Недостойные знатные дамы - Бенцони Жюльетта - Страница 32

• Предыдущая
• 32/53
• Следующая

Все оказалось напрасно – ничто больше не могло спасти Филиппа Жиру. 8 мая 1643 года Большая палата дижонского судебного парламента приговорила его к отсечению головы, приговор должен был быть исполнен в тот же день, после покаяния преступника. Кстати, некоторым из бывших соратников председателя суда такой приговор показался слишком мягким – любя ближнего, они жаждали более зрелищной казни: к примеру, колесования или сожжения на костре.

Следуя решению суда, в пять часов вечера приговоренный двинулся в свой последний путь. Пока над городом плыл похоронный звон, преступника привели к часовне Дворца правосудия и, вручив ему восковую свечу, предложили покаяться. Однако Жиру не пожелал признать ни свою вину, ни вину президентши. Впрочем, когда ему предложили попросить прощения у Сомеза и двух его сыновей, которых он хотел погубить, это он сделал добровольно.

– Признаю, – произнес Жиру, – я хотел опозорить этих людей, и теперь прошу их простить меня, дабы Отец наш Небесный, которого мне вскоре предстоит лицезреть, также простил меня…

Затем Жиру твердым шагом направился к месту казни; по дороге он часто останавливался, преклонял колени и просил прощения у господа, короля и своего отца.

Эшафот был воздвигнут на площади Моримон, где обычно проводились казни. Вокруг уже собралась толпа, а на зловещем помосте приговоренного ожидал палач Гаспар Перье.

Надо сказать, палач чувствовал себя неважно. До последнего времени у него в подручных была жена, но недавно король издал указ, согласно которому помогать палачу могли только особы мужского пола. Этим указом супругам наносился существенный ущерб: теперь им предстояло делиться одеждой и вещами казненного с каким-то чужаком. К тому же палачу требовалась поддержка… Словом, голова Филиппа Жиру была первой, которую ему предстояло отсечь без супружеской помощи, и палача это не слишком радовало.

Когда Жиру возвели на эшафот, советник Дешам еще раз попытался побудить его покаяться:

– Признаете ли вы, что убили президента Байе? И признаете ли, что помощь в этом убийстве вам оказала мадам Байе?

Жиру гордо вскинул голову и улыбнулся:

– Я сказал все, что должен был сказать. Мне нечего добавить.

Он не дрогнул, когда с него снимали судейские знаки отличия, спокойно взял протянутое ему священником распятие и, опустившись на колени, в последний раз принялся читать молитву. Тогда Гаспар Перье поднял свой меч…

Однако палач был так взволнован, что первый удар пришелся по эшафоту; ему понадобилось еще пять ударов, чтобы голова приговоренного наконец рассталась с телом. Зрители, пришедшие в волнение после первой неудачи, теперь выкрикивали угрозы в адрес палача, и если бы не кордон из солдат, несчастного палача, несомненно, растерзали бы на месте. Любая толпа изменчива, и люди, только что проклинавшие преступника, теперь готовы были жалеть его и обратить свой гнев против его гонителей.

К различным наказаниям были приговорены еще двенадцать сообщников Жиру. Среди них был отравитель Родо, которого по необъяснимой снисходительности судей всего-навсего отправили на галеры. Однако Мари Байе по-прежнему оставалась на свободе, хотя в ее виновности никто не сомневался.

Когда настал день казни Филиппа Жиру, она, облачившись в траурное платье, заперлась у себя, но глаза ее были сухи. Сначала Мари слышала, как звенели над городом похоронные колокола, потом до ушей ее донеслась отдаленная барабанная дробь, означавшая, что возлюбленного ее более нет в живых. Она была уверена, что он не выдал ее, а теперь и вовсе ничего никогда не скажет: за корсажем из черного бархата, на груди, лежала последняя записка, которую ему удалось передать ей.

«Беги… – писал Филипп. – Спасайся, иначе они тебя убьют, и смерть моя лишится всякого смысла. Я люблю тебя еще больше, чем любил всегда…»

На следующий же день, не дожидаясь, пока за ней придут, Мари Байе покинула Дижон и добралась до Парижа, где вскоре вышла замуж за некоего Робера де Робине. Безумно в нее влюбленный, де Робине сделал все возможное, чтобы спасти ее от правосудия. Когда 8 августа 1646 года вдова президента Байе была все-таки приговорена к смерти, он добился отправки дела в Королевский кассационный суд. Дело пересмотрели, и мадам де Робине, бывшая Мари Байе, была приговорена… всего лишь к семнадцати годам ссылки.

Однако мадам де Робине, ставшей вдовой во второй раз, более не существовало: теперь ее звали мадам дю Кудрэ. Ей было около шестидесяти, однако это не мешало мужчинам по-прежнему считать ее прекрасной…

Утром 26 марта 1817 года несколько родезских прачек пришли, как обычно, на берег Аверона полоскать белье и неподалеку от места, где они всегда стирали, обнаружили труп. Он колыхался на воде среди густых речных трав, у него было перерезано горло.

Что и говорить, женщины пережили неприятные минуты: одна упала в обморок, другая с воплем убежала, третью начало рвать. Остальные, менее впечатлительные, стояли на месте и широко раскрытыми от ужаса глазами глядели на одетого с иголочки покойника. Вдруг одна из прачек воскликнула:

– Но… Это же месье Фюальдес! Боже милосердный!.. Его убили!

И она без промедления помчалась в город предупредить полицию, забыв от волнения на берегу корзины с бельем.

Прибывшие на место полицейские констатировали, что колыхавшееся на волнах тело, облаченное в элегантный костюм, действительно принадлежало Жозефу-Бернардену-Антуану Фюальдесу – одному из самых респектабельных, однако далеко не самых уважаемых людей Родеза.

Месье Фюальдес, родившийся пятьдесят шесть лет назад в Мюр-ле-Барез, вел весьма беспокойную жизнь, хотя начиналось все как нельзя более банально. Выросший в семье судейских крючкотворов, он естественным образом избрал для себя судейское поприще: стал адвокатом, членом коллегии адвокатов Тулузы – города, где он учился и женился. Это был весьма представительный мужчина – высокий, с большим орлиным носом, черными глазами и черной шевелюрой, способный в любую минуту держать речь о чем угодно. Фюальдес был человеком властным и в то же время обаятельным. Среди его пристрастий на первом месте стояли деньги, на втором – женщины, у которых он пользовался определенным успехом.

Надо сказать, большой нос месье Фюальдеса всегда чуял, куда дует ветер. Стоило ветру задуть в сторону перемен, как он тотчас оказался в числе приветствующих революцию и даже составил так называемые «наказы третьего сословия» города Тулузы, снискав тем самым известность и уважение во всем Руэрге. Впоследствии его назначили администратором вновь образованного департамента Аверон, и он завел себе друзей среди новых сиюминутных правителей – главным образом из окружения Робеспьера. Кончилось тем, что в один прекрасный день Фюальдес угодил в присяжные революционного трибунала и удостоился сомнительной чести стать одним из тех, кто отправил на эшафот Шарлотту Кордэ.

Однако Фюальдес был слишком осторожен, чтобы находить удовольствие в кровавых оргиях. Когда начался террор, он устроил себе назначение мировым судьей в Родез: в магистратуре родного края было не в пример спокойнее и безопаснее, чем в Париже.

Вскоре к власти пришел император, и Фюальдес, разумеется, стал бонапартистом. Он столь яростно славил новый режим, что в 1811 году получил должность прокурора Империи. Увы, ненадолго. Наступил 1815 год, и король Людовик XVIII, не питавший симпатии к подобного рода людям, отправил его в отставку. Оказавшись не у дел, он обрадовался, что легко отделался: забвение его отнюдь не тяготило.

Потеряв службу, Фюальдес пустился в амурные авантюры, в основном с доступными дамочками, а чтобы зарабатывать деньги, избрал поприще ростовщика – похоже, именно оно его и погубило…

Сразу следует сказать, что смерть Фюальдеса так и осталась загадкой – по крайней мере, ее причины, поскольку убийц отыскали без труда: никогда еще преступники не вели себя столь беспечно и неосторожно.

• Предыдущая
• 32/53
• Следующая