Ловушка для Катрин - Бенцони Жюльетта - Страница 10

• Предыдущая
• 10/59
• Следующая

Грохот молотка прервал Катрин на полуслове. Он донесся из дома, где жил Огюстен. Дверь в его мастерскую была открыта, и можно было видеть разлетающуюся во все стороны стружку.

Катрин повернулась к кружевнице:

– Ваш отец работает с таким жаром. Чем это он занят?

– Он делает гроб. Первый… гроб для брата Амабля!

– Первый? Он что же, рассчитывает, что будут другие?

На губах Азалаис показалась улыбка, и она посмотрела на Катрин с едва скрываемой дерзостью.

– Будет еще много других, и вы это прекрасно знаете, госпожа Катрин! Пусть осада длится сколько угодно, и пусть город будет взят – мой отец не останется без работы. Вы же отлично знаете, что их будет очень много, тех, кто умрет из-за вас.

Наступила полная тишина. Катрин спрашивала себя, не ослышалась ли она. Гоберта и ее подружки переглядывались, не веря своим ушам. Но молодая женщина быстро пришла в себя и нахмурила брови:

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего, все уже сказал сеньор д'Апшье… если я правильно его поняла. Он хочет золота, госпожа Катрин, и вас! Что касается золота, то его вы, конечно, можете ему дать, но себя?.. Вы хотите сохранить себя, а из-за этого идут умирать все эти люди. Себя одну… раз мессир Арно не вернется.

Продолжая говорить, она подняла с края колодца полный кувшин и легким движением поставила его на плечо. Она продолжала улыбаться, явно получая удовольствие от эффекта, который произвели ее слова. Она наслаждалась, что поразила Катрин в самое сердце. Но уйти не успела. Просвистела пара увесистых оплеух, и Азалаис оказалась на земле, посреди осколков кувшина, придавленная восемьюдесятью фунтами Гоберты. Азалаис пыталась подняться, но торговка за волосы удерживала ее на земле.

– Гоберта! – крикнула Катрин. – Отпустите ее…

Но Гоберта ничего не хотела слышать.

– Если бы я не знала, Азалаис, что твоя бедная покойная мать была святая женщина, я бы сказала, что ты порожденье свиньи. С чего это вдруг судьба наших людей тебя заинтересовала?! Строишь из себя гордячку, все-то парни слишком просты для тебя. Тебе, кажется, нужен сеньор? А раз мессира Арно тебе не видать, так ты, верно, говоришь себе, что вполне подойдет один из волков Апшье? И которого из них ты хочешь? Давай говори, ну говори же!

Свободной рукой разошедшаяся Гоберта хлестала девушку по щекам с такой яростью, что Катрин испугалась, как бы она не убила ее.

– Надо их растащить, Бабе, – крикнула Катрин. – Гоберта может ее прикончить.

– Ну так что же, – отвечала злопамятная жена торговца воском, – не велика беда!.. Мой младший вдоволь наплакался из-за нее летом.

Но все-таки Бабе с помощью других женщин оторвала Гоберту от ее жертвы.

Вся красная от ударов, в крови, кружевница с рыданиями встала. Но ее жалкий вид не смягчил гнева Гоберты, которую с трудом удерживали, не давая вырваться.

– Пустите меня! – кричала разъяренная женщина. – Я хочу, чтобы эта шлюха ползала на коленях! В грязи, на коленях, вымаливая прощения у нашей госпожи!

Так как повисшие у нее на руках женщины ни в какую не хотели ее выпускать, она прорычала в сторону своего врага, которую Мари уводила домой:

– Ты слышишь, дрянь? Ты будешь просить прощения!

– Прощения? За что? – выкрикнула Азалаис и бросилась к дому.

Огюстен появился на пороге своей мастерской, держа в одной руке молоток, а в другой – деревянный гвоздь. Он почти натолкнулся на свою приемную дочь, мокрую, грязную и изрядно потрепанную.

– Она побеседовала с Гобертой… – попыталась объяснить Мари Брю.

Но Огюстен отодвинул ее рукой и зашагал к группе женщин. Его вид не предвещал ничего хорошего. Но это не произвело впечатления на Гоберту.

– Прощения за то, что она осмелилась сказать госпоже Катрин! – прорычала она. – Не стоило об этом говорить, но твоя Азалаис – порядочная стерва! Если бы ты ее почаще охаживал по бокам, она не была бы такой ядовитой.

– Что такое? Что она, интересно, осмелилась сказать?

Огюстен подошел поближе. А так как его голая рука крепко сжимала молоток, женщины, державшие Гоберту, как по команде отпрянули, боязливо взвизгнули, уверенные, что он сейчас обрушится на них.

Катрин также отпустила Гоберту, но только для того, чтобы броситься между нею и разъяренным плотником.

– Довольно! – сказала она сухо. – Теперь моя очередь говорить, а ваша – слушать.

– Я имею право знать, что сделала моя дочь, – проворчал он.

– Идет! – согласилась Гоберта, к которой возвращалось ее добродушие по мере того, как она успокаивалась. – Что касается того, что с ней приключилось: я ей дала хорошую взбучку, которую от тебя она никогда не получала! И готова начать снова, если только ты не сделаешь это сам. Она сказала, что ты неплохо заработаешь на гробах для всех тех, кто даст себя убить за госпожу Катрин. Ты с этим согласен?

– Она не могла этого сказать!

– Она это сказала, Огюстен! – вмешалась Катрин. – Она считает, что я являюсь причиной всех тех страданий, которые выпадут на долю нашего города, я одна! Вы того же мнения?

– Н-нет, конечно. Никто не хочет, чтобы Апшье были нашими сеньорами, они грубы и жестоки. Вот только если мессир Арно не вернется…

Она посмотрела на его упрямое лицо. Было очевидно, он сердился на нее, но привычное почтение удерживало от того, чтобы сказать ей все в лицо. И Гоберта снова, не в силах долго оставаться вне сражения, вмешалась в разговор.

– Мессир Арно вернется! – уверенно сказала она. – Но даже если он не вернется, у нас есть наследник и другой сеньор – аббат Бернар! А теперь ты можешь сказать своей дочери: до того, как она выдаст госпожу Катрин, о чем, я думаю, вы поговорите в семейном кругу, мы отправим ее голую за стены города и посмотрим тогда, что сделают с ней эти «сеньоры», о которых она так мечтает!

– Не начинайте снова! – отрезала Катрин. – Я не сержусь на вашу дочь, и давайте все помиримся!..

Нехотя Фабр пробормотал, что он больше не сердится на Гоберту, а Гоберта, в свою очередь, пробурчала, что Азалаис нечего ее опасаться, если та попридержит свой язык. Катрин этого было достаточно.

В сопровождении Гоберты, которая возвращалась к себе, как и все остальные, Катрин направилась в сторону аббатства, где должна была встретиться с духовным сеньором Монсальви.

Несмотря на все проявления дружбы и привязанности, которые ей только что были продемонстрированы, Катрин было грустно и тяжело на душе, так как во всей этой толще верности и преданности она обнаружила тонкую трещину. Трещину, конечно, небольшую и неопасную, но и этого было довольно в тот момент, когда город должен был представлять собой одну душу и одну волю.

Конечно, Катрин не могла строить иллюзий в отношении Азалаис. Она помнила то зимнее утро во дворе замка, когда случайно увидела, каким взглядом та обволакивает ее мужа. Тогда она поняла, что Мари была права, эта девица может ее только ненавидеть. Но и ее отец считает, что ей стоит выйти из города. А не думают ли также и другие? Во всяком случае, необходимо следить, чтобы подобные настроения не распространялись, и не спускать глаз с кружевницы.

Гоберта, до сих пор молча наблюдавшая за своей госпожой, прервала ее размышления со свойственной ей проницательностью.

– Будьте спокойны, госпожа Катрин, красотка будет под присмотром.

С трудом сдерживая слезы, но странным образом успокоенная, молодая женщина пересекла порог монастыря. От приветствовавшего ее брата она узнала, что аббат Бернар находится в коллегиальном зале.

– Он дает урок маленькому сеньору! – добавил он с улыбкой.

– Урок? Сегодня?

– Ну конечно! Его преподобие полагает, что осада не может служить достаточным извинением для отмены занятий!

«В этом – весь аббат», – подумала Катрин. В то время когда с минуты на минуту можно ожидать штурма города, а его церковь наполнится верующими, пришедшими просить небесного заступничества, он продолжает как ни в чем не бывало обучать маленького Мишеля.

И в самом деле, подходя к зале, Катрин услышала голос своего сына, декламирующего поэму.

• Предыдущая
• 10/59
• Следующая