется вперед. Конунг ощущал себя всемогущим, почти как сам Один.

На жертвеннике, сложенном из крупных серых валунов, лежала огромная туша быка, и черная кровь еще дымилась на снегу. Сегодня был самый короткий день в году, и следовало торопиться, чтобы успеть до темноты. Но Торбранд медлил, стараясь совладать со своим волнением, с той огромной, неудержимой силой, которую вливали в вождя глаза тысяч его воинов. Наконец он поднял молот, сделанный из кремня,– священный знак власти конунгов Фьялленланда – и освятил жертву знаком Мйольнира.

– Мы даем эту жертву вам, Светлые Асы, и тебе, Отец Побед!– глухо выговорил Торбранд, подняв глаза к серому небу. На высоком пригорке, видный абсолютно всем, он чувствовал себя как бы на перекрестном пути всех ветров. Тысячи фьяллей, готовых к боевому походу, смотрели на Торбранда, сила их ратного духа стекалась к нему, как сила клинка стекается к разящему острию, отражалась к небесам. Конунг хотел говорить громче и внушительнее, но волнение перехватило горло.– Благословите начало нашего похода, и каждый день я буду посвящать вам новые жертвы.

Он не нашел, что прибавить к сказанному. Да было и не нужно: и боги, и люди знали помыслы и стремления Торбранда. Пять месяцев он посвятил собиранию этого войска; и вот теперь, когда оно готово, сила каждого из этих людей, острота и гнев каждого меча, стремительность каждого корабля вошли в душу предводителя, и себя самого он ощутил огромным и необъятным, как целый мир. Вся земля фьяллей в эти мгновения говорила его устами. А когда один говорит за всех, много слов не требуется.

Хродмар сын Кари принял у конунга священный молот и подал большую серебряную чашу, полную бычьей крови. Торбранд принял чашу, обмакнул в нее метелку из можжевеловых веток и с широким размахом принялся кропить чернеющие внизу толпы воинов, корабли, оружие – все, до чего мог дотянуться. С громким торжествующим криком, потрясая поднятыми мечами и копьями, люди двигались мимо подножия взгорка, подставляя под капли жертвенной крови свое оружие, а ярлы и хельды за спиной Торбранда запели:

Сыновья Стуре-Одда Сельви и Слагви с двух сторон подожгли костер под тушей быка, серый густой дым со знакомым, тревожным и торжественным запахом горящего мяса потянулся к небу. Столб дыма был темен, плотен и стремительно мчался вверх. Это хороший знак, и голоса зазвучали громче, воодушевленнее:

В гуще дыма вдруг мелькнуло что-то живое; подняв глаза над полупустой чашей, Торбранд разглядел вьющихся над жертвенным костром птиц. Два крупных черных ворона кружили над жертвой, словно исполняли торжественный танец, и волна ликования, всепобедной веры в удачу охватила конунга. Хотелось закричать, броситься в холодные волны, но сила чувства была так велика, что не давала двинуться, и он стоял, как окаменев, не сводя глаз с двух посланников Отца Побед. Сам Один прислал своих воронов принять жертву – это несомненный знак грядущей победы.

• Предыдущая
• 55/67
• Следующая