Прекрасна и очень опасна - Арсеньева Елена - Страница 26
- Предыдущая
- 26/71
- Следующая
Так, очнись, кобра. Официантка все еще торчит у твоего столика, словно натурщица для статуи «Девушка с подносом», привлекая к твоей персоне ненужное внимание досужих зевак. Как бы это ее полюбезней спровадить? Не скажешь ведь, как надоедливой кошке: «Брыс-сь!»
– До скольки работаешь? – спросил он, глядя чуть вприщур. Знал, как это действует на таких вот хорошеньких простушек.
– До двух. Мы вообще в два закрываемся… А что?
А то, что болтун – находка для шпиона.
– До двух… – протянул Ярослав. – А не страшно одной возвращаться в такое время?
– Страшно, – откровенно призналась крошка.
– А если будет провожатый? – поинтересовался Ярослав.
– Тогда другое дело! – Ее глаза засияли.
– Ну что ж… – поднялся со стула Ярослав. – Тогда я сейчас пойду прогуляюсь, а потом вернусь. Нормально?
– Нормально! – воскликнула она, цветя улыбкой, и унесла наконец-то прочь свою ношу.
Ярослав пошел в гардеробную. Забавно… Не дождавшись ночью обаятельного провожатого, официантка искренне будет считать его обманщиком. А ведь Ярослав ей ничего не обещал – просто поинтересовался, до которого часа она работает и не лучше ли ходить в такую позднюю пору с провожатым. И если девушка решила, что именно он будет этим самым сопровождающим лицом, – что ж, каждый понимает все согласно своей испорченности! Он ведь не обманул ее даже в том, что скоро вернется в клуб.
Вернется, да. Вот только заходить вряд ли будет…
Но это уже детали. Маленькие детали большой операции.
Операции, придуманной, кстати, не им. И не представляющей для него ни выгоды, ни интереса. Но он является в этой операции главным действующим лицом. Кобре ведь тоже до лампочки, кусать глупого белого туриста или не кусать. Но буни издает какой-то особый звук на своей дудке – и… фас!
Ярослав взял куртку в гардеробной, сунул десятку «викингу-убийце» (сравнение тоже было придумано не им, но ему нравилось) и вышел из дверей, слыша, как в спину ему ударили первые звуки мелодии. Итак, певица начала свое выступление!
Он отошел от «Красной волчицы» как можно скорей (и потому, что времени терять нельзя, и потому, что его раздражал вид снега, залитого алыми сполохами огней, точно кровью), перебежал улицу, миновал еще полквартала и приблизился к своему джипу, стоявшему у обочины.
Открыл дверцу, поглядел на женщину, сидящую на переднем сиденье, справа. Ее лицо казалось очень бледным.
В салоне было тепло, даже душновато. Пахло ее духами.
Ярослав мгновение постоял, вспоминая всплывшую откуда-то строку (много чего было в его жизни, даже стишки почитывал!): «Бензина запах и сирени остановившийся покой…» Ну какая сейчас сирень, в декабре? Хотя, конечно, опушенные щедрым снегом деревья и впрямь бывают иногда похожи на пышно цветущие сирени.
А, чушь все это. Ненужная лирика. Ее духи вообще не имеют к цветам отношения, а называются «Грин тии» – «Зеленый чай».
– Заждались? Она только сейчас начинает петь. Пошли?
Подал ей руку, но она проворно выскочила сама, высоко подобрав свою юбку.
Ярослав отвел глаза. Вот уж сколько времени прошло, а он все не может смотреть на ее коленки в этих коричневых чулочках. Психоз какой-то, честное слово. Сколько раз эти коленки снились ему ночью, кто бы только знал!
Но она будет последней, кто узнает об этих бредовых снах, о которых он и сам-то стыдится вспоминать, не то что другим о них рассказывать.
Ярослав запер машину и поспешил вслед за Лидой, которая уже перешла наискосок дорогу и нырнула в арку дома, который соседствовал с тем, где располагалась «Красная волчица». Здесь, на Рождественской улице, бывшей Маяковке, дома по обе стороны стояли плотной стеной, изредка прорезаемые только поперечными улицами (они здесь назывались съездами, потому что вели круто вниз с высокой горы – ныне набережной Федоровского) да этими арками. За внешне приличной стеной старинных, конца XIX – начала XX века, зданий с их многочисленными вывесками («Скоба», «Барбарис», «Джинсовый стиль», «Мегаполис», «Фортуна», «Фигаро», «Продукты», «Охранное агентство «Вестерн» и прочая и прочая) таилось хитросплетение проходных дворов, сохранившихся в неприкосновенности еще с тех времен, когда плохие мальчики народовольцы-бомбометатели скрывались тут от царских шпиков и жандармов, ну а воры, пристанищем которых была старая Рождественка, держали здесь свои «малины». В то время компьютерных салонов не было и в помине – их место занимали мелкие и крупные лавки, кабаки, рестораны, а также доходные дома и многочисленные «нумера». Кстати, именно эти «антикварные» местечки были, извините за выражение, воспеты местным уроженцем и завсегдатаем, по совместительству буревестником революции Максимом Горьким в бессмертной пиесе «На дне». Хочешь не хочешь, а проходя этими темными подворотнями и проходными дворами, невольно вспомнишь порожденных означенным Буревестником трепача Сатина и ухаря Ваську из этой самой пиесы, а также Павла Власова в пору его ранней и крайне бестолковой молодости, еще не оплодотворенной революционными идеями. Хотя Павел-то, коренной сормович-пролетарий, здесь вряд ли хаживал, ему сюда ход был заказан…
Разумеется, вспоминал этих анахронических личностей лишь народ, отягощенный интеллигентскими предрассудками. Люди попроще и посовременней думали прежде всего о том, чтобы уберечь свои карманы и жизнь от нынешних обитателей этих заповедных местечек, крутейших маргиналов. И ни один человек в здравом уме и трезвом рассудке не сунулся бы в одиннадцатом часу вечера в этот проходной двор позади ночного клуба «Красная волчица».
На этом и строился весь план операции. Что здесь никого лишнего не окажется.
Внутри двора темно, черт ногу сломит, и единственное освещенное окошко мало спасало положение. Однако Ярослав и Лида уже дважды проторили здесь тропу двумя прошедшими вечерами, поэтому чувствовали себя в темноте почти уверенно.
Они держали путь именно к окошку.
Приблизившись, Ярослав заглянул за выступ облупившегося крыльца с новенькой металлической дверью (черный ход клуба «Красная волчица»), вынул оттуда загодя припрятанный деревянный обрубок и, подставив его как раз под освещенное окно, вскочил на эту подставку. Сначала он пригнулся, но постепенно выпрямился и заглянул в зарешеченное окно. Теоретически, поскольку выступление певицы уже началось, кабинет директрисы (а ею и была эта самая певица) должен был пустовать, но чем черт не шутит…
Черт ничем не шутил – в кабинете никого не оказалось. Ярослав, не оглядываясь, опустил руку и тотчас ощутил в ней деревянный штырек. Он хмыкнул, потому что сейчас напоминал себе хирурга, ассистентка которого понимает шефа без слов. Ну, они с Лидой отработали каждое движение.
Он просунул штырек сквозь прутья решетки и осторожно начал постукивать в форточку. Та неохотно подалась. За два вечера наблюдений удалось установить, что форточка закрывается туго, поэтому хозяйка никогда не поворачивает шпингалет. Это было очень кстати.
Форточка приоткрылась. Ярослав опустил штырек вниз, Лида приняла его. Теперь в ладонь Ярослава легло что-то холодное и тяжелое. Знакомое ощущение! Его «вальтер». Ярослав просунул ствол в форточку, изогнулся, ловя в прорезь мушки букет огромных искусственных, очень красивых хризантем, стоящий чуть ниже уровня его глаз, на книжном шкафу (кабинет находился в полуподвале), прицелился и осторожно – он привык, что «вальтер» при выстреле чуть дергается и может сбить прицел, – нажал на спуск.
Раздался негромкий щелчок. Ярослав знал, что запас газа в баллончике уже на исходе, именно поэтому звук выстрела был еле слышен. Газ мог закончиться вот-вот, однако он сознательно шел на этот риск, чтобы выстрела не мог расслышать охранник, стоявший по ту сторону двери. Силы оставшегося газа вполне хватило, чтобы вытолкнуть из ствола маленькую желатиновую капсулу и заставить ее пролететь расстояние в два метра – от форточки до стены над букетом ненатурально красивых неживых хризантем. Более того, этой силы было вполне достаточно, чтобы заставить капсулу разбиться о стену и усеять цветы маслянистой росой. Больше ничего и не требовалось.
- Предыдущая
- 26/71
- Следующая
