«Злой и прелестный чародiй» (Иван Мазепа, Украина) - Арсеньева Елена - Страница 6

• Предыдущая
• 6/9
• Следующая

Где там! Матрена, прообраз Марии, забыла обо всем. Она смирилась с позорной ролью наложницы старого гетмана.

Но если Мазепа полагал, что забудут и смирятся Кочубей и его жена, то он глубоко заблуждался. Иные убоялись бы позора, но Кочубеи вынесли свое горе на людской и Божий суд. С какой стороны ни глянь, выглядело все дурно: гетман Мазепа, старик, по сути дела, похитил девушку. Хоть и чувствовал себя гетман вполне самовластным владыкою, но понимал, что такого поступка ему не простят. Приобретет он себе много явных и тайных врагов, которые начнут его подсиживать – и подсидят, очень может статься, рано или поздно. Поразмыслив, он отослал Матрену в родительский дом и попытался представить дело так, словно никакого греха меж ними не было.

Итак, все, что свершилось, оставалось теперь лишь в ее памяти.

Перед Кочубеем Мазепа выставлял себя невинно оскорбленным:

«Пан Кочубей! Пишешь нам о каком-то своем сердечном горе, но следовало бы тебе жаловаться на свою гордую, велеречивую жену, которую, как вижу, не умеешь или не можешь сдерживать; она, а не кто другой, причина твоей печали... Если упоминаешь в своем пашквильном письме о каком-то блуде, то я не знаю, и не понимаю ничего, разве сам блудишь, когда жонки слушаешь, потому что в народе говорится: Gdzie ogon rzondzi – tam pewnie glowa blondzi[3]. Жена твоя, а не кто другой, причина твоей домашней печали. Святая Варвара убегала от своего отца, да и не в гетманский дом, а к пастухам в каменные расщелины».

Погибающей от тоски красавице Мазепа слал письма, которые должны были утихомирить родителей, объясняя, почему вернул ее домой: «Никого еще на свете я так не любил, как вас, и для меня было бы счастье и радость, если бы вы приехали и жили бы у меня, но я сообразил, какой конец из того может выйти, особенно при такой злобе и ехидстве ваших родных: пришло бы от церкви неблагословение, чтоб вместе не жить, и где бы я тогда вас дел. Мне вас было жаль, чтоб вы потом на меня не плакали, чтоб твои родители по всему свету разголосили, что я держу тебя наложницей. Другая причина та, что ни я, ни ваша милость не смогли бы удержаться, чтобы не жить как муж с женой».

Однако, кроме писем пристойных, явных, были еще и тайные, которые передавали слуга Мазепы Карп и служанка Кочубеев Малашка. Они написаны совсем в другом тоне: «мое серденько», «моя сердечно кохана», «целую все члонки тельца твоего беленького», «помни слова свои, под клятвою мне данные, в тот час, когда выходила ты из моих покоев...» Мазепа негодует на ее родителей, называет мать «катувкой» – палачихой, советует в крайнем случае уйти в монастырь. Но какой-то план действий у Мазепы был заготовлен, и об этом он напоминает возлюбленной: «Я с великою сердечною тоскою жду от Вашей милости известия, а в каком деле, сама хорошо знаешь».

Он надеялся, что Матрена ушла от него, как выражались в те поры, непорожнею. Ждал, что это вскроется. Тогда Кочубеи, чтобы «грех прикрыть», конечно, не только не противились бы браку гетмана и Матрены, но еще и сами настаивали бы на этом. А Мазепа то ли согласился бы, то ли нет... Но желанного ответа все не было, напрасно он надеялся на реванш.

Время шло, год и другой миновали, пыл чувств остывал, постепенно и сама Матрена стала отвращаться от гетмана, понимать, какую глупость сотворила.

Мазепа оскорбился переменой ее чувств: «Вижу, что Ваша Милость совсем изменилась своею любовью прежнею ко мне. Как знаешь, воля твоя, делай что хочешь! Будешь потом жалеть...»

Разумеется, в перемене Мазепа винил не чувства девичьи, незрелые и ненадежные, а самого Кочубея и его жену. А он был мстителен, никакого унижения или даже намека на него не собирался ни от кого сносить. «Больше не буду терпеть от врагов своих, сумею отомстить, а как, сама увидишь», – писал он в последнем послании к Матрене.

Ну как тут снова не вспомнить Байрона и монолог Мазепы:

Однако и Кочубей не собирался проглотить оскорбление, ему нанесенное. Впрочем, кто его ведает, быть может, он давно искал повода подсидеть Мазепу, но опасался, а тут слишком уж горяча была обида. Легко ли теперь девку с рук сбыть, даже с богатым приданым? Вот радость вышла было: посватался к ней молодой шляхтич Чуйкевич, и Матрена согласна была за него пойти, но, когда прослышал о сговоре Мазепа, посоветовал Кочубею не торопиться: в скором-де времени мы подыщем ей знатного пана, пообещал он. Его слова окончательно убедили Кочубея: Мазепа собрался стакнуться с ляхами ненавистными и изменить России. Так что дальнейшие действия Кочубея были продиктованы и жаждой мести, и желанием предостеречь царя. Как потом показал под пытками один из свидетелей, «Кочубей зело плакал и говорил, что из-за измены гетманской быть Украине под ляхами».

А вот что пишет о замысле оскорбленного отца великий историк Николай Костомаров: «Кочубей искал возможности тем или другим способом сделать гетману зло и пришел к мысли: составить донос и обвинить гетмана в измене. Сначала посредником для представления доноса выбран был какой-то великорусский монах из Севска, шатавшийся за милостыней по Малороссии. Он был принят у Кочубея в Батурине, накормлен, одарен и выслушал от Кочубея и от его жены жалобный рассказ о том, как гетман, зазвавши к себе в гости дочь Кочубея, свою крестницу, изнасиловал ее. Когда этот монах посетил Кочубеев в другой раз, супруги сперва заставили монаха целовать крест в том, что будет хранить в тайне то, что услышит от них, потом Кочубей сказал: «Гетман хочет отложиться от Москвы и пристать к ляхам; ступай в Москву и донеси об этом боярину Мусину-Пушкину».

Монах исполнил поручение. Его допросили в Преображенском приказе, но никакого дела об измене малороссийского гетмана не начинали. Прошло несколько месяцев. Кочубеи, видя, что попытка не удалась, стали искать других путей – объединились с бывшим полтавским полковником Искрой, свояком Кочубея.

Не решаясь сам начинать дело, Искра отправил полтавского попа Спасской церкви, Ивана Святайла, к своему приятелю, ахтырскому полковнику Федору Осипову, просить у него свидания по важному государеву делу. «Я слышал от Кочубея, – сказал ему Искра, – что Мазепа, соединившись с Лещинским, намерен изменить царю и даже злоумышлял на жизнь государя, думая, что государь приедет к нему в Батурин». Ахтырский полковник известил о слышанном киевского воеводу и в то же время отправил в Москву от себя письма о предполагаемой измене гетмана, между прочим, письмо к царевичу Алексею. Царь узнал обо всем 10 марта 1708 года и в собственноручном письме к Мазепе обо всем известил гетмана, сам уверял, что ничему не верит, считает все слышанное произведением неприятельской интриги... Царь заранее предоставлял гетману схватить и сковать своих недоброжелателей. Между тем сам Кочубей, по совету попа Святайла, отправил в Москву к царевичу еще один донос с перекрестом Янценком».

• Предыдущая
• 6/9
• Следующая