Последнее танго в Париже - Элли Роберт - Страница 26

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая

— Вчера вечером я вырубил свет из-за твоей матери, так весь дом чуть не спятил. Все твои… твои гости, как ты их называла. Как я понимаю, я тоже к ним отношусь, верно? — Гнев вернулся к нему. — Я тоже к ним отношусь, верно? Все пять лет я был в этой блядской ночлежке больше гостем, чем мужем. Ну, понятно, имел привилегии. А потом, чтобы довести меня до ума, ты оставила мне в наследство Марселя. Дубликат мужа, и комната у него — точная копия нашей.

Пола терзала ревность, самая настоящая ревность — не из-за того, что Роза занималась любовью с Марселем, а потому, что он не знал, как они это делали. Были вещи, на которые он имел право как муж, хотя бы только по определению. Могла бы предупредить его, прежде чем наложила на себя руки, проявить элементарную вежливость. Но в то же время он, разумеется, страшился узнать правду.

— И знаешь что? — продолжал он. — У меня даже не хватило духа спросить у него, трахалась ли ты с ним тем же манером, что и со мной. Для тебя наш брак всегда был всего лишь одиночным окопом. Чтобы выбраться из него, тебе всего и понадобилось, что дешевая бритва да полная ванна крови…

Пол встал, шатаясь. На него накатила волна горя, и бешенства, и безнадежности. Не было у нее права бросить его вот так. Своим уходом она сыграла с ним бесстыжую шутку, и даже хуже.

— Дешевая, проклятая, сраная, пропащая для Господа шлюха! — выплевывал он ругательства, придвинувшись к самой кровати и разметав мимоходом цветы. — Чтоб тебе гнить в аду! Такой грязной бродячей свиньи, как ты, не сыскать в целом свете. А знаешь почему? Потому что ты врала. Ты мне врала, а я уши развешивал. Врала! И знала, что врешь.

Пол сунул руки глубоко в карманы пиджака, вдруг нащупал в одном из них что-то непонятное, медленно извлек маленькую фотографию и повернул к свету. На снимке Жанна демонстрировала в объектив свои голые полные груди. Пол уставился на фото, словно видел Жанну впервые. Она, верно, незаметно подсунула снимок еще в квартире, решил он. Все они одинаковы, сказал он самому себе, разорвал фотографию на мелкие кусочки и разбросал среди цветов. Он должен жить, и этого Роза тоже не понимала или не принимала в расчет.

— Давай, попробуй сказать, что не врала, — произнес он, наклонившись вплотную к Розе и уловив сквозь аромат цветов слабый запах формалина. — Тебе что, нечего сказать? Ничего не можешь придумать? Давай, скажи. Давай, улыбнись, сука ты рваная!

Он впился взглядом в ее губы. Они казались вылепленными из сала.

— Давай, — настаивал он, — скажи мне что-нибудь ласковое. Улыбнись мне и скажи, что я просто не так тебя понял.

На глазах у Пола выступили слезы и покатились по щекам. Он отер лицо тыльной стороной ладони и еще ближе наклонился к Розе. Так легко он от нее не отступится!

— Давай, скажи, хрячья подстилка. Проклятая вонючая хрячья врунья!

Он начал рыдать, сотрясаясь всем телом. Опершись на кресло, он протянул руку и дотронулся до ее лица. Оно было холодное, твердое. Один за другим он принялся вытаскивать цветы у нее из волос и бросать на пол, под ноги.

— Прости, — произнес он, хлюпая носом, — не хочу я этого видеть, всей этой чертовой мазни у тебя на лице. Ты же никогда не красилась всей этой херней…

Как можно осторожнее он отодрал и выбросил накладные ресницы. И все равно Роза выглядела какой-то искусственной и сама на себя непохожей. Пол подошел к раковине, смочил под краном свой носовой платок и начал стирать с лица Розы румяна и пудру.

— И эту помаду я тоже уберу с твоих губ. Прости, но иначе я не могу.

Он отошел и окинул ее взглядом. Его переполняли нежность и жгучее желание объяснить ей свое отчаяние.

— Не знаю, зачем ты это сделала, — начал он. — Я бы так сделал, если б только знал как. Я просто не знаю.

Он замолчал и подумал о самоубийстве. Вероятно, он не из тех, кто кончает с собой, но ведь и Роза была не из них.

— Нужно найти выход, — сказал Пол, обращаясь к самому себе.

Он опустился у кровати на колени, прижался к Розе головой, положил руку ей на тело — и хотел было возобновить разговор, дать выход нахлынувшим чувствам. При жизни он не любил ее так, как в смерти; он не был способен оценить вещь или человека, пока их не терял. Он это знал, но знание не облегчало боли. Даже привычное ощущение бессмысленности существования — и то впервые его подвело.

Кто-то стучался в парадную дверь. Удары отдавались в коридорах гостиницы поступью рока, и ему на мгновение сделалось страшно. Потом зазвенел звонок — ломко, настойчиво.

— Что такое? Ладно, иду, иду, — не то отозвался он, не то пробормотал себе под нос и поднялся, шатаясь. Он обернулся взглянуть на Розу и почувствовал одну лишь нежность; видимо, он пришел к какому-то временному согласию с воспоминаниями о ней.

— Нужно идти, голубка, — сказал он. — Кому-то я там понадобился, малышка.

Он в последний раз улыбнулся ее застывшему лику и вышел в коридор, заперев за собой дверь.

Снаружи послышался приглушенный женский голос:

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

Полу казалось, что он только что пробудился от глубокого сна.

— Иду, — хрипло отозвался он и начал спускаться в вестибюль.

За матовым стеклом просматривались два слившихся силуэта. Пол не стал включать свет и прошел прямо к двери. На ступеньках крыльца стояли, тесно прижавшись друг к другу, мужчина и женщина. Лиц их не было видно.

— Поторапливайтесь! — позвала женщина, разглядев Пола в свете уличного фонаря, но он и не подумал открыть дверь.

— Проснитесь! — сказала женщина, громко постучала, затем прижалась лицом к стеклу. — Откройте!

— Очень поздно, — заявил Пол. — Четыре утра.

Ни голос этой женщины, ни уставившийся на него густо подведенный глаз не были ему знакомы.

— Мне нужна моя обычная комната, — сказала она. — Четвертый номер. На полчаса, самое большое на час.

Пол отрицательно покачал головой. И чего она к нему пристала, подумал он. Женщина, видимо, хорошо знала гостиницу.

— Бросьте! — продолжала она настаивать. — Когда все комнаты заняты, вы табличку выставляете. Я знаю. Надоело мне спорить. Идите позовите хозяйку, и поскорей. Хозяйка мне никогда не отказывает.

Пол отпер замок и приоткрыл дверь. Его взору предстала полная проститутка средних лет с сильно подведенными веками. За ней стоял мужчина в длинном пальто. Он опасливо косился по сторонам, боясь, что его увидят.

— Мы с Розой старые приятельницы, — сообщила женщина. — Так что откройте. Впустите меня, а то я ей пожалуюсь.

Пока она говорила, мужчина бесшумно попятился, повернулся и ушел. Женщина ничего не заметила. Пол открыл дверь, она быстро скользнула в дом.

— Все в порядке, — сказала она, оборачиваясь. — Входи.

Увидев, что клиент смылся, она набросилась на Пола:

— Что, доволен? Он убежал.

— Сожалею, — ответил Пол. У него было чувство, словно все это происходит во сне, словно и сам он, и другие — ненастоящие. Мысль о том, что он, вероятно, обидел Розину подружку, вызвала у него новый приступ сентиментального раскаяния. Женщине, судя по всему, что-то от него требовалось, но он не понимал, что именно, даже после того как она подтолкнула его к двери.

— Сбегай верни его, — сказала она, вплотную подойдя к Полу. Он не видел ее лица, но ощутил затхлый сладковатый запах, как от увядших цветов. — Он не успел далеко уйти. Приведи его, скажи, что все в порядке.

Пол выскочил на улицу. Начинало рассветать. Он чувствовал усталость и замешательство. Вероятно, ему следует сделать то, о чем просит женщина. Мужчина, подумал Пол, сам согласился пойти с ней, и будет только справедливо, чтобы он уговорил его вернуться.

Он торопливо пошел, вбирая легкими холодный утренний воздух. Не прошло и десяти минут, как он оплакивал жену, и вот он уже на побегушках у какой-то шлюхи, занимается сводничеством ради памяти об умершей. Чувство раскаяния начало отступать, а прежний гнев понемногу возвращаться. Быть может, и это тоже — одна из шуточек Розы, подстерегающих его на каждом шагу. «Почему проститутки так любили Розу?» — рассеянно подумал он.

• Предыдущая
• 26/32
• Следующая