Рубин королевы - Бенцони Жюльетта - Страница 32

• Предыдущая
• 32/74
• Следующая

Мощенную камнем дорогу, протянувшуюся над Влтавой между Градчанами и Старым городом, охраняли двойные готические ворота, заостренные кверху, словно мечи; этот триумфальный путь несли на себе средневековые опоры, шагающие через воспетый Сметаной стремительный и величественный поток. Словно в почетном карауле по обеим сторонам моста выстроились три десятка статуй. Все вместе производило сильное впечатление, которое не могла испортить даже шумная и пестрая толпа, заполнявшая мост в погожие дни и состоявшая большей частью из зевак, но еще из певцов, художников и музыкантов. Альдо остановился, завороженный яркими красками и берущей за душу мелодией цыганской скрипки, постоял минуту и почти с сожалением шагнул под высокий свод ворот, чтобы направиться к следующему чуду – Староместской площади, над которой возвышались Пороховая башня и два шпиля церкви Тынской Богоматери. Выкрашенные в разные цвета, роскошно отделанные здания – жемчужины зодческого искусства, стоявшие вокруг площади, создавали удивительный архитектурный ансамбль, в котором готика, барокко и ренессанс соединялись воедино благодаря белым аркадам.

Морозини снова вспомнил Варшаву, рыночную площадь, по которой ему так нравилось гулять, но здесь все было еще более непривычным. Прямо под открытым небом ремесленники вырезали по дереву и тачали кожу, выступали кукольники с марионетками, передвижные кухни торговали маринованными огурчиками, которыми так любят лакомиться пражане, и знаменитыми сосисками с хреном. И вместе с тем казалось, что в любую минуту откуда ни возьмись здесь появится кортеж бургомистра, направляющийся к прелестному зданию ратуши, или на площадь выйдут хорватские гвардейцы императора, волокущие какого-нибудь осужденного преступника к эшафоту. Белые голуби взлетали над «домом с золотым единорогом», над «домом с каменным барашком» или «с колоколом», проходили, смеясь и болтая, женщины с корзинами в руках, дети запускали юлу. Казалось, время здесь уже давно остановилось и кружит на месте вместе со стрелками больших, украшенных знаками зодиака часов на ратуше с их лазурным циферблатом и двигающимися фигурками Христа, апостолов, смерти...

Через площадь – так же, как в Варшаве, – можно было попасть в еврейский квартал; справившись с картой, Альдо направился туда. Однако обернувшись, чтобы напоследок полюбоваться розовым фасадом, украшенным восхитительным ренессансным окном, он заметил белую фигуру под шляпой с красной лентой. Ни малейших сомнений! Это был американец, вооруженный фотоаппаратом. Чтобы проверить свои подозрения, Альдо спрятался за уличный лоток и оттуда стал наблюдать за нахалом: тайный голос нашептывал ему, что Алоизиус выслеживает его...

И в самом деле, тот завертел головой, явно отыскивая пропавшего вдруг князя. Чтобы окончательно в этом убедиться, Альдо снова показался и встал перед статуей предтечи Реформации Яна Гуса, сожженного в Констанце в ХV веке и стоявшего здесь на своем бронзовом костре вечным укором и проклятием палачам. Альдо хотел проверить, подойдет ли к нему американец, но тот, напротив, проворно спрятался за памятник. Тогда Морозини двинулся дальше. Но, решив не рисковать, он не пошел в гетто, а углубился в извилистые живописные улочки на противоположной стороне площади, составлявшие старую часть города, и там замедлил шаг. Он приметил вывеску, украшенную кружкой пива с шапкой пены, низкие окна с бутылочного цвета стеклами в свинцовых переплетах, вошел в пивную и сел за столик у окна. Минутой позже он увидел своего преследователя – потеряв князя из виду, Алоизиус явно его искал. Все это совсем не нравилось Альдо!

Прихлебывая превосходное свежее пиво, поданное не менее свеженькой девушкой в национальном костюме, венецианец старался разгадать загадку, которую задал ему этот бестактный и упрямый тип. Чего ему, собственно, от него надо? Ни его слова, ни тот факт, что американцу были известны его имя и род занятий, не могли заставить Морозини поверить в горячее желание Алоизиуса купить у него историческую драгоценность. Альдо не в первый раз приходилось иметь дело с американцами, иногда несносными, почти как назойливая леди Риббсдейл,[20] или другими, подобными ей, но все это не шло ни в какое сравнение с уроженцем Кливленда. Что-то здесь было не так.

Внезапно вспомнив то, что рассказывал ему Ротшильд об одной особенности Праги, он знаком подозвал к себе официантку.

– Скажите, фрейлейн, – спросил Альдо, бросив взгляд на улицу, – мне говорили, что в этом доме есть еще один выход. Это правда?

– Конечно, сударь. Вы хотите, чтобы я вам его показала?

– Вы не только красавица, но и умница! – улыбнулся Альдо, расплачиваясь за пиво. – Как-нибудь загляну к вам еще...

В поле его зрения снова появилась шляпа с красной лентой. Баттерфилд возвращался, явно намереваясь зайти в пивную, но когда он переступил порог, девушка уже увлекла Морозини в глубину темного коридора, который, сделав поворот, вывел его на загроможденный бочками задний двор. За ними, под дугой свода, виднелась другая, оживленная улица. Альдо выбежал на нее, остановился, чтобы сориентироваться, потом вернулся на Староместскую площадь и зашагал к началу улицы, ведущей прямиком в еврейский квартал. Стены домов здесь хранили следы старой ограды.

Он дошел до Йозефова и двух его главных достопримечательностей: старого еврейского кладбища и Староновой синагоги. Последняя более всего интересовала венецианца – человек, которого он искал, Иегуда Лива, служил там и жил в соседнем доме. Князь долго стоял, рассматривая старейшее в Праге еврейское святилище, выстроенное в ХIII веке. Это было почтенного вида здание, обособленно стоявшее на маленькой площади; нижняя его часть была широкой и низкой, над ней возвышалось нечто вроде часовни с двойным шпилем и такой высокой крышей, что казалось, она вдавливает синагогу в землю. Альдо дважды обошел ее кругом, не зная толком, что делать дальше.

Следуя советам барона Луи, он должен был дождаться приезда Адальбера, но что-то подсказывало ему, что с вручением рекомендательного письма лучше не медлить. И все же некий священный трепет мешал Альдо на это отважиться. Он немного прошелся по узким и темным улицам еврейского квартала.

В отличие от варшавского гетто пражское не сохранило прежней архитектуры – кривых, налезающих друг на друга домишек на грязных улочках. В 1886 году император Франц-Иосиф приказал разрушить его и таким образом оздоровить место, где до того привольно жилось лишь тараканам. Пощадили только синагоги и маленькую ратушу, в которой решались внутренние дела еврейского квартала. И все же не прошло и тридцати лет, как новый квартал сумел обрести прежнюю живописность благодаря лепившимся один к другому узеньким домишкам, большим и неровным камням мостовой, лавочкам старьевщиков, мастерским холодных сапожников и маленьким харчевням, крытым проходам и наружным лестницам, где вечно сушилось белье. Запахи капусты, вареного лука и супа из репы смешивались с еще менее благородными испарениями, и только у дверей молитвенных домов их заглушал запах ладана.

Все еще охваченный сомнениями, Морозини никак не решался ступить за ограду старого кладбища, походившего на море, на котором некий чародей остановил волны: серые могильные камни теснились и напирали друг на друга среди кустов жасмина и бузины. И тут внезапно он увидел человека, одетого в черное, с пейсами, свисавшими из-под полей круглой шляпы: тот только что вышел из синагоги и теперь старательно запирал дверь огромным ключом. Морозини приблизился к нему:

– Извините, что осмеливаюсь обратиться к вам, но не вы ли раввин Лива?

Выглянув из-под черной шляпы, человек внимательно всмотрелся в незнакомое лицо, потом ответил:

– Нет. Я всего лишь его недостойный служитель. Что вам от него нужно?

Тон был отнюдь не дружелюбный, скорее даже враждебный. И все же Альдо притворился, будто не замечает этого.

– Я должен передать ему письмо.

– Давайте!

– Я должен передать письмо в собственные руки и, поскольку вы не раввин...

• Предыдущая
• 32/74
• Следующая