Недостойные знатные дамы - Бенцони Жюльетта - Страница 13

• Предыдущая
• 13/53
• Следующая

– Как? Вы смеете давать мне советы – мне?! О сударь!

Презрение королевы вывело кардинала из себя:

– Род Роганов, сударыня, значительно древнее рода Габсбургов! – Он смерил королеву надменным взором, поскольку теперь видел в этой женщине всего лишь презренную кокетку.

Король приказал кардиналу покинуть кабинет, и, пока тот шел к двери, заявил, что намеревается исполнить свой долг короля и супруга…

Способ, избранный королем для исполнения этого долга, потряс всех. Когда кардинал, направляясь в часовню, проходил через Зеркальную галерею, раздался торжествующий голос барона де Бретея:

– Арестуйте господина кардинала!

Прелат закрыл глаза. Случилось самое худшее. Толпа расступилась, и стражники окружили его. Однако прежде чем сесть в экипаж, который должен был доставить его в Бастилию, кардинал нашел способ нацарапать записку для своего секретаря, аббата Жоржеля. В этой записке он приказывал сжечь все бумаги, лежавшие в красной шкатулке. Таким образом, ценой собственной безопасности узник пытался спасти честь королевы…

18 августа в Бар-ле-Дюк была арестована Жанна де Ла Мотт – она намеревалась как можно скорее покинуть Францию, но не успела этого сделать. Пока ее везли в Бастилию, она кусалась и царапалась, словно тигрица, при этом обвиняя Калиостро и его жену в том, что они украли у нее ожерелье. Калиостро и его жена также были арестованы – равно как Николь Легэ и Рето де Виллет. И только уехавший в Лондон граф Ла Мотт остался вне досягаемости французской полиции.

Процесс, ведение которого было поручено парламенту, длился несколько месяцев и вызвал бурю страстей. Версаль направил судьям меморандум, где было указано, какому наказанию желательно подвергнуть каждого из виновников; разумеется, самые суровые кары предназначались для кардинала. Но 31 мая 1786 года парламент, который всегда был враждебен двору, после голосования вынес свой вердикт. Кардинал де Роган и Калиостро были оправданы, Николь Легэ, родившая в тюрьме ребенка, была объявлена «непричастной к делу», граф де Ла Мотт был заочно приговорен к галерам, а Рето де Виллета, фальсификатора, виновного в оскорблении величеств, которого следовало бы повесить, обрекли на… ссылку.

Самая суровая кара выпала на долю Жанны де Ла Мотт. Она была приговорена к публичному наказанию кнутом, потом ее должны были заклеймить раскаленным железом, поставив на обоих плечах букву «В» – «воровка», и навечно заключить в тюрьму Сальпетриер.

Уже через несколько часов под улюлюканье толпы Жанну подвергли бичеванию на площади. Однако освобожденная от цепей авантюристка столь яростно отбивалась от державших ее палачей, что наказание так и не сумели довести до конца. Изрыгая проклятия, она в неистовстве вопила:

– Мне стоило только слово сказать, и я бы погубила королеву!

После того как Жанну заклеймили раскаленным железом, она потеряла сознание, и ее отнесли в Сальпетриер на руках.

Впрочем, в тюрьме для графини де Ла Мотт определили вполне щадящий режим. Стало хорошим тоном навещать ее, но однажды, когда в тюрьму явилась подруга королевы принцесса де Ламбаль, узница заявила, что «ее не приговаривали принимать подобных посетителей»…

Через два года Жанна без особого труда бежала из тюрьмы вместе с женщиной, которой было поручено за ней присматривать, и, прибыв в Лондон, сразу же засела за писание мемуаров. Умерла она в Лондоне 23 августа 1791 года, выбросившись из окна. Причины, побудившие ее на такой поступок, неизвестны.

Разумеется, решение парламента, преисполнившее радостью парижан, было воспринято в Версале как оскорбление. По просьбе королевы Людовик XVI лично подписал приказ о высылке из Франции Калиостро, а кардинала де Рогана сослал в аббатство Шез-Дье.

В 1788 году кардиналу было разрешено вернуться из ссылки; он отправился сначала в свой замок Саверн, а затем эмигрировал на другой берег Рейна.

Все эти годы он исправно выплачивал деньги за ожерелье, и лишь внезапная смерть не позволила ему расплатиться полностью. Кардинал де Роган скончался в 1803 году в городке Эттенхейм.

6 апреля 1814 года Наполеон был низложен, и Сенат призвал во Францию Бурбонов. Пока тучный Людовик XVIII, отёчный и страдающий от подагры, готовился въехать в Париж, а император прощался с гвардией в Фонтенбло, враги хлынули во Францию.

21 числа сего трагического месяца пять походных карет, покинувших на рассвете Париж, двигались к Сансу; путь их лежал в Швейцарию, по дороге им предстояло проехать Дижон, Доль и Понтарлье. В этих громоздких каретах в сопровождении слуг ехала золовка Наполеона Екатерина Вюртембергская, королева Вестфалии и жена юного вспыльчивого Жерома.

Королева была пухленькая, с розовыми щечками, некрасивая, однако милая и добрая, что делало ее вполне привлекательной. Главное очарование Екатерины заключалось в том, что она постоянно улыбалась, – это было ее естественное состояние. Но сегодня утром мысли королевы были отнюдь не веселы. Исполняя распоряжения супруга, который обещал присоединиться к ней в Швейцарии, последние дни она вела жизнь чрезвычайно утомительную: продала всю мебель и экипажи, а затем собралась и уехала из дома, откуда уже сбежали все слуги. Членам императорской семьи перестало быть уютно в Париже, и Екатерине пришлось поступить так же, как и всем остальным. К счастью, ее кузен, царь Александр I, выказал королеве свое дружеское расположение и передал ей пропуск, позволявший пересечь границу вместе с имуществом и домочадцами.

Она увозила с собой меха, столовое серебро, драгоценности и платья, разместившиеся в семи сундуках, а также три большие холщовые сумки с золотыми монетами на общую сумму в восемьдесят пять тысяч франков – эти деньги должны были позволить ей и ее близким некоторое время вести безбедную жизнь. Однако на сердце у Екатерины было тяжело. Она любила Париж, любила мужа и даже любила Наполеона, который всегда относился к ней по-дружески. Несчастья, обрушившиеся на голову императора, повергали ее в отчаяние.

Рядом с королевой дремала ее фрейлина, графиня фон Фуртенштайн, а на скамеечке напротив граф фон Фуртенштайн предпринимал поистине героические усилия, чтобы не последовать примеру жены: он устал и чувствовал себя совершенно разбитым – столь стремительные переезды были противопоказаны как его возрасту, так и его ревматизму.

В семь часов утра, на подъезде к деревне Гран Фоссар, на лесной дороге внезапно появился целый кавалерийский полк, преградивший карете путь. Кучер осадил мчавшихся галопом коней, отчего находившихся в карете путешественников сильно тряхнуло.

Едва не упав от столь сильного толчка на руки графу фон Фуртенштайну, королева открыла окошко экипажа и высунулась наружу.

– Что там происходит? – недовольно прокричала она. – Почему мы остановились?

Увидев приближавшихся к ней двух офицеров, один из которых был в форме Национальной гвардии, а другой в мундире полковника гусарского полка, королева поняла, что случилось нечто ужасное. Высокому и худому полковнику было лет тридцать; лицо его, наполовину скрытое меховым кивером с золотыми кистями, имело вид жестокий и дерзкий; Екатерине показалось, что она его уже где-то видела. Презирая протокол, офицер заговорил первым:

– Сударыня, правительство поручило мне опечатать ваш багаж и отправить его в Париж. Есть подозрения, что вы увезли драгоценности, принадлежащие монарху!

Возмущенный крик одновременно вырвался у всех трех пассажиров кареты.

– Если я и увожу драгоценности, сударь, то только свои собственные! – дрожащим от гнева голосом воскликнула королева. – И раз уж вам угодно было намекнуть на правительство, то знайте, что я отправилась в это путешествие, имея при себе охранную грамоту, выданную моим кузеном, царем Александром. Его печать и подпись вы, без сомнения, узнаете на этих паспортах.

Екатерина протянула ему свои бумаги, но полковник не взял их. Пока его солдаты окружали карету, он приблизился к дверце и распахнул ее.

• Предыдущая
• 13/53
• Следующая