Кречет. Книга IV - Бенцони Жюльетта - Страница 25

• Предыдущая
• 25/94
• Следующая

— Нет, господин Жиль. То, что здесь происходит, — дело женское. Не бойтесь, я разбираюсь в этом, как Розенна и многие другие женщины в нашем краю.

Розенна! Безумства любви отвели ненадолго ее тень, но она быстро вернулась и будет возвращаться до тех пор, пока ее убийцу не выследят и не накажут… Если только она не решила сама осуществить свою месть: не призрак ли кормилицы заставил Жиля так грубо обойтись с Жюдит и изгнать из ее чрева ненавистного Розенне ребенка, который был для старой бретонки оскорблением чести рода Турнеминов?

Когда рассвет окрасил розовым окна спальни, где всю ночь не гасли свечи, Жюдит потеряла плод своей злосчастной любви…

Безмолвие дома не напоминало ни мертвого беззвучия склепа, ни ночной тишины, населенной шорохами, потрескиванием паркета, поскрипыванием старой мебели. В доме царили самые обычные дневные шумы, но приглушенные с большой тщательностью. Словно весь особняк обложили ватой, особенно плотно возле комнаты с закрытыми ставнями, задвинутыми занавесами, где отдыхала после тяжкого испытания Жюдит.

Чуть слышный шорох шагов, шепот голосов — ничто не должно было нарушить сна молодой женщины: доктор Хиггин, старый приятель Хантеров, живший возле церкви в деревне Нью-Гарлем, напоил ее легким отваром опиума. Окна в доме, несмотря на по-летнему теплое июньское утро, большей частью затворены.

Только окна спальни Жиля были распахнуты настежь, во всяком случае те, что выходили на фасад, впуская в его спальню пение птиц, лучезарность дня, ароматы сада. Турнемин удалился в свою комнату сразу после завтрака, поданного в столовой черным слугой, который ступал так беззвучно, словно вовсе не касался пола. Даже серебряные крышки на посуде вдруг потеряли звонкость.

Странная атмосфера установилась в доме. Все, кого встречал Турнемин, кроме Анны и Понго, отводили взгляд. Будто безмолвно упрекали его.

Для слуг казалось очевидным, что именно он виновник всех бед, да еще, скорее всего, Фаншон растрезвонила на кухне о том, что непосредственно повлекло выкидыш у хозяйки. Да и потом, для большинства живущих в доме Жиль был чужим, он ведь только поселил здесь Жюдит и остальных женщин и тут же уплыл в Виргинию.

Впрочем, Жиль не придавал особого значения мнению окружающих. Как только Жюдит поправится, он вместе со всеми домочадцами покинет Нью-Йорк, и «Кречет» возьмет курс на Мексиканский залив и Новый Орлеан. Корабль уже был готов, и капитан Малавуан ждал только его команды, чтобы поднять паруса.

Турнемин раскурил трубку и принялся шагать по комнате. На комоде лежал загадочный, так и не выдавший своей тайны клочок кружева. Пройдет еще несколько дней, прежде чем он сможет попасть в спальню жены и рассмотреть ее белье.

Жиль в раздражении отвернулся, подошел к окну и остановился, скрестив руки на груди и посасывая маленькую глиняную трубочку: сквозь распускавшуюся листву парка проглядывало бирюзового цвета небо. Сад был прекрасен, и сам край тоже, но Жиль уже знал наверняка, что не сможет отдать ему своего сердца, что часть его души осталась в суровом море, засушливых ландах родной Бретани, усеянных утесами и иссеченных ветрами. Разумеется, он стремился стать первооткрывателем новых земель, возделывать огромные плантации, и родимый край для этих целей был слишком мал, но когда-нибудь Жиль туда обязательно вернется, может быть, для того, чтобы умереть…

Словно услышав мысли Турнемина о Бретани, на центральной аллее показался Пьер Готье в сопровождении незнакомого молодого человека, и черные думы Жиля мгновенно развеялись. Ему нравился этот отважный, честный и прямой, как рыцарь Круглого стола, парень, и Жиль от всего сердца желал, чтобы Пьер, несмотря на увечье, обрел счастье.

Воздух Америки пошел, видно, молодому человеку на пользу. Солнце, просвечивая сквозь ветви, играло на его тщательно причесанных золотых волосах и круглом, пышущем здоровьем лице; он тихонько шел, неуверенно ступая и опираясь на две крепкие, привезенные еще из Бретани палки, и о чем-то разговаривал с юношей примерно того же возраста.

Еще в Лорьяне Турнемин заказал у резчика деревянных скульптур, украшавших нос кораблей, легкую и прочную деревянную ногу, которая наверху заканчивалась кожаной мягкой воронкой, куда молодой человек вкладывал культю. Работа была выполнена великолепно, и, если бы не негнущаяся нога, Пьер выглядел бы совсем как другие — он так же, как все, носил чулки и башмаки. Признательности его не было конца, тем более что с этим приспособлением, вернувшим ему равновесие, он мог даже ездить верхом.

Когда молодые люди подошли поближе к дому, Жиль высунулся из окна.

— Пьер! — позвал он.

Парень поднял голову и просиял.

— А! Господин Жиль! Как я рад вас видеть!

Можно мне с вами поговорить?

— Подожди. Я сейчас спущусь. В такую погоду в саду приятней, чем в доме.

Почувствовав вдруг себя неизвестно отчего счастливым — разве что потому, что Пьер был любимым братом Мадалены, — Турнемин, словно мальчишка, торопящийся на встречу с приятелями, перепрыгивая через ступеньки, сбежал по лестнице и выскочил в залитый теплым светом сад.

Когда Жиль подбежал, молодой человек, только что весело беседовавший с Пьером, уже почти скрылся на заднем дворе.

— Он от меня сбежал? — спросил Турнемин. — Кто это?

— Нед Биллинг, племянник миссис Хантер.

Отличный парень, работает клерком у нотариуса на улице Мюррей. А от вас он и вправду сбежал.

— Почему же?

— Он хотел, чтобы сначала я поговорил с вами — нашим господином, и с моей матерью.

Он без памяти влюбился в Мадалену и хочет жениться на ней, с вашего разрешения, разумеется.

У Жиля перехватило дыхание, впервые в жизни он узнал, что такое паника. Он был так счастлив, что девушка со всей своей семьей последовала за ним на край света, и благодарил за это Господа как за великую милость — ему и в голову не приходило, что красоту Мадалены может заметить еще кто-то другой. И вот это произошло: молодой клерк увидел девушку и был поражен в самое сердце.

Теперь Жиль чувствовал себя несчастным и едва нашел в себе силы ответить:

— Я не имею права распоряжаться ее судьбой, Пьер. Мадалена твоя сестра. Ты глава семьи, и если этот брак тебе кажется…

— Почем мне знать? Я соглашусь на замужество сестры, если вы сочтете, что так нужно.

В его словах было столько дружеского доверия, что Жиль, несмотря на глухую боль в сердце, не смог сдержать смеха.

— Мы попусту теряем время, дорогой Пьер.

На самом-то деле лишь один человек, кроме твоей матери, разумеется, имеет право решить этот вопрос — сама девушка. Что говорит Мадалена?

— Мадалена ничего не говорит, потому что ничего еще не знает. Нед до того влюбился, что едва смотреть в ее сторону осмеливается. А уж поговорить с ней — куда там! Кажется, он ей нравится, но вот любит ли она его? Узнать, что на сердце у девушки, дело нелегкое.

— Вот с этого и надо начать. Расспроси сестру.

— Думаете, так будет лучше?

Предложение Жиля совсем не обрадовало Пьера, о чем свидетельствовала его кислая мина.

При виде его вытянувшегося лица Турнемин снова расхохотался.

— Неужели так тяжело? Ну попроси мать, она сама ее спросит!

— Моя мать думает так же, как я. Она согласится выдать Мадалену, только если вам действительно понравится жених.

— Иначе говоря, если Нед Биллинг устраивает вас троих, но не нравится мне — вы ему откажете?

— Вот именно.

— Но, дружище, как я вообще могу судить о нем? Я его совсем не знаю. Сегодня видел впервые. Конечно, неплохо, что у него есть место клерка и что он племянник миссис Хантер, но, повторяю, решать должна Мадалена. Ведь речь идет о ее судьбе… ее счастье.

Последнее слово далось ему с трудом. Мысль, что кто-то другой может прийти и вот так запросто отнять у него ту, о которой он и мечтать себе запрещал, была для Турнемина невыносима, но он не чувствовал себя вправе ответить что-нибудь, кроме того, что сказал. Единственная надежда на саму Мадалену: если она не любит парня, она откажет ему. Хотя, может, это был бы выход.

• Предыдущая
• 25/94
• Следующая