Место отсчета - Басов Николай Владленович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/53
• Следующая

– Ты понимаешь, что там сейчас злодейство произойдет? – спросила она, поднимая на Ростика глаза.

– Злодейство произошло раньше, мама. Когда этот сукин сын, потеряв власть, к которой привык, решил воспользоваться пурпурными, чтобы вернуть ее себе. Любыми средствами. Даже расстрелом заложников.

– Это злодейство! – произнесла она.

И тогда подняла голову Любаня. Словно испуганная птаха, она стояла, спрятавшись за Ростиком, и вот теперь решила высказаться.

– А родным расстрелянных заложников, совсем невинных людей, вы можете это сказать?

– Нужно созвать суд. Без правосудия…

– Мама, – печально, очень грустно произнесла Любаня, – если бы мы его расстреляли тогда, когда первый раз накрыли на… на предательстве, может быть, сегодня десятки людей были бы живы. Теперь я знаю – убивая, может быть, ты спасаешь десятки других людей. Правда, это арифметика войны, а не правосудия, но…

Ростик посмотрел на нее. Идея была правильная, но слишком абстрактная, чтобы произвести на маму впечатление. И он сказал:

– Самосуд – это ужасно. Но не нужно забывать, что правосудие – лишь инструмент справедливости, а в данном случае… – Ростик выпрямился и твердо, жестко добавил: – Это справедливо.

Откуда-то издалека донесся залп как минимум из полусотни стволов. И мощь, слитность этого залпа были лучшим подтверждением его правоты.

Ростик явился на заседание к Председателю немного волнуясь, он не знал, какие вопросы ему могут задавать. Должно быть, по этой причине он пришел чуть-чуть раньше. Это всегда довольно неприятно. Зато он встретил Кошеварова. Бывший предгорсовета, мэр, а ныне неизвестно кто, хотя все еще и отец Раи, держал правую руку в тугой повязке на перевязи, наброшенной через шею. Был он бледен, вокруг глаз, на самых краешках век горели тонкие ободки, выдающие или затаенную боль, или многодневное, очень тяжелое недосыпание. Впрочем, как говаривал когда-то отец, возможен третий вариант – когда сливаются обе причины.

Он подошел к Ростику и протянул левую руку для пожатия. Ростик коснулся сухой, напряженной ладони.

– Ты молодец, – сказал мэр. – Чем больше мы узнаем о твоих действиях тогда… в день освобождения, тем больше причин тебя хвалить.

Почему-то Ростика последняя фраза покоробила.

– Меня никогда не хвалили, даже в детстве. Я не привык к похвалам.

Кошеваров поднял голову, внимательно посмотрел на Ростика, потом тонко улыбнулся.

– Извини, привык, понимаешь, дочь воспитывать. Наверное, с мальчишками все иначе.

Ростик кивнул, извинения были приняты.

– Не знаете, почему меня вызвали?

– На двух или трех самолетах губисков были захвачены карты какие-то… Даже не какие-то, а довольно подробные. И обширные. Вот Рымолов и предложил задействовать тебя, как нашего главного, остающегося в деле разведчика. Но сейчас, – он внимательно посмотрел на Ростика, – принято решение эти карты пока изучать, а не проверять, и за дело взялись теоретики, так сказать.

– Кто именно?

– Перегуда. – Кошеваров помолчал, потер забинтованную правую руку. – Имей в виду, я тебе это неофициально рассказываю, по-соседски, так сказать.

– Спасибо, – ответил Ростик.

Начальство разных рангов наконец-то стало собираться. Пожалуй, уже можно было и не продолжать разговор, а втягиваться в кабинет, но Ростик все-таки спросил:

– Что у вас с рукой?

– Это? – Кошеваров рассмотрел свою перевязанную руку, словно впервые ее увидел. – Ампутировали, по кисти.

– Ампутация? А я думал, даже не перелом, раз нет гипса.

– Нет, вчистую, до самого запястья. Учусь писать левой.

– И где вас так?

Кошеваров поморщился, потом хлопнул Ростика по плечу и предложил:

– Вояка из меня получился, сам видишь, не очень толковый. В первом же бою, когда они только налетели, едва ли не первым же выстрелом…

Они вошли в кабинет Рымолова. Тот сидел на своем месте и поочередно здоровался со всеми, кто подходил к его столу.

– Хорошо, хоть жив остался, – продолжал бывший мэр. – Кажется, так принято говорить в подобных случаях.

– Но ведь вам же больно, наверное? И работать трудно.

– Сидеть дома не могу. Сегодня второй день, как выпросился на работу. Его, – он сдержанно кивнул на Рымолова, – едва уговорил, все талдычит, что мне нужно подлечиться.

С этими словами он отошел, и Ростик устроился на вполне удобном стуле у самой стены, где было тесновато, но уютнее, чем на виду у начальства.

По сравнению с первыми заседаниями в этом же кабинете сразу после нашествия саранчи, изменения произошли разительные. Появились два отменных стола, поставленные традиционной литерой Т, с хозяином кабинета вместо верхней точки над ней. Вдоль стен для посетителей ранга Ростика были расставлены широкие креслица с сиденьями из очень хорошего, плотного дерматина. Окна были все вымыты и сверкали привычным полуденным солнцем. Вдоль узкой стены, у потайной двери в личную комнату, стояла пара шкафов. В них были книги. И карты.

Эти рулоны из очень плотной синеватой бумаги, поставленные на торцы, вложенные одна в другую, могли быть только трофейными картами. Ростику жутко захотелось наплевать на приличия и заглянуть хоть в одну из них, но он все-таки усмирил себя и остался сидеть.

Среди присутствующих практически не было незнакомых лиц. Хотя, по сравнению с обычным заседанием, их было существенно больше. Впрочем, теперь Ростик не знал, кто является завсегдатаем этих посиделок, а кого приглашают лишь время от времени.

Вот, например, Вершигора. Его «Известка» давно уже закрылась, но он все равно крутился около этого кабинета, как будто не умел ничего другого, а может, и вправду не умел?

Или, например, Тамара. Ростик точно знал, что его дражайшую тещу не очень-то часто теперь приглашают к обсуждению серьезных проблем, но все-таки сегодня она присутствовала. Так или иначе, Ростику знать все эти нюансы было необязательно, до положения канцелярской крысы он пока не упал… Или не поднялся?

– Так, – Рымолов долгим взглядом обвел кабинет, лица присутствующих. Заседание началось. – Будем трогать, как говорят машинисты. Дондика нет… Значит, – голос Председателя стал задумчивым, словно бы он обращался к себе самому, – его еще не выписали из больницы. Обещал быть, но не пришел, выходит, что плох. Жаль.

– Имейте совесть, Андрей Арсеньевич, – заговорила мама. Ростик даже обернулся на ее голос, а он и не заметил, что она тоже тут. – Всего-то десять дней прошло, как он получил свои раны. А вы…

– Нет, я с медициной не спорю, – поднял руки Рымолов. – Просто работы очень много. Ладно, начнем по порядку. Тамара, что у вас?

Теща даже вставать не стала, с места принялась докладывать:

– С продуктами питания проблем не будет. Никаких. Пожалуй, наоборот, появился некоторый перебор, урожай-то будем собирать для шестидесяти тысяч человек, а сеяли для восьмидесяти. Кроме того, Андрей Арсеньич, ваша тактика, так сказать, поощрения подсобного хозяйства привела к тому, что и с мясом мы… можно сказать, утратили статистику. Особенно по дешевым видам – куры, утки, частично свинина. Складывается впечатление, что у частников они по три раза в неделю плодятся.

– Это хорошо, – Рымолов блеснул глазами. – Хорошо, что мы утратили статистику. И с огородами, я полагаю, во время нашествия ничего не случилось. Значит, все эти свиньи с утками и впредь по три раза в неделю будут плодиться. Особенно у частника.

– Да, сейчас они все в частники перешли, – подал голос Кошеваров. – Даже председатели колхозов и то… Мне кажется, скоро у нас появятся зажиточные.

– Давайте оставим споры по классовым проблемам, – предложил Рымолов. – Я в тысяча первый раз говорю, пока у нас нет денежного эквивалента – ни кулаков, ни богатеев у нас не будет.

А что будет, спросил себя Ростик. Эх, был бы отец, он бы объяснил, как и что в действительности происходит. Во время зимовок они очень откровенно об этом разговаривают. И до многого додумались.

• Предыдущая
• 48/53
• Следующая