Первая месса (СИ) - Дубинин Антон - Страница 3

И, уронив голову на руки, Абель какое-то время так лежал и старался не заплакать от своего пьяного дурацкого счастья. Он слушал, как Адам горячо рассказывает Петеру, как он вплавь добрался до птичьего островка на спор с береговым слабаком, грузчиком Даном — а Петер в то же время столь же горячо делится с ним историей, как он в прошлом августе ходил с отцом на охоту и нарвался на лосиху с лосенком.

— И вот, представляешь, чую — ногу свело!

— Ну да, и тут из лесу вываливается мамаша этого ревуна…

— Я руками-то гребу и думаю — ну все, пропал, и тут, слава Тебе Господи, ноги начинают по дну скрести…

— А папаша мне говорит: давай, матушку твою растак, чего встал, лезь на дерево и сверху пали ей в рыло! В рыло, чтобы шкуру не попортить…

Абель слушал своих шумных друзей, сопел и думал — Господи, Господи, я Тебя так люблю, извини, что я пьяный, пусть я не буду сегодня позорно реветь у всех на глазах. И не заревел.

Только тогда обнаружили, что случилось нечто давно ожидаемое: выпивка кончилась.

Ожидать этого, конечно, ожидали, а когда случилось — оказались не готовы. Еще бы. Ведь так хорошо сидели! Любили друг друга, как никогда. Особенно это касалось Абеля, который едва ли не впервые оказался полностью принятым в компанию. Да и Адаму тоже стало огорчительно: он не привык к такому трогательному единению. Брат в кои-то веки сделался своим для всех, не только для него; его не нужно было защищать, все время следить исподволь — не собирается ли его обидеть кто-нибудь из парней. Появилась наконец степень доверительности, которая приходит только после определенного количества совместно выпитого по радостному поводу. Говорили о важном. И тут, получается, все, пора расходиться? Потому что если застолье опускается на уровень чая, значит, долго ему не продлиться. Абель так и не спел ни одного псалма — хотя обещал. И самому Адаму не удалось попеть, а хотелось — не псалмы, конечно, а обычные застольные песенки, «в море ледяно-ом, эх, замерзал рыбак», и все такое прочее, чтобы ребята подхватили, и Хелена привалилась плечиком к его плечу…

И самое обидное было — прерывать необычайно приятное ощущение связи с братом.

Конечно, еще немного посидели, Адам сделал попытку пробраться в погреб и что-нибудь новое оттуда выкрасть. Но стоило ему открыть дверь из кухни, послышался сонный голос матушки: «Ребятки, вы уже спать?» Оставалось только закрыть дверь снаружи и грустно развести руками в ответ на немой вопрос общества. Хелена зевнула, прикрывая рот ладошкой. Лилия предложила вскипятить на примусе чаю. Ее брат Карл осмеял девчонку и позвал лучше пойти домой, а то завтра отец погонит на берег зверье стрелять, надо бы выспаться. Петер ничего не говорил, ковырял пальцем клеенку и ждал, что предложит атаман. Если что-нибудь веселое — поучаствовать, а если ерунду — лечь спать. Причем прямо тут, положив голову на липкий кухонный стол. Им-то всем что, у них не уезжает брат почитай что навсегда.

И вдруг Адам вспомнил что-то очень важное: настолько важное, что он даже не сразу понял, что это. Зато вскочил — тело отреагировало прежде разума — подняв обе руки ладонями вперед, словно Адам сдавался, и все тут же обернулись, чтобы его слушать.

Абель пьет с ними последний раз. Не то что бы Адам часто радовался, что у него есть брат — но сегодня был именно такой редкий случай, и этот случай наверняка последний. Абель обещал, что больше не будет напиваться «в дым», а значит, все «следующие разы», когда он сядет с ними за стол, это окажется уже не тот Абель. Нет — чопорный остроносый юноша в рубашке с воротником-стоечкой, и таким, как сегодня — мягким, пьяным, смеющимся и на удивление своим — он никогда не будет.

Адам хотел сказать что-то патетическое. Наверное, грустное. Но вместо этого на него накатила неуемная атаманская отвага, желание устроить что-нибудь интересное и героическое, чтобы потом долго вспоминалось. А главное — чтобы перестать чувствовать утекающее из рук время, их с братом время свободы, юности, когда все впереди, и пьют только за доброе будущее, ничего не зная о сделанных выборах и отрезанных путях возвращения.

— А поплыли на берег, — сказал Адам и сам удивился, как же такая смелая и веселая идея раньше не пришла в голову. И еще больше он удивился, не заметив огня энтузиазма в глазах друзей, «своих верных корсаров», которые всегда хотели делать то же, что и атаман.

— Темно, — сообщила Лилия, которую, в сущности, никто с собой не звал и ни о чем не спрашивал. Ее и на пьянку-то пригласили за компанию, чтобы было за столом больше одной девушки, и не только на Хелену смотрели мужские глаза.

Но ее, как ни странно, услышали. Петер закивал, видимо обрадовавшись, что не он первый ответил атаману «нет».

— И правда темно, Адам. Ветер опять же. Да зачем на берег-то? В деревню, что ли? Там лавка давно закрыта уже.

— Чума с ней, с деревней, — отмахнулся храбрый, пьяный и веселый Адам. Храбрость его всегда оказывалась заразительна. — В город! Часа три ходу — и мы на месте, а там кабаки открыты до самого утра. С музыкой! С салатиками вместо воблы! И с официантками в передничках. А утром можно и обратно. Погуляем как следует.

Петер с сомнением смотрел на лучшего друга, начиная колебаться. Карл что-то считал на пальцах, потом поглядел в окно, залепленное по трещине тремя слоями скотча — и совершеннейшая чернильная темнота за стеклом ему не понравилась. Хелена и Лилия переглядывались — женский здравый смысл пересилил в обеих хмельную жажду приключений, и две заядлые соперницы взглядами заключали против парней боевой союз.

Один Абель глядел чистыми, хотя и пьяноватыми глазами на роскошного брата — и было ясно, что он заведомо на все согласен. Последний раз гуляем. Последний.

— Ну что? Трусите? — Адам обвел свою неверную банду сощуренным взглядом. — Сосунки! Темноты испугались! Да я до города с закрытыми глазами доберусь! Сперва по прямой, на свет деревни, или в крайнем случае кормой к нашему маяку, а потом — вдоль берега до самой пристани. Ну, дольше минут на двадцать, и все дела. Кто со мной?

Петер издал неопределенное хмыканье. Конечно, продолжать пить — это здорово, читалось в сем коротком звуке, однако же через три часа в холодном темном море, в тряской моторке — у кого угодно пройдет жажда приключений. Сейчас конец августа, а в краю, где картошка начинает цвести в середине июля, где в сентябре по утрам нередок иней на траве — в таком неприятном краю, как североморский округ, в конце августа можно промерзнуть на ночном ветру до костей.

— Отец тебе голову оторвет, — быстро сказала Хелена. Она, как всегда в таких случаях, сделала лицо как у взрослой женщины — неприятно-озабоченное; и Адам увидел ее такой, какой она может стать — толстоватой, сварливой, не желающей и слышать о приключениях дурехой-женой. Обычной теткой, такой, как Адамова мать, как все Серолудские жены. И как всегда в таких случаях, ему захотелось отвернуться и какое-то время не видеть своей невесты.

Баба ты, баба и есть, подумал он — и в очередной раз почувствовал себя мужчиной, корсаром или охотником, в любом случае — воином, у которого в жилах горячая кровь. Хотя даже с самой горячей кровью в одиночку в город не поплывешь — весь смысл-то в том, чтобы попробовать веселой и опасной мужской дружбы. Когда небритые крепкие ребята, оскалившись на ветру и прикрывая друг друга круглыми щитами, бок о бок спрыгивают с корабля и оказываются в белом кипении настоящего боя. И хорошенько пускают кровь недо-людям, по глупости и подлости заступивших им путь.

— Кто со мной? — повторил он, глядя на брата. Абель встал, нетвердыми ногами запнувшись о стул.

— Конечно, поплыли, — сказал он, сияя. Пришел его день, его приключение с Адамом вдвоем, и он не собирался его никому уступать.

— Ребят, может, не надо? — тихо спросил доселе молчавший Карл. — Кабак — это здорово, конечно, но если вы спьяну ухнете килем вверх, мало веселого будет. Завтра днем все равно мужики на охоту поплывут, вот бы с ними и смотались бы до деревни. А пить на сегодня хватит уже. С пяти часов сидим.