Ты, Марианна - Бенцони Жюльетта - Страница 13

• Предыдущая
• 13/105
• Следующая

— И более опасно! Не представляйся, Франсуа. Ты всегда жил только ради свободы. И ты обретешь ее у нас.

— Остается уточнить, что понимать под словом «свобода».

Затем, переменив тон, он спросил:

— Через сколько времени мы будем в Конкете?

Ответил Жан Ледрю:

— Мы идем с хорошим ветром. Через час, я думаю… Осталось около шести лье.

Действительно, после того как подняли последние паруса, маленький кораблик несся по ветру как чайка. С правой стороны бежал берег, где иногда возникали очертания колокольни или странной геометрии дольмена. Жан Ледрю пальцем указал Марианне на один из них:

— Легенда гласит, что в рождественскую ночь, когда начинает бить полночь, дольмены и менгиры устремляются к морю, чтобы напиться, и тогда сокровища, которые они скрывают, остаются открытыми. Но когда пробьет двенадцатый удар, они все возвращаются на свои места, раздавливая смельчаков, пытавшихся их обокрасть.

— В Бретани, наверно, много легенд?

— Бесконечное множество. Больше, чем валунов, я думаю.

Огонь маяка внезапно вспыхнул в ночи, желтый, как октябрьская луна, господствуя над нагромождением скал высокого, мыса.

Капитан показал подбородком в его сторону.

— Маяк Сен-Матье. Этот мыс — одна из крайних точек континента. Что касается аббатства, оно было когда-то богатым и могущественным.

И в самом деле, в неверном свете луны, пробивавшемся сквозь облака, перед маяком теперь показались полуразрушенные стены церкви и большого здания, придававшие этому пустынному мысу такой зловещий вид, что матросы невольно стали креститься.

— Конкет находится в четверти лье на север, не так ли? — спросил Видок у Жана Ледрю, который не ответил, внимательно всматриваясь в море.

В этот момент из сорочьего гнезда раздался пронзительный голос юнги:

— Парус прямо по курсу!

Все встрепенулись и стали вглядываться вперед. В нескольких кабельтовых показались изящные очертания брига, несшегося с надутыми парусами по этим опасным водам с такой же уверенностью, как местная рыбачья лодка. Жан Ледрю тотчас скомандовал.

— Сигнальный фонарь! Открывайте фонарь! Это они.

Как и другие, Марианна наблюдала за маневрами красивого корабля, понимая, что это и был обещанный Сюркуфом спаситель Один Язон, пленник мечтаний или усталости, не шевелился, продолжая вглядываться в небо. Тогда Ледрю сказал с нетерпением:

— Да посмотри же, Бофор! Вот твой корабль.

Корсар вздрогнул, в одном порыве вскочил и замер, вцепившись в борт, широко открытыми глазами пожирая приближающийся корабль.

— «Волшебница», — пресекшимся от волнения голосом прошептал он. — Моя «Волшебница»!..

Увидев, как он бросился, Марианна тоже встала и прижалась к нему.

— Ты хочешь сказать, что этот корабль твой?

— Да… мой! Наш, Марианна! Этой ночью я вновь обрел все, что считал навсегда утраченным: тебя, любовь… и ее!

И столько было нежности в этом кратком слове из двух букв, что Марианна на мгновение ощутила ревность к кораблю. Язон сказал о нем как о своем ребенке, будто вместо дерева и железа он был сотворен из его плоти и крови, и он созерцал его с радостью и гордостью отца. Ее пальцы оплели пальцы моряка, словно она инстинктивно пыталась вернуть полное обладание им, но Язон, устремленный к своему кораблю, не обратил на это внимания. Он повернул голову к Ледрю и обеспокоенно спросил:

— Человек, который ведет его, настоящий повелитель моря!

Ты знаешь, кто он?

Жан Ледрю торжествующе рассмеялся.

— Ты же сказал: повелитель моря! Это сам Сюркуф. Мы украли твой корабль из-под носа таможенников Морле… Поэтому я и прибыл в Брест позже, чем думал.

— Нет, — раздался позади них спокойный голос, — вы не украли его! Вы им овладели с согласия… императора! В ту ночь таможенники особенно крепко спали, так?

Если Видок хотел произвести театральный эффект, он мог быть довольным. Забыв о бриге, с которого доносилось лязганье разматываемой якорной цепи, Марианна, Язон, Жан Ледрю и даже внезапно оживший Жоливаль одним движением повернулись к нему. Но только Язон выразил чувства остальных:

— Согласие императора? Что ты хочешь сказать?

Опершись со скрещенными на груди руками о мачту, Видок провел взглядом по обращенным к нему лицам. Затем с необычной мягкостью, которую при необходимости мог приобретать его голос, он ответил.

— Что не так давно он соизволил дать мне мой шанс, что я нахожусь на его… службе и что я имел приказ любой ценой устроить тебе побег! Это не было легко, ибо, за исключением этой молодой женщины, и обстоятельства, и люди отвернулись от меня. Но ты не мог даже себе представить, что у меня такой приказ!

После такого удара никто не нашел, что сказать. От изумления они не находили слов, и их взгляды пытались определить, что так внезапно изменилось в этом загадочном человеке. Держась за руку Язона, Марианна тщетно старалась сообразить, в чем же дело, но, может быть, потому, что это было выше ее возможностей, она первая обрела дар речи.

— Император хотел, чтобы Язон бежал? Но тогда» для чего суд, тюрьма, каторга?..

— А это, сударыня, он вам скажет сам, ибо мне не подобает раскрывать его соображения, которые являются высшей политикой.

— Он скажет мне сам? Но вы хорошо знаете, что это невозможно! Через несколько минут я уеду, навсегда покину Францию.

— Нет!

Ей показалось, что она ослышалась.

— Что вы сказали?

Он посмотрел на нее, и она прочла в его взгляде глубокое сострадание. Еще мягче, если это вообще было возможно, он повторил:

— Нет! Вы не уедете, сударыня! Сейчас по крайней мере! Я должен, как только Язон Бофор окажется в море, привезти вас обратно в Париж.

— Об этом не может быть и речи! Я беру ее с собой! Однако пора уже объясниться. И прежде всего, кто вы в действительности?

Схватив Марианну за руку, Язон заставил ее отойти назад, словно желая прикрыть своим телом от грозящей опасности. Она инстинктивно прижалась к нему, пока он в гневе обращался к своему товарищу по бегству. Видок пожал плечами и вздохнул.

— Ты это хорошо знаешь. Франсуа Видок, и до этой ночи я был заключенным, каторжником, преследуемой дичью. Но этот побег — последний и лучший, потому что после него у меня начнется совершенно иная жизнь.

— Шпик, подсадная утка! Вот кто ты, без сомнения.

— Спасибо за догадку! Нет, я не шпик. Но примерно с год назад господин Анри, начальник сыскной полиции, предложил мне работать в тюрьмах, выявлять преступления и проливать свет на самые гнусные темные дела. О моей ловкости знали: многочисленные побеги подтверждали ее. О моем интеллекте тоже: мои предположения оказывались точными. Я работал в Лафорс, и, когда ты туда попал, мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что ты невиновен, достаточно было полистать твое обвинительное заключение, чтобы догадаться, что ты просто игрушка в грязной махинации. Император, очевидно, думал так же, и я немедленно получил приказ заняться только тобой и твоим делом. Дальнейшие инструкции предлагали мне действовать по обстоятельствам, так что если бы не твое донкихотство, я организовал бы побег во время пути.

— Но тогда зачем все это? Ты же терпел вместе со мной и оковы, и каторгу…

Улыбка промелькнула по суровому лицу Видока.

— Я знал, что это последний раз, ибо твой побег был также и моим. Никто не стал бы искать Франсуа Видока, как и Язона Бофора, впрочем. Освободив тебя, я получил право не быть больше тайным агентом, скрытым за решетками тюрьмы С этой минуты я открыто нахожусь на службе в императорской полиции. И все, что было сделано для твоего освобождения, подчинялось моим указаниям. Мой человек следовал за мнимой мадемуазель де Жоливаль до Сен — Мало и после ее отъезда ознакомил Сюркуфа с императорским приказом забрать с рейда в Морле бриг «Волшебница моря»и привести его туда, куда я указал, но сделать так, чтобы это имело вид настоящего похищения. Как ты сказал, я все выстрадал вместе с тобой. Ты по-прежнему считаешь, что это работа шпика?

• Предыдущая
• 13/105
• Следующая