Испытание Джеймса Ренча - Джером Клапка Джером - Страница 1

— Есть два вида подкаблучников, — отметил Генри. — Те, кому это нравится, и те, кому нет, и я не могу утверждать наверняка, что вторые составляют большинство.

Я забыл, с чего вдруг всплыла эта тема, но вроде бы мы обсуждали достоинства Генриха VIII, отца и мужа.

— Видите ли, — продолжил обожающий порассуждать Генри, — это придает остроты жизни. Она нынче становится несколько монотонной, раз уж повсюду тишь да гладь и нигде, за исключением собственного дома, нет никакой возможности поссориться. Я сдружился с одним парнем в ту зиму, когда работал в Дрездене в «Европейском дворе». Тихий, кроткий человек, по профессии мясник, работал по найму, а вот его жена была портнихой — шнайдерин, как их там называют, и ей принадлежало относительно большое ателье на Прагерштрассе. Мне всегда говорили, что немецкие мужья худшие из всех, жены для них рабыни, и лишь при самом добром отношении они воспринимают их как служанок. Но, насколько я могу судить по собственному опыту, человеческая натура не меняется так уж сильно с увеличением расстояния до Лондона, как мы иногда себе представляем, и во всем мире у мужей возникают одинаковые проблемы. По крайней мере я встречался с одним или двумя немецкими мужьями, которые никак не тянули на рабовладельцев, во всяком случае в семейной жизни, и я точно знаю, что мейстер[1] Энтон — так звали парня, о котором я вам рассказываю, — не мог оказаться в худшей ситуации, даже если бы родился и вырос англичанином. Детей у них не было, так что его жена целиком и полностью посвящала себя ему и девушкам, которые у нее работали, и, как могла, отравляла им жизнь. Что касается девушек, они заканчивали работу в шесть вечера, и очень многие не выдерживали и месяца. Но мужу, который не мог подать заявления об уходе, приходилось терпеть все это восемнадцать часов в сутки. А если ему удавалось вечерком вырваться на час-другой, чтобы поболтать с друзьями, то есть с нами, за кружкой пива, он все равно не мог полностью расслабиться, думая о том, что ждет его дома. Конечно же, все друзья Энтона знали о его беде — злобную жену в мешке не утаишь — и жалели его, такого любезного и добродушного, и многие из нас старались помочь советом. Некоторые, наиболее агрессивные, подробно объясняли, как ее приструнить, но, к сожалению, сами они были холостяками, поэтому осуществимость их предложений, мягко говоря, вызывала сомнения. Один мужчина безмерно ему докучал, убеждая воспользоваться ведром холодной воды. Он вообще принадлежал к энтузиастам, уверенным, что холодная вода — панацея от всех бед. Сам всегда ею пользовался, а в отпуск всегда отправлялся куда-нибудь на воды. Ходили слухи, что мейстер Энтон — настойчивость того парня, как я понимаю, принесла плоды — попытался провести этот эксперимент, но закончился он, похоже, неудачно. Во всяком случае, мы не видели его неделю. Говорили, все это время он лежал в постели вроде бы с переохлаждением печени. Но следующее сделанное ему предложение он довольно грубо отклонил, объяснив, что у него нет желания снабжать жену новыми идеями.

Женщина она была неплохая, можете мне поверить, но больно вспыльчивая. Временами производила самое приятное впечатление, а вот когда показывала характер, жизнь с ней, полагаю, превращалась в сражение. Он выдержал семь лет, а в один прекрасный день, не сказав ни слова, безо всякого предупреждения ушел из дома. Поскольку она вполне могла себя содержать, такое решение казалось оптимальным, и все гадали, почему оно никому не пришло в голову раньше. Я не видел этого парня девять месяцев, пока совершенно случайно не столкнулся с ним на платформе в Кельне, где ждал поезда на Париж. Он сказал мне, что в переписке они сумели устранить все имеющиеся у них разногласия и теперь он возвращается к жене. Выглядел он радостным, ему явно не терпелось увидеться с ней.

— Думаете, она действительно изменилась к лучшему? — спрашиваю я. — Полагаете, девяти месяцев хватило, чтобы она выучила свой урок?

Мне не хотелось его огорчать, но я знал только одну женщину, которая отучилась пилить мужа, и произошло это лишь после того, как она выпала из окна третьего этажа. Результатом стал, как это называют врачи, перманентный паралич голосовых связок, но едва ли этот случай можно рассматривать как прецедент.

— Нет, — отвечает он, — ей не хватило бы и девяти лет. Но я за это время свой урок выучил. Вы меня знаете, — продолжает он, — я человек спокойный. Если мне никто слова не скажет, я тоже никому ничего не скажу. Так я и жил после того, как ушел от нее. Изо дня в день, всегда одно и то же. Встаешь утром, работаешь, выпиваешь кружку пива, ложишься вечером спать. Ничего интересного, ничего будоражащего. Какое-то животное существование.

Да, он был странный парень. На многое смотрел исключительно со своей колокольни, как и в этой истории.

— Случай любопытный, — согласился я, — но не из тех, однако, о которых следует рассказывать. У женщин может сложиться впечатление, что пилить мужа — это здорово, и они станут опробовать этот способ даже на тех мужьях, которым такие эмоциональные встряски ни к чему.

— Этого можно не бояться, — ответил Генри. — Как говорится, женщины пилящими рождаются, а не становятся. Она будет пилить, как роза — расцветать, и не потому, что ей этого хочется, а потому, что такой создана. Если женщине это не дано от природы, ничего у нее не выйдет, как бы она ни старалась. А что касается мужчин… что ж, пока жену выбирают по старому правилу, мы будем узнавать, что получили, когда деваться уже некуда и остается только делать хорошую мину при плохой игре. — Я помню одного парня, — продолжил Генри, — который много лет назад работал со мной в одном маленьком отеле в городе. Он был официантом, как и я. Человек в целом неплохой, хотя любил немного задирать нос в свободное от работы время. Он уже два или три года был обручен с одной из горничных, очаровательным созданием с большими наивными глазами и голоском, напоминающим журчание ручейка. Странные существа эти женщины! Со стороны никогда не скажешь, из чего они сделаны. Тот сезон выдался для них удачным, и они подумывали над тем, чтобы все-таки рискнуть и пожениться. Так и поступили, и вернулись на работу после недельного отпуска, он — в ресторан, она — в номера. Разница состояла только в том, что они сняли пару комнат на Мидлтон-роуд, откуда летом можно увидеть одно или два зеленых дерева.

Первые несколько месяцев они жили душа в душу. Она была о нем почти такого же высокого мнения, как и он сам о себе, и это только способствовало укреплению семейного мира, а он гордился ею так, словно она — творение его рук. Потом в Новой Зеландии умер его дальний родственник, о котором он никогда не слышал раньше, и оставил ему состояние.

Вот тут у него начались проблемы, да и у нее тоже. Я не говорю, что этих денег хватило бы на покупку титула пэра, но человеку, которому обычно снились сны о чаевых в полкроны, такая сумма показалась бы огромной. В любом случае ее хватило, чтобы он потерял голову и увидел себя совсем в другом свете. Первым делом он, естественно, подал заявление об уходе и сжег свой рабочий костюм, который, впитав в себя немало жира, горел отлично. Если бы он на этом остановился, никто бы его ни в чем не обвинил. Но он не остановился. Снял дом в «конюшнях» рядом с Гросвенор-сквер, обставил его, как второразрядный немецкий ресторан, стал одеваться, как букмекер, и почему-то решил, что общение с несколькими скользкими типами из Сити и одним или двумя щеголями из высшего общества, давно оставшимися без гроша, приведет его на Парк-лейн и в палату лордов. И только жена мешала ему полностью порвать с прежней жизнью. В чепце и переднике или в воскресном платье, она всегда выглядела слишком простовато, чтобы с ней можно было показаться на людях. А в одежде, приобретенной по советам его новых друзей, она и вообще напоминала дворовую курицу в перьях индюка. Он пришел в ужас, выяснив, что размер ее перчаток семь с четвертью, а туфель — больше четвертого, а такое отношение, естественно, раздражает женщину даже больше, чем обнаруженные недостатки ее бессмертной души. Я догадываюсь, что за какой-то год он превратил ее жизнь в ад, пытаясь дотянуть ее до стандартов тех, кто с субботы до понедельника пребывает в Брайтоне, то есть до людей, которыми он себя окружил. По части практической сметки она могла дать ему сто очков форы, и он бы только выиграл, если б слушал ее, вместо того чтобы настаивать, что она должна слушать его. Но есть люди, которые думают, что если будут достаточно ценить шампанское и балет, их принадлежность к сливкам общества ни у кого не вызовет сомнений, и он входил в их число. А любое ее здравомыслящее предложение только убеждало его, что она явно ему не подходит.