Любовь, только любовь - Бенцони Жюльетта - Страница 31

• Предыдущая
• 31/77
• Следующая

– В следующий раз, когда ты, тварь, посмеешь говорить о моем брате, я задушу тебя собственными руками, – сказал он, протянув к ней большие-смуглые руки. – Благодари Господа, что я не могу подняться. Имя Монсальви не должно оскверняться устами, подобными твоим и женщинами такого сорта…

Он продолжал бы и дальше, если бы его разгневанная речь не была прервана. Катрин подбежала к постели и наотмашь ударила его по лицу. От этого удара повязка сбилась и рана на виске снова открылась. Тонкая струйка крови побежала по обросшей щетиной щеке. Вне себя от ярости и негодования, Катрин, забыв о том, что он ранен, ударила его изо всей силы. Вид струящейся крови успокоил, но не вызвал в ней ни угрызения совести, ни сожаления. Он оскорбил ее, а она и так была к нему слишком терпелива. Она почувствовала смутную радость от того, что причинила ему боль. Она даже желала бы, чтобы эта боль была еще сильней. Ей хотелось наброситься на него, терзать зубами и ногтями, выцарапать эти наглые глаза, в которых презрение сменилось удивлением. Арно инстинктивно прикрыл зардевшуюся щеку рукой. Судя по всему, такое случилось с ним впервые, и он не знал, как себя вести. Пощечина заставила его замолкнуть, и Катрин, поняв это, удовлетворенно посмотрела на него.

– Теперь, – ласково сказал она, – вы запомните меня лучше, мессир…

Сделав реверанс, Катрин с величием оскорбленной королевы удалилась из комнаты, оставив рыцаря предаваться раздумьям. Но силы ее были на исходе. Как только дверь за ней закрылась, она прислонилась к стене, пытаясь немного успокоиться. Она могла слышать, как по ту сторону толстой деревянной двери Арно разразился проклятьями, но это ее не волновало. Что теперь значила для нее эта ярость? Важно было только то, что он нанес ей жесточайшую рану, такую, что ей хотелось кричать от боли. То, что произошло между ними, было непоправимо. Любовь уже никогда не сможет снова свести их вместе. Им было суждено ненавидеть друг друга вечно, и все – из-за недоразумения, объяснить которое Катрин никогда не позволила бы гордость. Он отказался выслушать и, значит, никогда не узнает правды. Но даже если бы он и выслушал ее, все равно его сословная гордость заставила бы посчитать это все выдумкой девушки.

Всхлипывая, судорожно ловя ртом воздух, она пыталась восстановить дыхание. На секунду она закрыла глаза. Ее бешено стучащее сердце немного успокоилось. Изнутри поднималась теплая волна умиротворения, утешая душу. Когда она снова открыла глаза, перед ней стоял маленький доктор, важно глядя на нее из-под огромного тюрбана, похожего на гигантский пион. Катрин была поражена, увидев в его спокойном Взоре столько сочувствия и понимания.

– «Дорогу истинной любви мостят из плоти и крови, – тихо продекламировал он. – И если кто по ней пошел, то должен приподнять подол».

Девушка поспешно утерла слезу, скатившуюся у нее по щеке.

– Кто это сказал? – спросила она.

Абу-аль-Хайр пожал плечами и взялся за ручку двери. Он, вместе с тюрбаном, был на добрых полголовы ниже Катрин, но держался с таким достоинством, что казался невероятно высоким.

– Персидский поэт, который умер много лет назад, – ответил он; – его звали Хафиз, и он понимал, как устроены сердца мужчин. Женские сердца он знал гораздо хуже и часто страдал из – за этого. Но я вижу, молодая женщина, что в этот раз все поменялось местами, и страдаешь ты. Ты столкнулась с мужчиной, красивым и опасным, как толедский клинок, и вот ты истекаешь кровью… Я бы не поверил в это, клянусь Аллахом, ибо как только я увидел вас обоих, я подумал, что вам суждено составить одну из тех редких и благословенных пар, которых так мало на этом свете.

– Вы ошиблись, – сказала Катрин, – и я тоже. На какой-то миг я тоже поверила, что он полюбит меня. Но он ненавидит меня и презирает. Я не могу объяснить вам, за что. Он сказал, что никогда больше не захочет меня видеть.

Маленький доктор расхохотался, не обращая, внимания на негодующий взгляд Катрин, которая подумала, что он выбрал, мягко говоря, не самую подходящую минуту для веселья.

– Хафиз сказал так: «А те, кто пьяницу клянут и обвиняют в скверне, быть может. Господа почтут когда-нибудь в таверне». Он ненавидит тебя и желает. Чего еще надо? Если женщина разожгла в мужчине желание, она может быть уверена, что когда-нибудь встретит его снова. Ты должна понимать, что разгневанный мужчина позволяет своей речи, этой бешеной кобыле, мчаться, закусив «удила. Голоса бури внутри него кричат слишком громко, чтобы он мог услышать тихий голос разума. Ступай же к своему дяде, который начинает беспокоиться, и позволь мне заняться этим нелегким человеком. Я останусь с ним и буду сопровождать его к герцогу Бургундскому. Я попытаюсь выяснить, что же происходит в его упрямой голове. Иди с миром, молодая женщина.

Не произнеся больше ни слова, Абу-аль-Хайр поклонился Катрин и, подав знак своему слуге, стоявшему поодаль, как статуя из черного дерева, вошел в комнату.

Немного успокоившись, Катрин задумчиво направилась в свою спальню, в которой провела так мало времени, и стала приводить себя в порядок. Внизу, на дворе, Матье по-прежнему звал ее. Она перегнулась через перила галереи и крикнула:

– Одну минутку, дядюшка, я уже иду, – затем она вернулась в комнату. Через несколько минут, одетая в платье из тонкой коричневой шерсти и роскошный герцогский плащ поверх него, с косами, спрятанными под плотно облегающим шелковым капюшоном, придававшим ей сходство с юным монахом, она величественно сошла по лестнице во внутренний двор, сопровождаемая полурассерженным, полувосхищенным взором своего дяди и откровенно восторженным взглядом молодого Руссе. Бургундский капитан явно был счастлив снова увидеть девушку и подскочил, чтобы подать ей руку, когда она спускалась с последней ступеньки, и перевести через лужи, оставшиеся после грозы.

С отрешенной улыбкой Катрин протянула руку и подошла к Матье, который, подбоченясь, наблюдал за этой сценой. Его капюшон, по обыкновению, торчал дыбом.

– Доброе утро, дядюшка. Хорошо ли вы спали?

– Откуда ты взялась? – проворчал Матье, торопливо целуя подставленный племянницей лоб. – Я уже давно ищу тебя.

– Я пошла погулять, но трава была мокрая, и мне пришлось переодеться.

– Никак ты торопишься? Я-то думал, что ты беспокоишься о нашей вчерашней находке, что…

Катрин ответила ослепительной улыбкой и затем, возвысив голос настолько, чтобы, он смог донестись до того самого окна, раскрытого прямо над ее головой, ответила:

– Мы нашли для него доктора и больше ничем не можем помочь. Он уже не нуждается в нашем милосердии. Отправимся тотчас же, мне не терпится скорее очутиться дома.

Твердым шагом она направилась к уже оседланным и готовым к отбытию мулам. Она позволила Жаку де Руссе поддерживать ей стремя вместо старого Пьера, отблагодарив его улыбкой и ласковыми словами.

– Большое спасибо, мессир. Я признательна монсеньору Филиппу за то, что он прислал вас. Это – большая честь, а также удовольствие, поскольку это означает, что мы продолжим путь в вашем обществе.

Зардевшись от радости, молодой человек вскочил в седло и дал своим людям сигнал к отправлению. Ласковые слова Катрин вдруг распахнули дверь, которую до сих пор он считал наглухо для себя закрытой. Герцогская любезность слишком ясно указывала на то, какое значение он придает прекрасной дижонке, и Жак не сомневался, что в недалеком будущем Катрин суждено будет изведать любовь его хозяина. Но ведь у женщин всегда есть право выбора, и ничто не мешало молодому капитану во время поездки также проявить настойчивость.

Он замедлил шаг своей лошади, подстраиваясь под ход мулов, и попытался продолжать разговор, который так хорошо начался. Но Катрин, казалось, внезапно поразила немота. С бесстрастным лицом, опустив глаза, она односложно отвечала на все его заигрывания. Вскоре Жак де Руссе вынужден был примириться с необходимостью ехать молча и удовлетвориться восхищенным созерцанием ее обворожительного профиля, обрамленного пышным меховым капюшоном.

• Предыдущая
• 31/77
• Следующая