Жажда возмездия - Бенцони Жюльетта - Страница 8

• Предыдущая
• 8/76
• Следующая

– Я нашла то, что нам надо! Дом как раз напротив того, кто нас интересует...

Заметив, что молодая женщина была не одна, она прикусила язык и покраснела. Это немного позабавило Фьору: впервые она видела на лице своей старой Леонарды следы смущения.

Воцарилось натянутое молчание. Кристоф де Бревай по очереди посмотрел на обеих женщин. Он нахмурил свои густые брови и немного побледнел.

– А чтобы лучше осмотреть Дижон, – проговорил он, медленно подбирая слова, – вам понадобился дом, находящийся по соседству с домом дю Амеля. Верно я говорю?

Фьора поднялась и подошла к молодому человеку, взглянула ему прямо в глаза:

– Совершенно верно. Но я прошу вас не думать об этом.

– Вы хотите от меня слишком многого. Что вы задумали?

– Я могла бы вам ответить, что это только мое дело, но, в конце концов, у вас, может быть, есть право знать. Мне помнится, вчера я сказала вам, что приехала заплатить старые долги, не так ли? Так вот, Рено дю Амель – первый из должников. Я собиралась поехать в Отон, чтобы разыскать его там, но небо – или ад – решило избавить меня от этой поездки, потому что он живет теперь здесь. И я не покину Дижона до тех пор, пока не очищу этот город от присутствия дю Амеля.

– Вы что же, хотите... убить его?

– Вы меня отлично поняли, Кристоф!

– Но ведь это же безумство!

– Я так не считаю. Во всяком случае, не тратьте силы на уговоры, вы не заставите меня передумать, – твердо сказала Фьора.

Кристоф с испугом взглянул на нее, стоящую с гордо поднятой головой, такую тоненькую в черном платье, делавшем ее, казалось, еще выше и величественнее, с большими серыми глазами, в которых словно бы плыли облака. Фьора была несгибаема, как клинок меча, и молодой человек понял, что ему не удастся ее переубедить. Потерянный, так и не понявший, почему эта молодая женщина стала теперь ему так дорога, он повернулся к Леонарде, надеясь на ее поддержку, но та покачала головой:

– Вы думаете, я не пыталась отговорить ее?

– В таком случае я остаюсь! – решительно сказал Кристоф. – Я помогу вам и уеду только лишь тогда, когда это будет свершено. И если кто-то должен будет нанести удар, так это буду я!

Не говоря ни слова, Фьора взяла обе руки молодого человека, чтобы посмотреть ладони, словно хотела расшифровать линии его жизни, затем подняла глаза.

– Вы получили какой-нибудь сан? – спросила она тихо.

Кристоф покраснел под ее вопрошающим взглядом.

– Да, но я не хотел этого.

– Но, однако, это так! Эти руки были освящены. Они не могут быть обагрены кровью.

– А что я буду делать на войне?

– Война – это другое. Были и еще есть солдаты-монахи. И кроме того, в боях вы сами будете рисковать жизнью.

– Но я больше не хочу быть ни монахом, ни солдатом, никем другим. Я хочу быть человеком, свободным в выборе своей судьбы, – воскликнул Кристоф.

– Будет так, как вы хотите, мой друг, но по крайней мере вы не запятнаете себя преднамеренным убийством. Кроме того, я не уступлю никому права нанести удар первой. И, наконец, это убийство может быть не последнее. Если кому и суждено погибнуть на эшафоте, так это мне. Я не желаю, чтобы вы ввязывались в это, потому что вы и так страдаете вот уже семнадцать лет. Вы заслужили право жить как пожелаете, а мне будет приятно это знать. Не отнимайте у меня этого утешения, которое будет, быть может, моим последним добрым делом!

– Умоляю вас, позвольте мне остаться! – настаивал Кристоф. – Я позабочусь о вас, я стану вашим защитником...

– Для этого есть мы, – сказал серьезным тоном только что вошедший Деметриос. – Донна Фьора права: вы должны идти навстречу своей судьбе и позволить нам самим решать нашу судьбу! Отправляйтесь, куда вы задумали...

– И вы полагаете, что теперь это возможно? – воскликнул Кристоф.

– Я в этом уверен. Это даже необходимо, потому что надо, чтобы однажды вы находились в определенном месте, в определенный час, чтобы оплатить долг, сделанный сегодня.

– Что вы хотите сказать этим?

– Бывает так, что предо мной иногда приоткрывается будущее. Придет день, когда вам предоставится возможность возвратить то, что вы получили, – сказал Деметриос.

– Верьте ему! – поддержала грека Фьора. – Он никогда не ошибается. А теперь прощайте... и молитесь за нас!

Не говоря ни слова, Леонарда взяла плащ, который Кристоф положил на табурет, войдя в комнату, и накинула его ему на плечи. Он не возражал и смотрел на Фьору так, словно не мог оторвать от нее глаз. Однако, когда Деметриос незаметно вложив в его кошелек несколько золотых монет, подтолкнул Кристофа к молодой женщине, тот вздрогнул.

– Обнимите ее! Уже пора. Эстебан ждет вас во дворе с лошадью. Держите направление на Лотарингию, где бургундские войска начинают переформировываться. Все говорят о Тионвиле...

Фьора шагнула навстречу Кристофу, который порывисто обнял ее. Слегка отстранив его от себя, она по-родственному поцеловала его в обе щеки.

– Храни вас бог, мой милый дядюшка! Где бы вы ни были, вы навсегда останетесь в моем сердце.

Он поцеловал ее в лоб и, резко отвернувшись, выбежал из комнаты. Вслед за ним вышел Деметриос. Было слышно, как он сбежал по лестнице.

Фьора и Леонарда открыли дверь на балкон, выходивший во двор, чтобы наблюдать за отъездом Кристофа. Они увидели, как он ловко вскочил в седло, словно делал это всю жизнь, а не преклонял колена на плитах монастыря, как пожал руки Деметриосу и Эстебану. Элегантным поклоном он попрощался с дамами и, пришпорив лошадь, скрылся под аркой ворот постоялого двора.

– Вы правильно поступили, отослав его, – сказала Леонарда.

– Почему? Разве он не внушал вам доверия? – удивилась Фьора.

– Напротив! Но бедный Кристоф уже, кажется, влюбился в вас, моя голубка, а ваши семейные дела и без того слишком запутаны. Ну а теперь приступим к подготовке к переезду на новое место. Надеюсь, оно вам понравится.

– Это неважно. Если его окна выходят туда, куда мне нужно, то дом может быть просто развалиной.

– К счастью, это не так. Вот он, эгоизм молодости! – вздохнула Леонарда. – Подумайте немного обо мне, Фьора, о той, которая сменила эту прекрасную гостиницу на элегантный дворец Бельтрами. У меня плохие привычки – что вы хотите?

С согласия своих компаньонов Леонарда сняла дом на имя врача Деметриоса Ласкариса, путешествующего со своей племянницей Фьорой, своим помощником и гувернанткой молодой женщины.

Под именем мадам Ласкарис, закутанная в теплую одежду, на руках Эстебана, который нес ее, потому что она была якобы больна, Фьора оказалась в красивом особняке и вошла в предназначенную ей комнату, в одну из двух, выходящую окнами во двор.

Эта комната, дверь которой вежливо открыл перед ней интендант Юрто, просто вся светилась от огромного букета пионов, поставленных в оловянный кувшин рядом с вазой, наполненной засахаренными фруктами.

– Моя хозяйка, – сказал Юрто, – приветствует в моем лице вашу милость и надеется прийти засвидетельствовать свое почтение после вашего выздоровления.

Слабым голосом Фьора выразила ему в нескольких словах свою благодарность, а Деметриос добавил, что со своей стороны он будет счастлив иметь честь представиться хозяйке, о которой он столько наслышан доброго и хорошего.

– И я обязательно сделаю это, – сказал он Леонарде после того, как за интендантом закрылась дверь. – Без всякого сомнения, она может рассказать нам об очень полезных вещах.

– Я же займусь тем, что поспрошаю слуг – ответила она. – Из сплетен на кухне можно многое выведать.

Фьора не слушала их болтовни. Она уже спрыгнула с постели, на которую ее положил Эстебан, и подбежала к окну. Дом Рено дю Амеля находился совсем рядом, как и говорила Леонарда. Он был именно таким, каким молодая женщина себе его представляла: темный и мрачный, как, видимо, и его дом в Отоне, в котором Мари де Бревай несла свой крест до того, как сбежала оттуда.

Рядом с этим угрюмым жилищем почти не было домов, как и у палача. С трех сторон проходили улицы Тоннелльри и Лясы и протекала речушка. С четвертой стороны к дому примыкал небольшой, плохо ухоженный сад. На каменном цоколе с одной-единственной деревянной дверью, обитой железными планками, высились два выступающих вперед этажа с поперечинами, почерневшими от времени. Два окна на жилом этаже: окно с закрытыми деревянными ставнями и маленькое окошко, выходящее на речку, давали скудное освещение.

• Предыдущая
• 8/76
• Следующая