Соленое озеро - Бенуа Пьер - Страница 1

• 1/43
• Следующая

Утром 26 июня 1858 года солнце показалось поздно, только немного раньше семи часов. Горячие испарения скрыли его рождение. Когда оно появилось на небе, сияющее и золотое, отец д’Экзиль только что окончил литургию.

Он степенно уложил в бедный миссионерский чемоданчик из серого холста священные сосуды и ризы. Затем отнес этот чемодан в угол веранды, загроможденный ящиками, и оперся о балюстраду.

Высоко в небе, с запада на восток, пролетали птицы. Он узнавал их: это были каравайки, черные лебеди и нырки.

Некоторое время простоял он неподвижно, потом взглянул на часы.

— Кориолан, — обратился он к негру-лакею, игравшему в мяч у стены веранды, — пойди скажи своей госпоже, что уже пора.

Негр скоро вернулся.

— Госпожа не готова, — сказал он, сюсюкая. — Но она ждет господина аббата.

Иезуит пожал плечами, поднялся по лестнице и, постучав, вошел в комнату Аннабель Ли.

То была большая комната, переходившая в открытую террасу над верандой первого этажа. Исчезла очаровательная, еще неделю назад украшавшая ее мебель. Сейчас в комнате было пять-шесть огромных чемоданов и тот меланхолический беспорядок, который всегда предшествует отъезду. Остались только огромная, низкая кровать с свисавшими на паркет обшитыми кружевами простынями и ванна, у которой хлопотала сейчас цветная камеристка.

Когда отец Филипп вошел в комнату, камеристка запищала, как испуганный попугай. Аннабель, невидимая за высокой ширмой начала столетия, на которых изображали замки, мосты, коричневые и голубые пейзажи, улыбнулась. Сквозь молочного цвета воду смутно просвечивали формы прекрасного тела, погруженного в ванну. Белокурые волосы свисали до пола. Одна рука Аннабель опиралась о край ванны.

— Я опоздала, — сказала молодая женщина.

Отец д’Экзиль и бровью не повел.

— Нельзя сказать, чтобы вы очень торопились, — сухо ответил он, стоял в дверях, в которых, как в раме, обрисовывалась его высокая фигура.

— Только на четверть часа!

— Все часы в доме уложены, — заметил иезуит. — Поэтому я не заведу с вами спора на эту тему. Но все-таки вот вам мои часы: четверть восьмого. А я вчера десять раз повторил вам, что американская армия в восемь часов вступит в город Соленого озера. Теперь, так как вы передумали и не желаете присутствовать на этом параде, то я, со своей стороны...

— Я буду готова, — кротко уверяла Аннабель Ли.

— Во-вторых, — сказал иезуит, — сегодня день Святого Максенция, день ангела вашего мужа. Вчера вечером, если я не ошибаюсь, вы обещали почтить его память, приобщившись сегодня утром Святых Тайн. Мне кажется, я даже исповедовал вас с этой целью вчера... Нечего и говорить, что я ждал вас не более десяти минут и начал обедню.

— Вы отлично сделали, — сказала она. — Я проснулась очень утомленною. Но сейчас мне гораздо лучше. И если бы вы хотели...

Иезуит сделал вид, что он хочет удалиться.

— Нет, не стоит. Пройдите на террасу, и мы поболтаем, пока Роза будет одевать меня. Это продлится минут десять. Вы ведь знаете, я долго не копаюсь.

Отец Филипп повиновался. Пройдя через комнату, он очутился на террасе с живыми стенами из жимолости и бородавника. Сквозь листву, колеблемую северным ветерком, солнце сеяло по паркету тысячи маленьких движущихся золотых монет.

Иезуит подошел к просвету в виде дуги, находившемуся в зеленой стене. У его ног простирался сад, полный акаций, фруктовых деревьев и хлопчатника, белые хлопья которого носились тут и там в разнеживающей атмосфере. В конце сада зелень скрывала быстрый булькающий голубой ручеек. Направо, выше столпившихся амфитеатром дубов и тополей, подымались окрашенные в бледно-розовый цвет снеговые вершины Близнецов, самые высокие точки гор Уосеч. Слева не видно было Соленого озера, окутанного парами из его же источников горячей воды.

Дорога в Огден тянулась, мрачная, к северу, между пустынными пространствами, словно обожженными под соляной их одеждой.

— Хорошая погода, — послышался сзади мягкий голос Аннабель Ли.

— Великолепная. Если она продержится так в течение месяца, то наше путешествие в Сан-Луи будет сплошным удовольствием.

— Сплошным удовольствием! — сказала она, покачивая головою.

— А вы будете грустить? — спросил иезуит с некоторой резкостью.

— Я никогда не чувствовала себя несчастной в Салт-Лэйке.

— Вы плохо помните, что было, когда вы прибыли сюда. Могу вас уверить, что тогда у вас не было того, что называют гордым видом.

— Я никого не знала, и потом у меня были опасения, которые вы рассеяли. И, правду сказать, я не надеялась найти здесь такого друга, каким оказались вы.

— Так что сейчас...

— Так что сейчас я почти сожалею об отъезде.

— Я не сожалею о вашем отъезде, — сказал он. — Я тоже не останусь здесь долго. И признаюсь, что предпочитаю не оставлять вас после своего отъезда здесь.

— Благодарю вас, — сказала она своим мягким монотонным голосом. — Но мне, которая покидает вас, вы не можете запретить сожалеть об этом.

Он машинально обернулся. Молодая женщина была еще только наполовину одета. Она смотрела на него с нежной и грустной улыбкой.

— Простите, — пробормотал он.

— Это мне следует просить у вас прощения за то, что я опоздала, — сказала она.

Оба они замолчали. Слышалась только болтовня негритянки.

— Я готова, — сказала, наконец, Аннабель.

Медленно спустились они по лестнице.

В саду ржала лошадь.

Навстречу им шел Кориолан.

— Госпожа, — сказал он, — там дожидается солдат от господина губернатора.

— Введи его сюда.

Губернатор Камминг напоминал миссис Ли, что она приглашена на банкет, который в этот вечер давали почетным лицам территории Ута в честь генерала Джонстона, командира оккупационной армии. Пользуясь случаем, он извещал, что вступление армии в город Соленого Озера состоится не раньше десяти часов через западные ворота.

— Поблагодарите от меня господина губернатора, — сказала Аннабель. — Кориолан! — обратилась она к негру, указывая на солдата, — отведи его в кухню и дай ему стакан рому.

Затем она повернулась к иезуиту:

— Вы видите: всегда ошибается тот, кто торопится.

— Вы всегда правы, — пробурчал он.

Она наклонила голову.

— А пока пойдемте и позавтракаем спокойно, — предложила она.

И, так как он возразил почти угрюмым жестом, прибавила:

— Пойдемте, будьте добры. Ведь мы, может быть, в последний раз завтракаем вместе... а уж в предпоследний-то наверно.

В столовой оставались только буфет из полированного ореха, стулья и стол, на котором стояли круглая чашка со сливками, кофейница и фаянсовые чашки со сливами и абрикосами. Аннабель несколько раз требовала различные предметы, и каждый раз Роза отвечала ей одно и то же:

— Уложено, госпожа.

— Ах! — вздохнула она устало. — Уже пустыня в этом доме.

Затем обратилась к иезуиту:

— Мне стыдно, отец мой, что я оставляю вас таким образом!

— В первых числах июля я уезжаю из Салт-Лэйка, — возразил он. — Вы воображаете, может быть, что меня ждут в пустынях Идахо, в палатках индейцев, серебряная посуда и перины?

— А вы, — сказала она, — воображаете, может быть, что вы смягчите мое сожаление подобными фразами?

Молча докончили они завтрак.

— Который час? — спросила Аннабель Ли.

— Половина девятого.

— Лошади готовы?

— Их оседлали еще раньше восьми.

— В таком случае, если хотите, поедемте и сделаем тур вокруг Соленого озера. На это стоит, я думаю, полюбоваться.

Вилла Аннабель находилась на расстоянии пятисот метров от города, севернее ограды, воздвигнутой Брайамом Юнгом вокруг Нового Иерусалима. Город Соленого Озера был безлюден. Уже месяц как все мормоны покинули его, так как им грозило нашествие федеральной армии. Патер и молодая женщина ехали по пустынным улицам, по большим улицам, окаймленным ручейками и затененным ивами. Окна и двери домов были закрыты, а большинство даже заколочены досками. Выставочные окна магазинов тоже закрыты; на вывесках изображен был символ — око Иеговы под фригийским колпаком.

• 1/43
• Следующая