Мост бриллиантовых грез - Арсеньева Елена - Страница 17
- Предыдущая
- 17/76
- Следующая
Они не пошли далеко – повалились на ближайшую скамью, едва скрытую за кустом остролиста.
Фанни повалилась на спину, увлекая за собой Романа. Он рывком задрал ей юбку, схватился за резинку трусиков, потянул вниз – и вдруг замер.
– Ты что? – выдохнула она, задыхаясь от нетерпения.
– Я боюсь тебя, – тихо, хрипло и даже… как-то жалобно проговорил он. – Я не знаю, я не умею, как…
– Скорей, ну! – простонала Фанни, сходя с ума от нетерпения. Однако Роман словно и не слышал: трогал кончиками пальцев края ее с готовностью раскрытого лона, доводя до исступления этими прикосновениями и мучительным шепотом:
– Можно к тебе? Пусти меня к себе, дай, а то я сейчас прямо на тебя кончу, тебе трусики беленьким запачкаю…
От этих дурацких, нелепых, несусветных, непристойных, никогда прежде не слышанных слов Фанни зашлась в оргазме, чудилось, еще прежде, чем Роман проник наконец-то в ее лоно.
Они глушили крики, кусая одежду друг друга.
Потревоженный их возней остролист шелестел, шуршал, ронял на спину Роману красные твердые ягоды…
– Я сразу понял, что ты настоящая шлюха! – простонал Роман. – Ты не носишь колготки, а эти твои трусики, эти чулочки… Ну, еще, ну!
Удовлетворив первую жажду, они поднялись с немилосердно жесткой скамьи, дотащились, цепляясь друг за друга, до дома Фанни – и наконец-то их лихорадочная, столь внезапная страсть обрела крышу и четыре стены: надежную защиту от постороннего взора и ночного февральского ветра.
Внезапная, значит, страсть? Ну-ну…
Уже говорилось, что жена Валерия Константинова, Галина, работала медсестрой в психиатрической лечебнице на улице Ульянова. Шизиков она нагляделась предостаточно, а потому сразу заподозрила что-то неладное в поведении мужа. Он сделался недоверчив, молчалив, угрюм, озлоблен. Он запрещал посторонним (хороши посторонние – жена и сын!) дотрагиваться до своих вещей. Однажды избил сына за то, что тот нечаянно уронил со спинки стула висящий там пиджак… Вообще Константинов теперь свою одежду в шкаф не убирал, а вешал исключительно на стул, который ставил рядом с кроватью, и даже когда он занимался с женой сексом, он… Ах да, пардон. Поскольку в советской стране секса не было, Константинов еще в советское время решил им не заниматься. И не занимался.
Галина, строго говоря, никогда не была довольна своим браком. Это была маленькая, красивая брюнетка с пикантным (это слово раньше употреблялось почему-то исключительно по отношению к соусу, а между тем оно как нельзя лучше характеризует внешность некоторых дам!) личиком и обворожительными глазами, которые от нее унаследовал сын. Валерий же Константинов был красавцем нордического типа, хотя и не слишком высок ростом. Поженились Валерий и Галина не то чтобы по любви – скорее по необходимости завести семью. Ну и жили бы худо-бедно дальше – как все! – когда б не нашел Константинов эти злополучные бриллианты и не помешался бы слегка на этой почве.
Как говорят профессионалы, он стал неадекватен. Маниакально-депрессивный психоз – такой диагноз поставила Галина, которая в своей психушке в диагнозах здорово поднаторела.
У нее была задушевная подруга Эмма. Они дружили с детства – когда-то жили в одном доме, потом тот дом снесли, семьи получили квартиры в разных районах, но Галина и Эмма продолжали видеться. Дружили только они – семьями не получилось. Эмма давно с мужем разошлась, осталась свободной, бездетной и дала себе клятву больше в такую глупость, как супружеские отношения, не ввязываться. Деспот, алкоголик, грубиян, тупой, невежественный, совершенно не желающий понять и оценить, какое сокровище ему послала судьба, – таким был ее муж. Опять же и в постели – чурбан чурбаном! В знак полного разрыва с прошлым Эмма сбросила с плеч и фамилию нелюбимого мужа – Ломакина, вернув себе прежнюю, то есть вновь стала Шестаковой.
Именно Эмме пожаловалась Галина на то, что с ее мужем что-то происходит.
Эмма выслушала Галину, потом пару раз побывала у Константиновых… и вдруг сказала подруге:
– Он что-то от тебя скрывает. И до смерти боится, что ты об этом узнаешь.
– Может, он себе бабу постоянную завел? – всхлипнула Галина. – Я и раньше подозревала, что он при удобном случае норовит нашкодить, а тут, может, влюбился?
– Если бы он влюбился, то у этой бабы дневал и ночевал бы, – резонно возразила Эмма. – А ты сама говорила, что с работы он сразу домой, по вечерам и по выходным дома сидит, на дачу не ездит и по помойкам своим больше не шляется.
Шляться по помойкам – так называла Галина страсть любимого супруга к поискам всяческой старины.
– Логично, – согласилась Галина. – Но что он скрывает? Может, подцепил где-то что-то… Он со мной уже лет пять не спит, ты представляешь?
– И как же ты обходишься?! – почти с ужасом спросила Эмма. – Соседа во грех вводишь? Или какого-нибудь хорошенького психа? Или тихо сама с собою?
Галина покраснела и чистоплотно поджала губы:
– Да я и без этого обхожусь! Мне ведь уже сорок шесть, пора о душе подумать…
Эмма посмотрела на нее с жалостью. Она была младше подруги всего лишь на два года, однако считала, что ей-то о душе думать рано – наоборот, самое время думать о теле, потому что жизнь у нее только началась. Эмма принадлежала к тем натурам, у которых происходит так называемое позднее взросление. Не то чтобы она была безнадежно инфантильной, вовсе нет. Просто в те годы, которые другие тратят на танцы-пляски-пирушки-развлечения, Эмма была слишком серьезной. Она училась, она работала, она делала карьеру. И сделала-таки: из школьной училки, каких множество, превратилась в преподавательницу престижнейшего факультета университета – иностранных языков. Она обожала французский язык! Кроме того, работа на этом факультете оказалась весьма хлебным местечком – Эмма была завалена репетиторской работой, поскольку входила в состав приемной комиссии. Мамашки студентов и студенток не обходили преподавателей и подарочками – как по поводу праздников, так и без всяких поводов.
Появившись впервые на работе в убогоньком костюмчике, купленном на Алексеевском рынке («сделано в Турции», конечно), Эмма очень скоро приоделась в бутиках и заново обставила квартиру. Она стриглась и делала маникюр в не самой дорогой, но и не самой дешевой парикмахерской. Она позволяла себе регулярно ходить в салоны красоты. Словом, она стала не без удовольствия посматривать на себя в зеркало и обнаружила, что там и впрямь есть на что посмотреть. Эмме стали понятны и приятны игривые мужские взгляды, у нее завелись два-три кавалера, с которыми она с удовольствием отправлялась в постель при всяком возможном случае, наверстывая упущенное. Оказывается, мужчины очень разные, несмотря на то, что делают с женщиной вроде бы одно и то же! К сожалению, а может быть, и к счастью, никто из этих кавалеров не понравился Эмме настолько, чтобы влюбиться. Они, строго говоря, ничего особенного собой не представляли: доценты, кандидаты наук… Мелкота! Кроме того, они были люди семейные, обремененные женами и детьми, а связь с человеком семейным почти непременно чревата скандалом. А главное, ее любовники все были гораздо старше ее, а она-то была постоянно окружена множеством молодых красивых юношеских лиц… Короче говоря, бедняжка принадлежала к тем женщинам, которые способны любить только молодых мужчин.
Эмма смотрела на свое отражение в зеркале, словно сквозь некую сверкающую дымку, скрывающую от нее появление новых и новых неизбежных морщинок и прочих примет возраста. Ей казалось, что она точно так же молода, как все эти красавцы, которых она видит каждый день на лекциях и семинарах и которые поглядывают на преподавательницу французского с искренним мужским интересом… На счастье, у Эммы был холодный, логически совершенный ум, которым она понимала: на семьдесят процентов это внимание построено на голом расчете – желании расположить училку в свою пользу. Понимала она и другое: как бы ей ни нравился тот или иной студентик, в какое бы томление ни повергали ее плоть мысли о нем, любая связь или даже намек на связь с ним погубит ее жизнь и карьеру. Этого Эмма допустить не могла и не хотела. И не допускала. Борьба с собой давалась трудно: в отличие от подруги, она была женщиной отнюдь не холодной, а наоборот – сексуально озабоченной. И даже весьма. Ну что ж, она находила некоторую разрядку в объятиях своих зрелых кавалеров, а в самые сладкие мгновения представляла себя с кем-нибудь из тех молодых оболтусов, которым ставит зачет или незачет, а то и кое с кем другим… Слава богу, у нее было достаточно богатое воображение!
- Предыдущая
- 17/76
- Следующая
