Бешеная черкешенка (Мария Темрюковна и Иван IV Грозный) - Арсеньева Елена - Страница 2
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
– У нас все братья сестер любят крепко, глаз с них не сводят, не дают в обиду.
– А ты, значит, дочка князя Темрюка?
Она кивнула, глядя исподлобья.
– А знаешь, кто я?
Кученей ничего не ответила, только вскинула пренебрежительно брови:
– Я ведь только женщина. Ничего не знаю.
Государь усмехнулся. А ведь с этой девчонкой не соскучишься! И какая красота, Боже, ну какая же чудная, неописуемая красота…
– Тебе с косами больше пристало, чем в шапке, – буркнул он, смущаясь вновь проснувшегося желания. Вот же ведьма, околдовала она его своими холодными, скользкими губами, что ли?!
Девушка потупилась. Так они стояли какое-то время друг против друга, не зная, что делать и что говорить. Потом Кученей подобрала с травы свою косматую шапку, встряхнула ее и нахлобучила, заботливо скрыв под ней косы. Подошла к коню брата и вскочила в седло, не заботясь более ни о своем привязанном, избитом белом скакуне, ни о Салтанкуле, который начинал слабо постанывать – приходил в себя.
Иван Васильевич смотрел на нее, вдруг ощутив себя брошенным, одиноким ребенком. Страшно не хотелось, чтобы она вот так, просто повернулась – и уехала, исчезла!
Девушка словно нарочно на него не глядела – подняв голову, напряженно всматривалась в небо. И вдруг с радостным горловым кличем: «Кагаз!» – вскинула руку.
«Кагаз» значит «вернись», это слово Иван Васильевич знал: слышал, как сокольники черкесские подзывают своих ловчих птиц. Он уже устал нынче удивляться и только головой покачал, когда с неба пал белый кречет и осторожно опустился на протянутую руку Кученей.
Когда государь объявил о своем решении взять в жены дочь Темрюка Черкасского, княжну Кученей, иные бояре чуть ли не за кинжалы хватались, чтобы тут же, на царском дворе, горло себе от великого позора перерезать. «Вновь Орда на нас грядет!» – кричали старики. Нет, что и говорить, в давние-предавние времена брали киевские князья за себя половецких красавиц, если не находилось невест заморских. Матушка самого Юрия Долгорукого была половчанка. Однако чужестранные невесты были нужны русским князьям зачем? Чтобы не было браков меж близкой родней, чтобы не хирело потомство государей русских. Последней чужеземкой-царицей была бабка нынешнего царя, Софья Фоминишна Палеолог – византийская царевна. Правда, в его матери Елене Глинской тоже играла малость чужой крови, но ведь Глинские давно покинули Литву, обрусеть успели. И первую жену, Анастасию, царь взял себе из родовитой русской фамилии Захарьиных. Но уроженок Кавказа никогда среди княжеских жен не велось!
– А вот велось, – запальчиво возражали знатоки давно минувших дел. Некогда грузинка Русудан, тетка знаменитой царицы Тамар, была замужем за князем Изяславом Мстиславичем Киевским. Она же спустя несколько лет сосватала своей племяннице сына князя Андрея Боголюбского, Юрия Андреевича, который стал грузинским царем Георгием.
Конечно, это было очень давно, лет этак четыреста тому назад, но ведь было же! Недаром сказано в Святом Писании, что нет на свете ничего нового, чего бы не было под солнцем. Но, с другой стороны, Русудан была царевна, а эта Кученей кто такая? Хоть и кичатся Черкасские: ведут-де они свой род от кабардинского князя Инала, происходившего от султанов египетских, – для русских бояр родство это – тьфу на палочке. Многие из них могут исчислить свое происхождение с времен поистине незапамятных, от самого Рюрика (и государь – в их числе), а сей Инал помер какую-то сотню лет назад, так что сам Темрюк Айдаров, отец Кученей, всего лишь правнук его. Это ли древность? Это ли родовитость? Вдобавок ходили по Москве всякие слухи про то, что Кученей эта совсем не затворница, в тереме не сидит; будто дает князь Темрюк Айдарович такую свободу дочери, что как бы она до греха не довела, та свобода…
Впрочем, бояре, судача, словно переполошенные старые сплетницы, старались, чтобы эти пересуды не доходили все же до ушей князя Черкасского. Тяжелый нрав Темрюка был известен, Салтанкул-Михаил тоже прославился своей лютостью и буйством: казалось, не было на Москве человека, с которым он не сцепился бы бранно. Да и царь словно бы ошалел: подать ему черкешенку, и все тут! Насилу уговорили выждать, пока минет год со дня смерти царицы Анастасии, чтобы за это время обучить Кученей потребным царице повадкам, а потом крестить по православному обряду.
И вот наконец весной 1562 года в Успенском соборе государь всея Руси Иван IV Васильевич вновь сделался женатым человеком.
…Если правду говорят, что души покойных могут иногда посещать места прежних обиталищ, то душа царицы Анастасии Романовны должна была с великой тоской взирать на свою любимую светлицу, уставленную некогда ткацкими и вышивальными станами, пяльцами, изумляющую взор множеством искусных изделий. Черкешенка Кученей, которую после крещения звали Марией Темрюковной, не была приучена ни к какому женскому рукоделью, поскольку воспитывалась вместе с братом по-мужски. Ей нравились, конечно, красивые богатые ковры, но только восточные, с цветами и узорами, а покровы церковные и шитые жемчугом иконы наводили на нее тоску. Боярыня Воротынская, старшая над светличными девками и боярышнями, была ныне удалена с мужем-воеводою в ссылку, на Белоозеро, прежние умелицы разогнаны, станы вышивальные и пяльцы вынесены вон за ненадобностью. По стенам развесили чучела птиц, и на самом почетном месте красовался белый кречет, умерший недавно от старости.
Из царедворцев особым расположением Кученей пользовался только государев лекарь Бомелий. Она ненавидела ближних, доверенных людей мужа – Афанасия Вяземского и Малюту Скуратова, не верила им. А вот лекарю – верила. И не за его врачебное искусство, а поскольку он оказался очень умелым чучельником. Кроме того, Елисей Бомелий, вернее Элоизиус Бомелиус, был в России таким же чужаком, как и Кученей, и она всегда привечала лекаря в своих покоях, находя особое удовольствие в том, чтобы обучать его своему языку. Способный к чужим наречиям Бомелий вскоре весьма бодро залопотал по-черкесски. Кученей была напрочь лишена женской застенчивости и с охотой рассказывала лекарю о своем самочувствии, радостно хохоча, когда он принимался шутливо горевать: мол, лечить ему у царицы совершенно нечего. Молодая черкешенка, несмотря на худобу, была и в самом деле здорова, как лошадь. Но она была немало изумлена тем, что никак не может зачать ребенка от царя. Бомелий, знавший все сокровенные тайны царицына тела, немало изумился бы, если бы ребенка все же удалось зачать… Но лекарь благоразумно помалкивал, и Кученей продолжала лелеять страстные надежды. Однако что-то не ладилось дело.
Шло время, и супруги все больше отдалялись друг от друга. Оба – и Иван Васильевич, и Кученей – скоро поняли, что обманулись, ошиблись в своих ожиданиях.
Царь искал у дерзкой красавицы не только постельных утех, в которых ей не было равных, – он надеялся найти в ней такую же милую, отзывчивую, всепонимающую душу, какая привлекала его в незабвенной Анастасии. Но если первая жена Ивана Грозного была ангелом, ненадолго сошедшим с небес на землю, то вторым браком он сочетался с истинной дьяволицей. Никакие заботы мужа, никакие его беды, болезни, горести, а также радости или достижения для нее не существовали. Когда Кученей все же давала себе труд о них задуматься и озаботиться, то лишь постольку, поскольку это касалось ее и ее нужд. Муж ссорится с ненавистными боярами и насаждает в стране опричнину – это поможет Кученей добиться для своего любимого брата Салтанкула звания окольничего или нет? Чтобы сломать сопротивление думы и народа, царь вместе с семьей уезжает на неопределенный срок в Александрову слободу, покидает государство без пригляду – но позволит ли он жене взять своих девушек, которые развлекали ее, любительницу скоромных забав как с мужчинами, так и с особами одного с собой пола?..
Смиренниц невинных не водилось среди этих смелых, дерзких девушек, которых Мария Темрюковна долго подбирала для своего окружения, отсеивая затворниц и праведниц и не обращая ни малейшего внимания на родовитость. Для парадных выходов и приемов у нее имелось сколько угодно почтенных боярынь, однако самыми ближними были вот эти пятеро. Если и ходили смутные слухи о не всегда пристойных забавах, которым предается молодая государыня в своих покоях, то доподлинно, толком никто ничего не знал: девки царицыны горой стояли друг за дружку, а прежде всего за госпожу, храня тайны своих игрищ.
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
