Южане куртуазнее северян (СИ) - Дубинин Антон - Страница 39

То была холодная, но бесснежная зима 1165 Анно Домини, незадолго до Рождества, когда Кретьен в Труаском замке графа принялся за новый роман о любви.

Им бы не расставаться, им бы быть все время втроем.

Но Анри попросил — очень попросил! — и разве мог Кретьен отказать.

Анри очень не хотелось в Пуатье — пусть даже в качестве супруга и провожатого Мари. Юной графине вздумалось навестить свою матушку Алиенору, которая, подарив английскому королю трех прекрасных сыновей и дочь, предпочитала проводить хотя бы несколько недель в году в родном именье, том самом, откуда некогда выезжал в поход великий Гийом Девятый, отправляясь в изгнанье, в Святую Землю, с Богом заключив союз… Туда-то, на берега прекрасной Вьенны, где леса широколиственных платанов и каштанов влажно шумят по ночам, где певучий южный выговор редко прерывается франкской речью, где Кретьен еще никогда не бывал — и лежал ныне путь их кортежа, прекрасной дамы и двух рыцарей, данных супругом ей в спутники. Вторым, после Кретьена, оказался пятидесятилетний Тьерри Шалонский — отличный воин и муж весьма опытный, знакомый Кретьену еще по Святой Земле, и мало кому из своих вассалов Анри доверял больше, чем этим двоим. Кроме того, Мари взяла с собой пару служанок, весьма милого пажа по имени Шарль, человек десять солдат, трех егерей, в том числе одного старого, усмешливого — любимца Анри, чтобы охотились по пути. Дорога предстояла недели на две, а то и больше, и избалованная дама не хотела в чем-либо терпеть недостаток. Еще в качестве эскорта по собственной воле с ними увязался любезный друг Годфруа. Который по странной случайности при Альенорином дворе пока не бывал и собирался наверстывать упущенное, покоряя красотой и обаянием пуатьерских дам.

«Ты уж съезди, будь другом, — так говорил Анри своему вассалу, то и дело для большей убедительности встряхивая его за плечо, — там же это… южные всякие разности, трубадурские сборища, я там с тоски умру за два дня…» И совсем иначе говорил он, когда, выехав провожать обожаемую супругу аж до самого моста через Йонну, прощался с нею — впервые на долгое время.

— Смотрите, мессир Кретьен, — сказал он сурово, обнимая друга на прощание и размашисто крестя его в путь. — Доверяю вам свою любовь и честь, оберегайте Мари, как родную сестру, и Христа ради и ради вашей верности не допустите до нее никакого зла.

— Я постараюсь, мессир Оргелуз, — слегка краснея, ответствовал вассал, глядя сквозь прищуренные глаза на ярко блестящую воду. На короткий миг ему стало жутковато — кажется, развлекательная поездка оборачивалась некоей большой ответственностью.

— Не далее чем через два месяца ждите нас обратно, — с детской убедительностью говорила Мари, чьи волосы в солнечное утро поздней весны казались совсем золотистыми, просверкивающими красноватыми искрами. — Если же что-либо изменится, я пришлю гонца… И не забудьте, — она с проповеднической назидательностью приподняла тоненький палец, — заказать обедню о путешетвующих… А потом — обед для тридцати бедняков, ради удачного исхода странствия. Завтра же, и непременно!..

— Ну, храни вас Господь, — и граф еще раз перекрестил их — уже всех вместе, всадников и небольшую крытую повозку, едва кортеж начал переваливаться через широкий мост. Мари пока что хотела ехать верхом, и конь ее, свадебный подарок Анри, был серебристо-серым, почти белым, с длинною черной гривой. Этот конь и Кретьенов угольный Морель приходились друг другу сводными братьями — сыновья одной матери, прекрасной испанской кобылы, которая стоила Анри едва ли не столько же, сколько все остальные его лошади, вместе взятые. Только конь Мари родился пораньше — на несколько лет, и отличался нравом чрезвычайно сдержанным, как тот самый скакун Эниды — «Он не кусает, не несет, и на дыбы он не встает, и ехать на таком коне — что плыть по озеру в челне…» Ну, это так и подобает коню, чей хозяин — юная дама. Кретьен обернулся и махнул графу рукой, а тот — уже с другого берега, в окруженье нескольких оруженосцев — зачем-то отсалютовал мечом, и на лезвии ярко блеснуло солнце. Прекрасный выдался апрель, очень теплый, а до ближайшего замка, места ночлега — меньше дня пути, и торопиться совершенно некуда. Годфруа, не имевший лошади, ослом однако же погнушался, и шел теперь пешком рядом с обозом — звон его мозгораздирающей флейты даже не вызывал у Кретьена обычного раздражения. Верный Ученик толковал о чем-то с Анет, хорошенькой графининой девушкой, ехавшей на телеге; та порою начинала глупо хихикать — видно, синие глаза и музыкальные таланты Годфруа начинали растапливать ее слабенькое сердечко. Стихи он ей, что ли, читал -

И все в таком духе, небось не Historia Francorum ей цитирует.

В новую свою, Кретьеном подаренную зеленую широкополую шляпу («Ну не носи ты, Христа ради, эту свою рвань, мне перед Анри неудобно… Заделался в ученики — так учись хоть пристойно одеваться!») неунывающий голиард воткнул красивое черное перо. Похоже, соколиное, и оно лихо торчало под углом, придавая всей конструкции несколько разбойничий вид.

— Наив, — окликнула Мари, поворачивая сияющее, ярко освещенное солнцем лицо. — Послушайте-ка, у госпожи моей матушки наверняка случится состязание трубадуров. У нее же сейчас такой поэтический двор в Пуатье, какого по всей Европе не найти!.. По-моему, вы просто должны…

— Не отшучивайтесь, — Мари погрозила пальцем, на котором вспыхнул огоньком камень большого перстня. — Можете считать, что это приказ. Весной, когда весь мир в цвету, не стыдно ль вам за немоту? Конечно же, вы будете выступать.

— Но госпожа моя, — Кретьен свел черные свои брови в мучительной попытке объяснить. — Я же, вообще-то, совсем не пою… А свои песни надо исполнять в голос, а не просто подавать слушателям листок со стихами!.. К тому же у меня все длинное, а что короткое, лирическое — то просто никуда не годится…

— Значит, найдем вам жонглера, Наив, — нетерпеливо отмахнулась владычица. — Если угодно, хоть того же вашего ученика — кажется, ему это не впервой… О! Я придумала! Я сама спою ваши песни! А что? Из меня неплохой жонглер, не так ли?

— Ужасный, госпожа моя, — искренне отвечал Кретьен, едва не свалившись с коня — а затем и с моста — в воду. Он был, на всякий случай, в кольчуге — и потому столь сильное удивленье могло стоить ему жизни. — Потом, вы знатнейшая из дам, которая почтит этот двор своим присутствием — а хотите выступить в роли какой-то жонглерессы!.. Кроме того, неужто ваша матушка вас не признает? А признает — так что она подумает?..

Мост наконец — к счастью — кончился, дорога — широкая, укатанная многими колесами — тянулась и петляла между редкими дубками, тонувшими в поросли орешника. Где-то позади поскрипывала телега, впереди мелькали зеленые на зеленом спины егерей.

Кретьен, хотя и в кольчуге, ехал без шлема, и волосы его ярко блестели, как сталь. Не имея привычки грызть ногти, он в замешательстве стиснул пальцы так, что слегка хрустнули суставы. Похоже, что Мари, вырвавшись — в первый раз — из-под чьей бы то ни было опеки, решила развернуться вовсю.

— А я и не хочу жонглерессой, — капризно заявила она, сгоняя со щеки назойливую мошку. Волосы ее, убранные под гебенде, просвечивали ясным золотом. Похоже, Кретьен не ошибся в своих предположениях. — Я буду жонглером!

— Как так, госпожа моя?

— Да вот так. Посмотри-ка внимательно на Шарля, пажа! Разве он не прелесть? И разве я не смогу влезть в его одежду? Наряжусь таким же прелестным мальчиком, а звать меня будут, например, Этьен.