Отражение в мутной воде - Арсеньева Елена - Страница 25
- Предыдущая
- 25/77
- Следующая
Михаил перехватил исполненный ужаса взгляд Тины и расхохотался:
– Да, пропала ты. Тут никакие диеты не проходят – есть придется от пуза.
Встал из-за стола:
– Ну что, гости, не надоели вам хозяева? Спасибо за хлеб, за соль, но мне пора.
– Куда это в такую рань? – удивился Данилушка. – Еще и солнце не село. Стадо пригонят, тогда и пойдешь.
– Мне еще надо поработать – новые журналы пришли. А руки не доходят. Да и по хозяйству кое-что поделать… А потом, в одиннадцать, встретить «Метеор».
– Так Лидка сегодня возвращается?
Данилушка поспешил следом за гостем на крыльцо. Тина – делать нечего, надо соблюдать приличия – поплелась с ними, хотя больше всего на свете хотелось переползти на диванчик и уснуть. Да, вот так-то и наживаются килограммы!
– Сегодня, сегодня. Что ей там делать, в Хабаровске?
– Ну, я так думал, поживет у свекровки. Той небось одиноко.
– Одних суток, как я понимаю, было вполне достаточно, – усмехнулся Михаил.
Тина опустила голову, пряча ехидную улыбку. Да уж… Значит, и Лидочка при всех своих совершенствах не способна ужиться с Аллой Павловной? Пожалуй, не родился на свет человек, которому это удалось бы!
– Данилушка, ты Атаманшу когда вязать будешь? – спросил Михаил, любуясь молоденькой красивой лайкой, дремавшей у будки. При звуке голосов собака сторожко вздернула уши. – Не забудь, ты мне кобелька обещал.
– Помню, а как же, – кивнул Данилушка. – Правильно выбрал, доволен будешь. Атаманша – она сучка грамотная. В лесном деле ей цены нет. Я только рот открою, чтобы команду подать, а она уже бежит куда надо. С полувзгляда меня понимает! Как-то зимой шли мы по тайге. Вдруг неподалеку кусты затрещали. Переглянулись мы с Атаманшей – и она туда. Я за ней, не отстаю. А треск отдаляется. По следам гляжу – крупная рысь уходит, не догнать. Слышу, Атаманша в сосняке голос подает. Подбегаю. Стоит она, вверх смотрит и лапой мне показывает: туда, мол, стреляй! Я приложился – снял рысюгу! Уж сколько шапок из нее нашил – не сосчитать: и нам со старухой, и людям. Крупная попалась, с годовалого теленка. Ну ладно, что с вами толковать, пошел я!
И, махнув рукой, Данилушка удалился в дом, оставив гостей на крыльце задыхаться от хохота.
Тина до того обессилела – просто ноги не держали. Уже было успокоилась, но представит только, как Атаманша стоит в сугробе и, запаленно вывалив язык, указует хозяину лапой, куда стрелять, – и снова заходится в приступе смеха.
Ах как спокойно было у нее на душе. Куда-то отлетели все страхи и тревоги; призраки, донимавшие ее, разлетелись, будто стая воробьев, на которую кинулся ястреб. И эта неловкость и настороженность, которые она порой ощущала в присутствии Михаила, докучливое чувство зависимости от человека, которого она когда-то бесстыдно унижала, необходимость быть ему обязанной – тоже отступили сейчас. Да и Михаил вроде бы позабыл старые обиды и новые проблемы, которые держали его в своих тисках, вынуждая с тех пор, как объявилась бывшая жена, чувствовать себя снова словно на пороховой бочке. Вот так безмятежно они смеялись раньше… давным-давно, лет шесть или семь назад, когда любили друг друга (или думали, что любят), когда между ними не стояла еще ревность, и нарастающее недовольство друг другом, и неисполнившиеся желания, и раздражение, копясь подспудно, наконец превратило их брак в ту самую пороховую бочку, которая однажды все-таки взорвалась.
Да, Тина почувствовала себя почти счастливой, почти спокойной… а зря.
Зря! Потому что в следующую минуту, когда, обессилев от смеха, она покачнулась и невольно склонилась к Михаилу, а он чуть-чуть приобнял ее, чтобы поддержать на крутой ступеньке, внизу послышался сдавленный возглас. И, обернувшись, оба увидали жену Михаила, Лиду, которая стояла на дощатых мостках, пересекающих Данилушкин двор.
Закинув голову, Лида смотрела на высокое крыльцо, и ее лицо, прежде казавшееся Тине довольно миловидным, хотя и простоватым, исказила ненавидящая гримаса.
Так… Картина Репина «Не ждали».
Михаил отдернул руку – та безжизненно повисла. Тина подумала: похоже, его парализовало. Не иначе Лидочка наслала на благоверного порчу! Оказывается, она не такой уж ангелочек, какого изображала раньше. А Михаил-то, выходит, боится ее до судорог!
А что, собственно, такого особенного приключилось?
– Лидушка? – промямлил Михаил. – Ты уже приехала?
– Да! – вызывающе крикнула его жена. – Представь. Почему ты меня не встретил? Я с сумками тяжеленными, еле доволокла!
Тина огляделась. Никаких таких неподъемных сумок не видно. Очевидно, Лида все-таки «доволокла» их до дому, обнаружила, что супруга нет, и пустилась на его поиски. И вот – нашла родимого! Конечно, Лида сунулась в больницу, а там уж непременно сыскалась добрая душа, доложившая ей, почему и отчего Михаил Федорович не торчит как штык у пристани, ножками суча от ожидания радостной дорогой встречи.
– Но почему сейчас? – пролепетал жалобно Михаил. – Ты ведь собиралась быть в одиннадцать…
– Извини, не угодила! – съязвила Лида. – Знала бы – осталась бы в Хабаровске еще на ночь, а то и вовсе не вернулась бы. – Ядовитое восклицание оборвалось рыданием.
– Знала бы – что? – спокойно спросила Тина, которая, в отличие от Михаила, раздавленного грузом воображаемой вины, не желала чувствовать себя преступницей. А вот эти стервозные, скандальные нотки в голосе Лиды ей очень даже не понравились. Может быть, потому, что очень уж напомнили собственные полузабытые интонации. Так обычно говорит женщина, которая сама проштрафилась, однако непременно желает перевести стрелки на другого человека.
А что, если у непорочной Лидочки у самой рыльце в пушку?
Мать честная… Уж не согрешила ли она, часом, в замечательном городе Хабаровске?!
Да нет, глупости. Это, конечно, Тина хватила через край. Однако что-то все-таки случилось. Что-то еще гложет Лиду, кроме бессильной и беспочвенной ревности.
– Знала бы, что вы тут творите! – выкрикнула в ответ Лида. – Ни стыда, ни совести! У всего народа на глазах!
Она широко обвела рукой могучее фортификационное сооружение, для которого слово «забор» было слишком хлипким и шатким и разглядеть сквозь который хоть что-то не смог бы сам Дэвид Копперфилд. В Тамбовке каждый дом воистину крепость, призванная охранять не только добро хозяев, но и их семейные тайны. Так что зря Лидочка насчет всего народа, право, зря!
– И что же это мы творим, интересно знать? – с прежним ломким спокойствием в голосе, под которым зияла бездна близкого скандала, спросила Тина, глядя сверху вниз.
– Что? – хищно усмехнулась Лида. – Ты еще спрашиваешь, бессовестная? Думаешь, я ничего не вижу, ничего не знаю? Мне давно люди правду открыть хотели, да я, дурочка, сидела, как слепая курица, глазами лупала!..
Тоже весьма колоритный образ – в своем роде не слабее Атаманши, призывно помахивающей лапой.
– Дура, дура, – бубнила Лида, избавляя тем самым Тину от необходимости комментировать. – Думала, и вправду между вами все давно сломано. Думала, не врет Мишка: ты в беде, только поэтому на пепелище притащилась. А ты… ты!
В горле у Лиды что-то заклокотало, но она тотчас справилась с собой:
– Детей бросить! Двоих детей! Зачем, спрашивается, рожать, если они тебе не нужны? Что, еще не натрахалась вволю? Видела я их фотографии: хорошенькие такие, девочка вся серьезная, сразу видно, скоро в школу пойдет, а мальчишечка еще совсем дитя, глазки такие круглые… Да разве можно было этих ангелочков покинуть?!
Тина оглянулась. Михаил внимал супруге, разинув рот. Рядом застыли соляными столбами Данилушка и баба Вера. Это к ним, значит, было обращено патетическое причитание Лиды.
Ишь ты – слушают, будто известие о смене власти в России! И никому почему-то в голову не приходит, что Лидочка просто рехнулась от ревности и погнала гусей. Ну как, о боже милостивый, каким образом Тина, два года назад расставшись с Михаилом, могла успеть нарожать двоих детей? Ну ладно, мальчик, судя по всему, еще младенец, но как быть с девочкой, которая якобы в школу скоро пойдет? Или у нее, как на Крайнем Севере, год считается за три? Да нет, и так не успеть…
- Предыдущая
- 25/77
- Следующая
