Кенигсмарк - Бенуа Пьер - Страница 8
- Предыдущая
- 8/47
- Следующая
— Слушаю, — сказал я.
— Передайте мой почтительнейший поклон великому герцогу и сложите к ногам её высочества, великой герцогини, выражения моей благоговейной преданности. Ах, мой бог, какой я рассеянный! — Он встал, взял свой портфель и вынул оттуда запечатанный пакет.
— Главноуправляющий, г. Сольдау, просил меня передать вам это на дорожные расходы. Желаю вам успеха. До скорого свиданья. Прошу извинения, мадам Мазра. Теперь я весь к вашим услугам.
В Париже я никогда не тратился на извозчика; исключение составляли те редкие случаи, когда я, уезжая на каникулы или возвращаясь с каникул, имел с собой чемодан. Но теперь, не успел я выйти от графа, я взял первого попавшегося извозчика, чтобы поспешить домой, — до того я горел нетерпением
поскорее увидеть содержимое пакета, который я не решился вскрыть на улице. Теперь только я стал ощущать, какие выгоды и преимущества даёт общение с великими мира сего.
«Господина наставника имеют честь просить, — гласила бумага с бланком герцогской канцелярии, — принять прилагаемую при сём сумму: гонорар за первые три месяца и, кроме того, тысячу марок на покрытие расходов по путешествию».
В пакете оказалось 3.500 марок. Это составляло более 4.000 франков.
И вот я, который лишь вчера прибыл в Париж, не зная, хватит ли у меня денег на неделю, стал сразу обладателем суммы более чем в 4.000 франков.
Но несмотря на мою радость, предстоящая встреча с профессором Тьерри тяжестью лежала на моей душе. Я решил тотчас же отделаться от этого визита, и сказать ему, что я уезжаю завтра.
Я застал его в рабочем кабинете.
— По вашему сияющему лицу, — сказал он, — я вижу, что всё идёт так, как вам хотелось. Тем лучше; быть может, я в самом деле напрасно вас запугивал. Когда вы уезжаете?
— Завтра.
— Итак, мой милый юноша, это ваш прощальный визит. Что же мне сказать вам на прощанье? Я уверен, что вы отлично справитесь с вашими педагогическими обязанностями. Помните великое правило отца Паскаля: старайтесь всегда держать вашего воспитанника выше уровня преследуемой вами воспитательной задачи. Этим правилом не может руководствоваться преподаватель гимназии, который обязан сообразовываться со средним уровнем своего класса. Но кому выпадает на долю заниматься воспитанием одного единственного ученика, тот и может, и должен это сделать.
Затем этот чудный человек дал мне несколько советов относительно выбора книг, которыми я должен пользоваться при составлении программы занятий, и вручил мне свою «Историю немецкой литературы», которая впоследствии часто оказывала мне ценные услуги в Лаутенбурге.
— Нет, не благодарите, — остановил он меня, когда я пробормотал несколько слов для выражения своей признательности. — Не вы у меня, а я, быть может, окажусь в долгу у вас. Я вам уже говорил, что в Лаутенбурге вы увидите замечательную библиотеку. Её хранитель, профессор Кир Бекк, с которым мне довелось встречаться на различных съездах, ревниво оберегает это сокровище. Но, как человек учёный, он, я не сомневаюсь, предоставит вам свободный доступ ко всем сочинениям и рукописям, не имеющим непосредственного отношения к предпринятому им капитальному труду по истории теорий превращения металлов. Вы, быть может, знаете, что я пишу книгу о нравах при Ганноверском дворе в конце XVII века. Работая в Национальной библиотеке и просматривая каталог Лаутенбургской великогерцогской библиотеки, я увидел, что там имеются интересные для меня документы первостепенной важности. Сегодня утром, расставшись с вами, я сбегал в библиотеку, чтобы составить список главнейших сочинений, и я вам буду признателен, если вы наведёте в них нужные мне справки. Я, впрочем, уверен, что вы сами заинтересуетесь этим делом. Вот мой список. Обращаю ваше особое внимание на следующее сочинение: «Stattmutter der Koniglicher Hauser Hannover und Preussen» великой герцогини Альды, изданное в Лейпциге в 1852 году. В Париже имеется только перепечатка, и притом неполная. Я рекомендую вам также книги Крамера и Пальмблада, равно как «Octavie romaine» (die Romische, Octavia), герцога Ульриха фон Вольфенбюттеля.
— К сожалению, — продолжал он, в то время как я держал в руке драгоценный листок, — я мог записать только печатные произведения, потому что Лаутенбургские рукописи не внесены в инвентарь. Вам придётся самому их пересмотреть и таким образом вам, быть может, удастся, дорогой мой юноша, оказать мне самые ценные услуги. Нет ни малейшего сомнения, что вы там откроете неоценимые документы, касающиеся нравов немецкого общества XVII века; кстати замечу, это общество, будучи утончённым по внешности, на самом деле отличалось большею жестокостью и деспотизмом, чем до сих пор думали.
Он держал меня за обе руки; по тому, как он был взволнован, я понял, что ему хочется ещё кое-что мне сказать.
— Я ни за что не хотел бы возвращаться к тому разговору, который мы имели с вами сегодня утром. Но, мой дорогой, вы знаете, с каким интересом я к вам отношусь; расставаясь с вами, я ещё более это чувствую. Заклинаю вас, никогда не поддавайтесь соблазну выходить из пределов вашей чисто педагогической роли, даже если вам будут сделаны какие-нибудь предложения в этом роде. В Лаутенбурге имеется довольно богатый материал для тех, кто, подобно нам, облечён миссией писать историю; итак, будем писать историю, но будем бежать от искушения принимать непосредственное участие в истории.
Я поклялся ему, что всегда буду хранить в своей памяти его последние советы, и я был вполне искренен в эту минуту.
— Послушайте, вот ещё что. Кроме принца Иоахима, великого герцога, великой герцогини и Марсе, я совсем никого не знаю в Лаутенбурге, но я хорошо помню, что когда-то там жил некий барон Боозе. Если он ещё там, советую вам встречаться с ним как можно меньше. Избегайте его, остерегайтесь его.
Мне захотелось знать, что заставило профессора дать мне это последнее наставление, но с ним вдруг произошла какая-то перемена, он преобразился, и я увидел перед собою пунктуального историка, сдержанного чиновника:
— Нет, нет, нет, — проговорил он, — это основано на впечатлениях строго личного характера. Как бы то ни было, если этот субъект уже не в Лаутенбурге, не задавайте о нём никаких вопросов. Ждите, не заговорят ли о нём другие, не услышите ли вы какого-нибудь намёка на него. Прощайте, нам пора расстаться.
Мы расцеловались. С тех пор я его больше никогда не видел.
Угнетённое состояние духа, в которое привёл меня этот визит, быстро исчезло, лишь только я очутился в меняльной лавке, где я выменял на франки половину банкнот Deutsche Bank. Остаток вечера я посвятил беготне по портным, покупке обуви и белья. В первый раз в жизни я познал наслаждение, и сладостное, и горькое в то же время, которое мы испытываем, расходуя деньги без счёта. При моём среднем телосложении мне не трудно было тотчас же выбрать себе по мерке в Old Gentleman костюм, пальто и ботинки. Моё старое тряпьё было уложено в пакет и отослано по моему адресу.
Затем, всецело веря в себя, я отважился пойти к первоклассному портному. С важностью, которую мне придавал мой бумажник, я заказал себе фрак, сюртук и пиджачный костюм. Мне обещали послезавтра прислать на дом весь заказ. Я уплатил вперёд 800 франков.
Семь часов вечера. Чудное зрелище представляет бульвар Капуцинов в октябре. Какая радость прогуливаться там, когда ты хорошо одет, когда у тебя в кармане деньги и ты можешь позволить себе всё, понимаете, всё. Синие лампионы Олимпии разливали массу света. Катились экипажи, ревели автомобили. В тумане, словно огромная тень, смутно виднелся массив церкви св. Магдалины.
Послезавтра мы со всем этим простимся. А сегодня насладимся нашим призрачным королевским величием.
Странное ощущение: у меня в кармане деньги, но я не могу приказать им: давайте мне тотчас же друзей, знакомых. Деньги есть, а друга, которому я мог бы показать это на деле, у меня нет. И выходило так, будто у меня деньги и есть, и в то же время их нет. Вдруг я кое-что вспомнил; у меня явилась блестящая идея. Я вошёл к Веберу. Наверно, здесь вскоре встретятся Рибейр и его вчерашние друзья.
- Предыдущая
- 8/47
- Следующая
