Французский сезон Катеньки Арсаньевой - Арсаньев Александр - Страница 17

• Предыдущая
• 17/42
• Следующая

Легкая тень пробежала по ее лицу, но лишь на мгновенье, она совершенно не соответствовала тому образу, который Шурочка на себя нацепила и с которым так быстро сроднилась.

– Ну, конечно, – ответила она, – он же был мой кузен.

С этой секунды она окончательно перешла на французский и ни одного русского слова в ближайшие несколько дней я от нее не слышала.

– И меня он всегда звал своей кузиной, хотя мы и не настолько близкие родственники, чтобы называть друг друга подобным образом… На самом деле моей кузиной…

Она уже не говорила, а щебетала, как и полагается настоящей француженке.

«Господин Дюма будет в восторге», – уныло подумала я. И больше ни о чем ее спрашивать не стала, хотя и собиралась.

– Во всяком случае, к убийству Константина это создание явно непричастно, – сообщил мне внутренний голос, когда Шурочка выпорхнула из моего дома, а я провожала ее глазами из окна. Видимо, он заразился ее сегодняшней глупостью, будто я и без него этого не знала, или хоть на миг в этом усомнилась.

Шурочка в полном соответствии со своим сегодняшним образом отправилась фланировать на бульвар. А я, отказавшись составить ей компанию, осталась наедине со своим плохим настроением.

– Лучше бы вам остаться в Елшанке, – с порогу заявил мне Петр Анатольевич, чем меня, честно говоря, удивил.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Потому что в этом городе с сегодняшнего дня ничем серьезным заниматься невозможно.

– А что случилось? – встревожилась я. Таким сердитым я его не видела ни разу в жизни. От раздражения он даже не играл словами и потерял частицу индивидуальности.

– У вас осталось немного коньяку?

– Ежедневно посылаю за ним Алену, – попыталась я пошутить, – а вдруг, говорю, Петр Анатольевич придет…

Но ему было не до юмора.

– Если я сейчас не выпью, то что-нибудь сломаю. Я ненавижу Дюма, Париж, Францию и всю Западную Европу, – почти выкрикнул он, и я начала понимать, что с ним происходит.

Поэтому тут же послала Алену за коньяком.

– Представьте себе, вы приходите в присутственное место, чтобы переговорить с умным человеком, а он не ничего не слышит, а с самым глупым видом напевает какую-то французскую мерзость.

Я его очень хорошо понимала, но все-таки попыталась успокоить.

– Не успокаивайте меня. Иначе я наговорю вам гадостей. Мне просто необходимо выплеснуть из себя накопившуюся злость.

Слава Богу, в этот момент вернулась с коньяком Алена, и пару минут Петр Анатольевич вымещал на нем свое раздражение. Если бы не коньяк, он уничтожил бы какой-нибудь предмет мебели. Так что я отделалась малой кровью.

– Весь город, – намного спокойнее и даже с некоторой иронией проговорил он в результате, – говорит только о Дюма. Только подумайте. Большинство из этих людей не прочитало ни одной его строчки, впрочем, то же можно сказать и о любом другом авторе. Но при слове «Дюма» их глаза наполняются маслом, откуда ни возьмись в руках оказывается тросточка, и они начинают напевать…

Самое страшное, что он попытался этот процесс воспроизвести, а с его слухом, вернее – его полным отсутствием, этого делать категорически не стоило. Тем более – пытаться выглядеть похожим на объект своей злой пародии. Это было воистину душераздирающее зрелище, совершенно соответствующее музыкальному ряду.

– Бог с ними, Петр Анатольевич, – попыталась я его утихомирить, – я хоть и не посещала нынче присутственных мест, тем не менее уже столкнулась с этой формой психического расстройства, которая, судя по вашим словам, рискует перерасти в настоящую эпидемию.

– Боюсь, что это неизбежно.

– Будем надеяться, что как и большинство острых инфекций, она пройдет столь же стремительно, как и распространилась.

– Хотелось бы верить, – вздохнул Петр Анатольевич. – Но кризис, на мой взгляд, еще впереди. И я заранее содрогаюсь при этой мысли.

– Надеюсь, не только это заставило вас прийти сегодня в мой дом? – постаралась я перевести разговор в более конструктивное русло. Поскольку Дюма, еще не обосновавшись в Саратове, уже набил мне оскомину. Разумеется, не он сам, а разговоры о нем.

– Да, – со вздохом ответил Петр Анатольевич. – Хотя и эта новость вряд ли добавит вам положительных эмоций.

– Кто еще собрался посетить наш город? Японский микадо?

– Надеюсь, нет. И нашим землякам не придет в голову осваивать чайную церемонию или щеголять по городу в кимоно.

– Могу себе представить…

– И тем не менее повторяю, что новости довольно печальные… Наш с вами знакомый доктор…

– Карл Иванович? Что с ним?

– Он при смерти.

– Не может быть…

Карл Иванович, довольно пожилой, но еще крепкий мужчина. Последние пятнадцать лет он служил в полицейском управлении и, насколько мне было известно, за все это время ни разу не хворал. Исповедуя здоровый образ жизни, он до последнего времени ежедневно изнурял себя сложной гимнастикой и вегетарианской диетой, купался в Волге до поздней осени, цвет лица имел красный и голос громкий.

– Но еще вчера, – вспомнила я, – вы мне говорили, что он в отъезде…

– Именно так. На прошлой неделе он по делам выехал в Аркадак, должен был вернуться через пару дней, но что-то его там задержало. И только вчера пришло известие. Уже в дороге ему стало плохо, поэтому сразу по приезде его уложили в постель. Поначалу никто не воспринял этого всерьез, с кем не бывает… Но болезнь прогрессировала, и ко вчерашнему дню местные врачи потеряли надежду на благополучный исход.

– Но что с ним случилось?

– Не знаю…

– Странно. Я его давно не видела, но мне казалось…

– Я видел его на прошлой неделе и еще высказал ему свое восхищение на предмет его цветущего вида.

– И, что называется, сглазили…

– Похоже на то…

– Вы думаете, что это как это связано с недавними событиями?

– Я бы не рискнул заявить об этом под присягой, но…

– Но всякое странное событие активизирует воображение. А болезнь Карла Ивановича иначе, как странным событием, не назовешь, не так ли?

– Вынужден с вами согласиться, Екатерина Алексеевна. Хотя кроме этого умозаключения у нас с вами нет никаких оснований для подобного заявления.

– Но предположить эту гипотетическую взаимосвязь нам никто не может запретить?

– Разумеется.

– А время покажет… Если бы еще встретиться с Карлом Ивановичем. Он как врач…

– Насколько мне известно, он уже не приходит в себя, так что его мнение мы вряд ли узнаем, даже если сию же секунду отправимся в Аркадак…

– А Всеволод Иванович? Надеюсь, он не умер? – осторожно поинтересовалась я.

– Слава Богу, нет. Поправляется и уже завтра должен вернуться к своим обязанностям.

– Это все?

– Почти… – Петр Анатольевич на секунду задумался, словно усомнился, стоит ли об этом упоминать, но все же произнес:

– Я все-таки поговорил с Вербицким.

– Они еще не уехали?

– Пока нет. Но он выглядел таким испуганным… А я всего-то навсего задал ему пару вопросов.

– То есть он действительно увозит свою семью от какой-то опасности? Так?

– Это не вызывало у меня сомнений и до вчерашней с ним беседы. Но я не думал, что он до такой степени напуган. На нем буквально не было лица.

– Насколько я знаю этого человека, испугать его непросто, – заметила я.

– Да, но он шарахнулся от меня, как черт от ладана, лишь только я произнес имя…

– Лобанова?

– Да. И тут же убежал, хотя до этого был настроен весьма оптимистично, я бы сказал даже игриво…

– И о чем же вы его спросили?

– Всего-то навсего о том, когда у них в последний раз был Костя. И будут ли они на его похоронах.

– В таком случае, на похоронах мы Вербицких вряд ли увидим.

– Да. Тем более, что они уже состоялись.

– Когда? – удивилась я.

– Сегодня утром.

• Предыдущая
• 17/42
• Следующая