Эшелон - Шкловский Иосиф Самуилович - Страница 45
- Предыдущая
- 45/65
- Следующая
Иногда мы из кухни переходили в гостиную. Идти надо было по узкой дорожке, среди книжных гор, давно уже перебравшихся с переполненных полок на пол, образуя сталагмиты и даже сталактиты. Не дай бог задеть какой-нибудь фолиант или ещё хуже – убрать его с дороги! Тут фырчанию и шипению В.М. не было конца. Книги были на многих языках: кроме трёх европейских, Владимир Михайлович свободно владел языками балканских славян, а Кока Александровна – ещё и хинди, фарси и, кажется, арабским. Каких только книг там не было! Иногда Турок иллюстрировал свои рассказы цитатами, которые легко находил в этом немыслимом хаосе. Как он это делал, для меня до сих пор остаётся тайной.
Ему было что рассказать! В молодости, в двадцатые годы, он работал корреспондентом ТАСС в Вене, но главное – был оперативным работником Коминтерна. Вспоминаю, например, его рассказ о том, как он добывал фальшивый паспорт для Георгия Димитрова. Он знавал огромное количество интереснейших людей. Немало этих людей входили в историю, а потом изымались из оной…
Незабываемые 1937—1938 годы с колоссальной силой ударили по работникам дипломатического фронта. Ещё бы – главный криминал тех недоброй памяти лет был налицо: связь с заграницей! По своему роду деятельности эта категория совслужащих была просто рождена для Лубянки. Беспощадная коса террора нанесла страшные опустошения в рядах сотрудников тогдашнего Наркоминдела – чуть ли не 80 процентов всех дипломатических постов оказались вакантными, причём было уже неясно, как и кем их заполнять. Между тем продолжающаяся несмотря ни на что жизнь великой страны настоятельно требовала функционирования всех её органов, в том числе и предназначенных для иностранных сношений.
Из многих рассказов В.М. о дипломатах того времени наиболее сильное впечатление на меня произвела трагическая одиссея Николая Николаевича Иванова. К сожалению, отдельные её детали стёрлись – ведь рассказывалось это примерно четверть века назад! И хотя память у меня на факты профессиональная (без этого в нашем звёздно-галактическом деле далеко не уедешь), искажения при попытке воспроизвести этот рассказ В.М. могут быть значительными. Но всё же попробую. Начну с того, что несколько строк о Н. Н. Иванове можно прочитать в пухлых воспоминаниях Эренбурга «Люди, годы, жизнь». А мог бы Илья Григорьевич и расщедриться – ведь он в буквальном смысле обязан ему жизнью! В этом Эренбург сам мне признался во время нашего краткого знакомства в 1960 году, когда он только приступил к работе над своими воспоминаниями.
Владимир Михайлович рассказал мне историю Иванова за несколько лет до того, как мне поведал о ней Илья Григорьевич, так что я уже был в какой-то мере подготовлен. Что же это за история? Она довольно необычна прежде всего личностью героя.
Николай Николаевич Иванов происходил из интеллигентной семьи (его отец был довольно известный профессор медицины), получил прекрасное домашнее воспитание, знал два или три иностранных языка (что в конечном итоге его и погубило). Комсомолец, потом член партии, он посвятил себя гуманитарным наукам. До 1939 года, когда слепой случай сыграл с ним такую злую, а вернее – страшную, шутку, он преподавал политэкономию в одном из московских вузов. Кажется, был доцентом. Очень возможно, что имел учёную степень. И вдруг… в середине 1938 года он получил повестку с предписанием явиться на Старую площадь в кабинет №… к товарищу такому-то. Я бывал в этом учреждении и могу засвидетельствовать, что там на всех кабинетах вывески однотипны: «товарищ…» без указания поста. Большие скромники! По тем временам такое приглашение ничего хорошего не обещало. Оказалось, однако, что его вызывали за тем, чтобы предложить какой-то мелкий дипломатический пост в некоем захудалом ближневосточном государстве (Йемен? – ведь независимых государств в этом регионе почти не было). У Иванова сразу отлегло от сердца. Он даже позволил себе возмутиться.
– Какой же я дипломат? Это нелепая ошибка! Никуда я не поеду!
С тем и пошёл домой. Через несколько месяцев история повторилась с тем же результатом.
«Где-то там в ихней громоздкой машине что-то заело! Почему это они меня так хотят произвести в дипломаты?» – недоумевал Николай Николаевич.
Уже потом он, понял, что всё произошло по причине знания языков, о чём он добросовестно писал в личном листке по учёту кадров. В третий раз Иванов был вызван к самому Георгию Максимилиановичу Маленкову, ведавшему партийными кадрами, – мужчине хотя и с бабьим лицом, но весьма серьёзному.
– Ступай на Кузнецкий и получай назначение. Чтобы я тебя больше здесь не видел!
В Наркоминделе, куда с запиской от Маленкова пришёл Иванов, соответствующий чиновник быстро выяснил, что вакансия, на которую его направляли, уже занята. С другой стороны, чиновник обязан был трудоустроить этого странного типа – ведь немыслимо же перед Маленковым обнажить наркоминдельский бардак! Времени на размышления было мало. Чиновник что-то накорябал на бумажке и довольно вежливо предложил Николаю Николаевичу идти в комнату №… Оказалось, что эта комната «приписана» к западноевропейскому отделу Наркоминдела. Тут же Иванов получил назначение… первым секретарём посольства в Париже (!) с предписанием незамедлительно туда выехать. Это было летом 1939 года.
Иванов даже не успел оглядеться на новом месте, как подобно грому средь ясного неба на экранах кинохроники мелькнула затянутая в кожу спина Риббентропа, влезающего в роскошную машину во Внуковском аэропорту. В кремлёвский адрес полился поток приветственных телеграмм, восхваляющих гениальнейшего и прозорливейшего Вождя Народов, уже который раз разрушающего козни империалистов и плутократов (самоновейшее немецкое словцо!).
Нашим послом во Франции был Суриц, как раз в это время болевший гриппом. (Верховодил в посольстве второй секретарь, который, как говорили знающие люди, был «номенклатурой» – но не Наркоминдела, а совсем другого наркомата, находящегося, правда, неподалёку. Кадровые дипломаты таких субъектов не уважали и боялись 36.) И тогда заправлявший всем и вся второй секретарь решил, что посольство как советское учреждение не может быть в стороне от стихийного изъявления искренней благодарности Величайшему Дипломату Всех Времен и Народов. Телеграмма в традиционной терминологии была моментально составлена, Суриц даже не удосужился прочитать её. По глупости послание забыли зашифровать, и оно на следующий день было опубликовано во французской прессе. Разразился политический скандал. Французское правительство, расценившее советско-германский пакт как нож в спину прекрасной Марианне, объявило Сурица persona non grata и предложило ему выкатиться из Парижа в 24 часа. Так преподаватель политэкономии Иванов, как старший по дипломатическому званию (к этому времени он уже был утверждён в должности советника), стал исполнять обязанности посла СССР во Франции.
Такой зигзаг судьбы всё же не выбил Иванова из седла – он был человеком умным и с сильным характером, и к тому же коммунистом старого закала. В драматических условиях сразу же начавшейся «странной войны», а затем и оккупации фашистами Парижа ему пришлось мобилизовать всю свою волю и чувство долга, как он его понимал, чтобы с достоинством нести нелёгкую миссию советского посла. Невыносимо было, например, снабжая советскими паспортами оказавшихся в смертельной опасности интернированных испанских республиканцев (он спас таким образом жизнь многим сотням людей), сидеть в фашистских президиумах рядом с «союзником» – немецким комендантом Парижа генералом Штюльпнагелем 37. В эти страшные месяцы в здании нашего посольства нашли убежище видные антифашисты, в том числе Эренбург.
Иванов одним из первых предупреждал Москву о готовящемся Гитлером страшном ударе. Честнейший человек и подлинный патриот своей Родины, он в неимоверно тяжёлых условиях выполнял свой долг. Между тем второй секретарь вёл себя совершенно иначе. Он воспринял советско-германский пакт «на полном серьёзе» и служил его реализации верой и правдой. Общий язык с немецко-фашистской военной администрацией и гестапо наш доблестный чекист нашёл быстро. Не следует удивляться поэтому, что между первым и вторым секретарями нашего посольства возник острейший конфликт на принципиальной основе. Кончилось тем, что в декабре 1940 года Иванов внезапно был вызван в Москву.
- Предыдущая
- 45/65
- Следующая
