Повесть о плуте и монахе - Бояшов Илья Владимирович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/30
• Следующая

Погнали выживших по лесам, по болотам – брели они, кровеня ноги о камни, подгоняли их холод и выстрелы. Тех, кто падал, загрызали свирепые псы. Охранники смеялись, показывая на кости по сторонам дороги:

– Вот истинные счастливчики. Не увидят того, что придется вам увидеть.

И работали плетьми, обещая:

– Вагоны вам раем покажутся. Привели оставшихся на острова к монастырским стенам. Охранники сказали монаху:

– Вагон тебя не взял, дорога не убила – а как запоешь, монашек, когда отведем тебя к самому шутнику – Хозяину? Неужто выдержишь его самого?

И был приведен он в подвалы; пол там был залит как бы водою. Вступил монах в ту воду и понял – не вода то, а кровь. Смеялся сам Хозяин, поглядывая на монаха, поигрывая плеткой – была плетка сделана из человеческой кости и обвита железными обручами. На конце ремня висела гирька – ею так комиссар наловчился бить узников, что с одного удара вышибал дух – то был великий шутник!

Начал он:

– Ты, гость дорогой, видно, голоден? Давно скоромным не лакомился? Я гостю рад, хорошо его потчую. Принесут нам сейчас парной телятинки.

Вынесли тогда охранники в корыте еще дымящееся мясо. Шутник-комиссар молвил:

– Будет тебе сейчас и монастырское вино. И зачерпнул кружку крови. Спросил он, как бы удивляясь:

– Что же не ешь, не пьешь, али сыт? Обижаешь меня, хозяина. Я-то сырятинкой потчуюсь с удовольствием.

Сказав, отрезал острым ножом кусок человечины и жевал, подмигивая монаху. И запивал из кружки человеческой кровью.

Поев, попив, хлопнул комиссар в ладоши:

– Видно, гость сыт. Хорошо – не сыграем ли тогда в шахматы? Славные у меня шахматы, из кости точеные. Ан, не полюбуешься?

И на то гость не ответил. Хозяин догадался:

– Видно, ты с дороги не выспался? Отведите-ка его в палаты, приготовленные для гостей – пусть отогреется.

Схватили монаха, поволокли в келью, где стояла печь, и, привязав к той печи, накидали в нее дров и запалили. Как только взялся потрескивать огонь, попрощались:

– Нынче выспишься на жаркой перине!

Готовился монах крепко заснуть – но пошел дождь, вода потекла ручьями с потолка и со стен – так и не смог огонь в печи наладиться.

Утром мучители удивились:

– Видно, монах, тебе сам Бог помогает. Готовься к новой встрече.

Вновь привели его к Хозяину. Ласково встречал шутник монаха.

– Как почивал, гость дорогой, сладко ли нежился? Не душно было тебе, сердечному?

И наказал охранникам:

– Видно, гость смаялся с духоты. Отведите его в прохладное место, пусть теперь понежится в холодке.

Подхватили дорогого гостя, сволокли в глубокие погреба – там, на крючьях, подобно замороженным тушам, покачивались заиндевелые покойники. На оставшийся крюк подвесили за ребро монаха – и оставили покачиваться.

Явившись за узником на следующий день, удивленные, вскричали:

– Чем мы только не угощали, не потчевали странника – он же словно каменный. Нет у него нутра, не чувствует боли!

Взялся один охранник ножом водить по монашьей спине, намереваясь отрезать лоскут кожи:

– Быть не может, чтобы не заплакал монах, когда пласт его кожи отворю себе на ремень. От этого самые терпеливые заходятся криком.

Но схватил его за руку товарищ:

– Сам Хозяин гостя обихаживает. Он волен на шутки-забавы. А ну на тебя осерчает – верно, тогда не помилует!

Охранник при одном упоминании о Хозяине поспешно нож складывал – и поспешил донести комиссару о чуде. Его товарищ, отводя глаза от монаха, укрыл того шинелью. И сказал:

– Видно, ты каменный, раз сам Хозяин не мог из тебя ни слезинки выбить – а он мастер великий на проделки.

А монах заплакал.

Спросил удивленный охранник:

– Почему, когда накрыл я тебя шинелью, потекли твои слезы?

Впервые разжал измученный губы:

– Тому плачу, что посреди пекла у слуги самого сатаны сердце дрогнуло. Укрыл меня, пожалел приговоренного. Коли в звере пробудился Господь, воцарится ли ад, восторжествует?!

Вскричал шутник, увидев дорогого гостя:

– Быть не может того! – И сам себя ущипывал. Убедившись, что странничек жив, воскликнул:

– Таков обычай – на первый день гостя ублажай, на второй потчуй, на третий не скупись, но если дальше загостился, указывай на дверь, собирай в дорожку! Не хочешь попрощаться с Хозяином, не скажешь ему доброго слова?

Монах тогда и ответил:

– Думал я за всю свою жизнь отмолить перед Господом тысячу грешников. Однако обуян был гордыней – как начались по Руси убийства, думал – хоть сотню отмолить! А как походил по земле – дал обет отмолить хоть десяточек! И до того дня, как увидал тебя, уверен был – если Господь даст мне силы да жизни до ста лет – с утра до вечера буду отмаливать пятерых безбожников. Теперь же вижу – до скончания жизни столетней хватит мне одного лишь тебя отмаливать, не преклонив головы даже на сон малый! И то боюсь – успею ли!

Хозяин расхохотался и наказывал:

– То, что у меня гостил – еще присказка. Сказка будет впереди сказываться. А для того, чтобы не забывал меня, оставлю тебе подарочек на память.

И приложили к груди монаха раскаленный крест. Он кричал:

– Ах, спасибо тебе, хозяин! Поистине, драгоценен подарок твой. До самой смерти не снять теперь его с моей груди!

На дорогу отсыпали гостю плетей – струилась кровь со спины и свисала кожа клочьями. Монах же кричал:

– Дороже всего будет мне комиссаров подарок!

И горел крест на его груди. Кричал он:

– Чую, чую огонь Господень!

По лесам, по болотам в тех краях прорывался канал к самому морю, гудела стройка на многие версты и высились повсюду горы выкопанной земли. На самое дно котлована загнали монаха:

– Поработай-ка на общую пользу ты, отъевшийся в монастыре, измучившийся от безделья! То-то, покопай землю, может, доберешься до ада.

Отвечал монах мучителям:

– Давно я уже добрался до самой преисподней!

Слух прошел – приедет на стройку большой начальник, знатный комиссар. Узнав о его приближении, забегали по лагерям охранники, наказывали каторжным:

– Сведут вас в баню, выдадут новую одежду, покормят да обогреют. Вы же улыбайтесь да радуйтесь! А не послушаете, броситесь с жалобами – изведем, замучаем, съедим заживо.

И еще, торопясь, наказывали:

– Вырывайте быстрее глубокие ямы, закапывайте мертвый народ, валяющийся без погребения.

Бросились копать могилы, но столь было много мертвого народа, что не успевали свозить – тогда положили доски на скрюченные тела, забросали их ветками.

Приехал начальник, пошел он по тем доскам и поморщился:

– Что за духом у вас припахивает? Отвечали ему:

– Столько мы ловим рыбы, что не успевают съедать каторжные, объелись ею собаки, вот и приходится выкидывать.

Увидал тогда главный комиссар накиданные ветки:

– Что у вас повсюду ветки накиданы?

– То цветники спрятаны от северного ветра!

Взялся тогда начальник рассматривать узников, все поверху канала похаживал, приглядывался. Каторжные наклоняли головы – монах головы не опускал. Наказал начальник:

– Приведите того, кто не отводит своих глаз. Кто он, откуда попал сюда?

Охранники ответили:

– Монах здесь на перевоспитании. Подвели монаха, спросил московский комиссар:

– Всем ли ты доволен, бывший служитель? Кормят, поят здесь, чай, не хуже, чем в твоем монастыре?

Монах молвил:

– Как не быть мне довольным? Не на всякого крест такой взваливает Господь!

Начальник воскликнул:

– Ах ты, рабья душа, все о своем поешь! Отправят тебя в вечные снега, в подземные шахты. Неужто и там запоешь про Господа? За северные ночи, за лютые морозы возблагодаришь своего Бога?

Монах сказал:

– Тому, кто носит ад с собою, не будет сна и в царских палатах!

– Ах, ты, упрямая башка! – закричал начальник. – На краю своей могилы еще и упрямишься. Видно, дурь твоя на северном ветру еще не выветрилась, камни соловецкие тебя ничему не научили!

• Предыдущая
• 23/30
• Следующая