Подлодка «Комсомолец» - Басов Николай Владленович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/23
• Следующая

– Разве там воздух не находится под давлением? – спросила Веригина. – Как же в этут систему могли попасть продукты сгорания?

– Извините, вы по профессии?..

– Судмедэксперт, – подсказал Кашин.

– Так, вы врач… Какой же вам привести пример? – Евтухов на миг задумался. – Вот недавно мы получили отличное подтверждение, что даже когда в больного, например, перегоняют поршнем лекарство, в шприц попадает часть крови больного. Поэтому делать из одного шприца уколы нескольким больным не рекомендуется. Ну, СПИД, другие инфекции… Из шприца, который имеет длинную иглу, работающую как механический продольный отсекатель, да и в самом шприце, возникает избыточное давление… И все-таки, туда кое-что из тела больного попадает. А тут… всего лишь неправильная дыра. И если труба так прогорела, что возникла отбойная струя, скажем, от внутреннего корпуса лодки, тогда часть воздуха из помещения динамически засасывается назад. К тому же, мы вообще не знаем, где и как перетекал воздух в трубе, он мог распределяться по мере использования масок, может быть, часть из них попросту стравливала воздух…

– Значит, это возможно? – спросил Колупаев.

– Я бы не взялся строить математическую модель процесса, но думаю, что возможно. – Евтухов посмотрел на своих гостей чуть виновато, но уверено. – В 11.16 лодка вышла в надводное положение. На глубине 150 метров сработала аварийная защита лодки, и пришлось подниматься продуванием балластных цистерн, но все получилось вполне нормально. Моряки успокоились, стали действовать более толково… – Евтухов допил свой чай, дошел до чайника, заварил себе новую порцию, выбросив использованную заварку в пластмассовое ведро для мусора. Вернулся на свой стул. – Больше никто чаю не хочет?

– Почему они успокоились? – спросил Кашин, приняв приглашение к новому чаю.

– Очень просто, – снова заговорил Евтухов. – В мировой практике не было случая, чтобы лодка погибала от пожара. У них работала рация, они восемь раз в течение часа подали сигнал СОС, им обязательно должны были помочь. Моряки загерметизировали седьмой отсек, подали фреон в шестой, отсекая возможное распространение пожара, стали оказывать помощь пострадавшим. Многие даже закурили…

– Почему? – спросила Веригина. – По-моему, гипервентиляция легких была бы более разумным действием. Тем более, вы сказали, некоторые из них отравились…

– У подводников, как у водолазов, легкие все время перенапряжены. Курить на корабле нельзя, поэтому люди психологически все время хотят покурить, им кажется, что этим они как бы разгружают легкие… Не знаю, правильно ли объясняю, но для себя я решил именно так.

– Продолжайте, пожалуйста, – попросил Кашин.

– Из седьмого валил пар, видимо межотсечные переборки были еще горячими… А потом лодка стала тонуть. Еще на корабле кое-кто из самых грамотных ребят додумался, что проплавились сальники трубопроводов, связывающие лодку с забортной средой. И вода стала поступать в корпус перед аварийным, то есть седьмым отсеком.

– Разве эти самые сальники могли поплавиться в соседних отсеках? – удивился Патркацишвили. – Ведь горело в одном?

– Это довольно сложно объяснить, согласен, – кивнул Евтухов. – Вообще тут много непонятного. Почему лодка так быстро набрала воду, почему пожар, начавшийся в седьмом, так легко и быстро прошел шестой, почему загорелась смазка в пятом… В пятом вообще вспыхнуло, как при медленном взрыве. Люди горели, словно промасленная ветошь… В четвертом реакторном, когда пожар стал нарастать, находился лейтенант Махота. С его слов, он пробовал с матросами выбраться в пятый, но там уже пылало, как в топке. Бросились в третий, и там оказалась пелена дыма, причем такая, что они и туда не решились войти. Спрятались от дыма в аппаратную выгородку, их потом оттуда очень вовремя выволокла аварийная команда…

– Как мог распространяться пожар вдоль всей лодки, если она защищена от распространения, предположим, воды? – спросил Шляхтич.

– Это почти необъяснимо, – признался Евтухов. – Есть еще кое-что… Когда командир штурманской боевой части Степанов понял, что лодка тонет, то пробрался к себе и стал собирать секретную документацию. Его отговорил от этого Зайцев, инженер дивизиона живучести корабля. Степанов поднялся наверх, и поразился, как быстро тонет лодка. Я опять-таки, не специалист по протеканиям корпусов, но даже сейчас, пытаясь высчитать поступление воды и скорость затопления лодки, не могу свести концы с концами. Невероятно, просто фантастически быстро. Словно бы корпус был не просто разгерметизирован, а расколот где-то в районе кормы.

– Это возможно? – спросил Кашин.

– Нет. Глубоководные титановые корпуса способны выдержать даже небольшой внутренный взрыв, не то что обычный пожар.

– Если пожар был обычным… – неопределенно пробурчал Патркацишвили.

Но Евтухов его не услышал. Инженер смотрел в угол комнаты немигающими глазами и говорил:

– В 17.18 лодка затонула. Люди оказались в воде, плоты удалось спустить не все. На борту оставались люди, несколько человек сумели пробраться в аварийную всплывкамеру. Она тоже оказалась задымленной, поступил приказ надеть дыхательные аппараты, кстати, капитан третьего ранга, отдавший приказ, сам не успел этого сделать, и глотнул угарного газа под давлением. От этого он…

Шляхтич мельком посмотрел на Веригину, та кивнула.

– Под давлением газ проникает сразу в кровь, смерть может наступить мгновенно, быстрее, чем от хлора, например, – пояснила она.

– Лодка опускалась на грунт. По причине неисправности механизма отделения всплывкамеры от лодки, ее не удалось задействовать сразу. Люди согнули ключи в дугу, но не могли освободиться… Лишь когда лодка подошла к отметке полтора километра, она вдруг сорвалась и полетела наверх. На поверхности лючные защелки сорвало, мичмана Черникова выстрелило вверх разницей давления, ударом о край люка ему раздробило череп. Потом плавкамера стала тонуть, ее захлестнуло волнами. – Евтухов вздохнул. Помешал ложечкой остывший чай, о котором совершенно забыл. – Люди боролись за жизнь в ледяной воде. Лишь через сорок минут к ним подошла плавбаза «Алексей Хлобыстов», а позже крейсер «Киров». Им оказали возможную помощь от переохлаждения, но они продолжали умирать. Как все подводники, просили перед смертью покурить… – Он помолчал. – Думаю, она так и останется на дне. При подъеме ее корпус может переломиться. А если не переломится, то транспортировать ее по Норвежскому, Баренцову и Белому морю, скорее всего, невозможно. Она создаст чрезмерный радиационный фон. Правды о том, что там произошло, мы не узнаем еще и потому, что вся лодка, как я думаю, превратилась в спекшуюся, сплавившуюся воедино болванку.

– Вы считаете, это обычная авария? – ровным голосом спросил Колупаев.

– Нет, я не считаю, что это обычный пожар. Я не считаю, что моряки допустили хоть какую-то ошибку и действовали неправильно. Я не считаю, что лодки должны тонуть, выгорев изнутри, будто груженые хлопком… Но осознать, что произошло, как я уже признался, мы не сможем.

Марево за окном стало чуть-чуть гуще. Кашин поднялся, протянул Евтухову руку.

– Спасибо. Вот только… Почему вы сказали про хлопок?

– Самые страшные пожары на флоте происходят с танкерами и с груженными хлопком сухогрузами. И то, и другое мы практически не научились гасить. Нефть – потому, что она… нефть. А хлопок, даже прессованный, содержит слишком много кислорода, даже пенно-фреоновые системы пожаротушения с ним не справляются. Он продолжает тлеть, пока не выгорит весь, разумеется, с кораблем вместе. И очень редко удается его выгрузить и выбросить за борт.

– А если затопить тот участок, где он горит? – спросил Патркацишвили.

Евтухов чуть усмехнулся.

– Тогда он разбухает, создает довольно плотную защиту от воды, а внутри продолжает тлеть. Вода при этом кипит в трюме, как в чайнике.

• Предыдущая
• 7/23
• Следующая