Продолжение путешествия - Арсаньев Александр - Страница 35

• Предыдущая
• 35/42
• Следующая

Поэтому когда до него оставалось каких-нибудь полторы версты, мы расстались с приютившей нас подводой без особого сожаления, ощущение близости цели утроило наши силы, и мы прошли это расстояние в хорошем темпе и без особого труда.

И все-таки оказались на месте слишком рано. Поэтому нам снова пришлось дожидаться заката в одной из близлежащих к Лисицыну рощиц, где мы основательно облегчили наши котомки, в основном – за счет разыгравшегося аппетита сестры Манефы. Казалось, она никогда не насытит его и готова уничтожить все наши припасы разом. А когда наконец это произошло, то есть Манефа отвалилась от импровизированного стола, представлявшего собой красивую кружевную салфетку на зеленой свежей траве, то ее сильно потянуло в сон. И это несмотря на то, что «для бодрости» она выпивала стаканчик за стаканчиком, пока ее заветная бутылка не подошла к концу.

И я позволила ей прилечь на полчасика, которые на самом деле вылились в два с лишним часа. Так что, когда она, сладко потянувшись, окликнула меня по имени, то разглядеть меня уже не имела возможности: к тому времени солнце уже спряталось за край земли, и день буквально на глазах превратился в ночь.

– Екатерина Алексеевна, – позвал меня из темноты Петр Алексеевич своим голосом, тем самым как бы вернув себе истинное лицо. Что ни говори, а его женский наряд настраивал меня на авантюрный, почти легкомысленный тон. В мужском обличье он внушал мне большее доверие.

– С добрым утром, ваше светлость, – вполголоса откликнулась я. – Как спалось на свежем воздухе?

– Господи, уже ночь… Почему вы меня не разбудили?

– Чем позже мы там появимся, тем лучше. К тому же не так сейчас и поздно. Просто тучки снова собрались на небе, а солнце еще недавно согревало ваш сон своими последними лучами.

– Вам бы Катенька стихи в альбом писать, а не от полиции бегать, – успокоившись, сказал Петр, а потом добавил вполголоса, уже явно не для моих ушей:

– Черт, из чего эта ведьма гонит свою настойку…

И, судя по звукам, резко поднялся на ноги и сделал несколько пружинистых гимнастических движений, чтобы сбросить с себя остатки сна.

– Не стоит, сестра, поминать эту публику на ночь глядя.

Того и гляди накликаешь… Места тут для нее самые подходящие, болотистые…

– Предпочитаю встретиться с кикиморой в компании с лешим, нежели с одним господином Алсуфьевым, – сладко зевнув, ответил Петр, – вот он-то точно не к ночи будь помянут. Вы помните, в какой стороне деревня?

– Я же тут целую неделю прожила. И едва ноги не лишилась, прыгая по местным оврагам.

– В таком случае – веди меня, мой Вергилий.

– Что-то, Петр Анатольевич, у вас сегодня исключительно инфернальные ассоциации. К чему бы это?

– К дождю.

Не успел он произнести этого слова, как первая тяжелая капля упала мне на лицо.

– Только этого нам хватало, – простонала я, словно от зубной боли. – Не успели просохнуть…

И мы, взявшись за руки, чтобы не потеряться, отправились в деревню.

Злосчастный овраг находился с противоположной от нас стороны, поэтому опасность еще раз свалиться в него мне не грозила. И передвигались мы довольно уверенно. Редкие капли изредка шлепались нам на головы, но в дождь так и не перешли, хотя в воздухе явно пахло грозой, и через некоторое время я почувствовала, как волосы у меня на голове встают дыбом. Чувства мои обострились, как всегда происходит в такую погоду, и я поймала себя на том, что вздрагиваю при каждом звуке.

Наконец, мы вошли в деревню, и чуткие местные собаки оповестили друг друга о нашем появлении. Впрочем, они давно уже тревожно переговаривались в ночи, обсуждая капризы погоды, и теперь лишь слегка активизировались.

– С возвращением, Наталья Павловна, – услышала я в двух шагах от себя, и окаменела от неожиданности и ужаса.

Рука Петра Анатольевича с такой силой сжала мою ладонь, будто он решил переломать мне все косточки.

Я не сразу узнала этот голос. Одно было понятно – голос был женский.

«Неужели это Люси?» – подумала я без всякого энтузиазма и моя свободная рука стала машинально нашупывать пистолет.

– Напугала я вас, простите, – произнес тот же голос спокойно и почти ласково.

«Нет, это не Люси, – поняла я, – но голос безусловно знакомый».

И через мгновенье узнала его. Он принадлежал знакомой мне по первому визиту в Лисицыно женщине. Местной колдунье или знахарке, которая выходила мне ногу и ухаживала за мной во время болезни.

«Как бишь ее… – попыталась я вспомнить ее имя. Не сразу, но мне это удалось, – Анфиса».

– Анфиса, ты?

– Узнали? Вот и слава Богу. А я вас с утра поджидаю.

«С утра? – только теперь я поняла, что эта встреча была не случайной. В темноте, в этой одежде, меня не узнала бы и родная мать. – И точно ведьма. Накликал-таки Петр Алексеевич».

– Кто это? – наконец-то ослабив свою хватку, еле слышно прошептал мне в самое ухо Петр.

– Ну, вот и дождалась, – оставив его вопрос без ответа, обратилась я к Анфисе.

– Милости прошу в избу, – пригласила она, и только теперь я сообразила, что мы стоим прямо напротив ее дома. В этот момент из-за туч показался краешек луны, и я смогла убедиться в этом воочию.

– Я не одна, – зачем-то сказала я.

– Знаю.

Все это напоминало, да нет, даже не напоминало, а по сути и было сказкой. Страшной и загадочной. И тем не менее – я направилась к двери Анфисиного дома, несмотря на ощутимое сопротивление Петра Анатольевича.

Его можно было понять. Я, по крайней мере, понимала, с кем имею дело. А он – с его-то логикой и скептицизмом – должен был воспринимать все происходящее как совершеннейший бред или неведомо от кого исходящую угрозу.

– Пойдемте, – ободряюще шепнула я ему, – и ничему не удивляйтесь, она на самом деле ведьма.

Не думаю, что таким образом сумела его успокоить, но что еще я могла ему сказать? Тем не менее он перестал упираться и позволил ввести себя в дом.

Первое, на что я обратила внимание, войдя в дом к Анфисе, – это ароматный запах хорошего кофе.

– Присаживайтесь к столу. Я вам кофейку приготовила, – объяснила она наличие запаха, столь неуместного в крестьянской избе. В те времена кофе был исключительно городским напитком, впрочем, как и теперь.

На столе, покрытом скатертью, стояли вазочка с конфектами и печеньем, кофейник и две маленьких фарфоровых чашечки из того сервиза, которым я пользовалась в прошлый свой приезд в Лисицыно под видом дочери Павла Семеновича Натальи Павловны. Именно поэтому Анфиса назвала меня этим именем, хотя наверняка уже знала, что я не имею к нему никакого отношения.

Я с опаской оглянулась на большую беленую печь, занимавшую едва ли не половину комнаты, откуда в прошлый мой визит к Анфисе доносился могучий храп.

– Не волнуйтесь, – предупредила она мой вопрос, – кроме нас в избе никого нет. Я ведь одна живу. Да вы присаживайтесь, что же вы стоите?

Последний вопрос относился к Петру Анатольевичу, или сестре Манефе, уж и не знаю, как его назвать. В ту минуту он был олицетворением изумления – и только.

Анфиса ловко разлила кофе по чашкам, сама же села в сторонке, поглядывая на нас с еле заметной улыбкой. Потом, будто вспомнив о чем-то вскочила и принесла из-за занавески маленькую бутылочку и рюмки.

– И вот еще – не побрезгуйте, – наливая нам густую темно-коричневую жидкость в рюмки, сказала она.

Петр Анатольевич нерешительно взял в руки рюмку и посмотрел на меня с немым вопросом.

– Выпейте, сестра, Анфисины настойки мертвого на ноги поставить могут, – ободрила я его.

После чего Манефа, предварительно понюхав напиток, сделала пару глотков. И с видом знатока одобрительно покивала головой. Я последовала ее примеру, и в тот же миг почувствовала, как тепло начало разливаться по всему телу. И внезапно вся моя настороженность исчезла. Я почувствовала себя совершенно спокойно и даже сказала себе мысленно:

«Ну, и ничего страшного – обыкновенная колдунья», – и сама же улыбнулась по поводу этой странной мысленной фразы.

• Предыдущая
• 35/42
• Следующая