Кречет. Книга IV - Бенцони Жюльетта - Страница 15

• Предыдущая
• 15/94
• Следующая

— Правильно, ты видел меня в лагере Сагоеваты. Ты пришел туда, чтобы убедить его присоединиться к твоим воинам для похода на поселенцев Скоари, ты все же уничтожил их всех до единого и без помощи Сагоеваты…

Корнплэнтер с крайним презрением плюнул на землю.

— Сагоевата — трус, хоть и любит рядиться в красное. За его хваленой мудростью скрывается страх перед сражениями, а воины его племени вечно пребывают в праздности.

— А разве твои не сеют маис, если я правильно перевожу имя, которое ты носишь?

— Маис растят женщины, — с достоинством поправил его Корнплэнтер, — а урожаи у нас такие большие, потому что женщины проворны. Но на оружии моих воинов никогда не сохнет кровь.

Теперь я тебя вспомнил. Ты тот самый пленник, что бежал от Сагоеваты, выкрав его жену…

— Да, тот самый, только все было не так, и ты сам это знаешь: я не крал Ситапаноки, а всего лишь унес ее тело, бессильное, одурманенное предателем-лекарем Медвежьей Мордой, твоим союзником. И забрал я Ситапаноки, перевернув каноэ, в котором твои смелые воины торопились доставить ее к тебе.

Властное лицо вождя ирокезов исказилось от гнева, и Турнемину показалось, что перед ним ядовитая змея, принявшая боевую стойку. Впечатление усилил ставший вдруг шипящим голос Корнплэнтера:

— Тогда-то ты и овладел ею силой?

Турнемин в ответ лишь презрительно передернул плечами.

— С какой стати? Ситапаноки не из тех, кого можно взять силой. Такие женщины скорее умирают, чем подчиняются воле, идущей вразрез с их собственными желаниями. К тебе же она попала живой и здоровой, разве нет? Пришла сама, как раньше по собственной воле принадлежала мне. Я любил ее… страстно, и она меня любила…

— Почему же в таком случае, — резко спросил Корнплэнтер, — она предпочла меня, ведь Великий вождь белых велел доставить ее Сагоевате?

В голосе вождя звучала насмешка, но она ничуть не гасила откровенной ненависти.

— А что она сама сказала тебе, когда пришла? — задал в свою очередь вопрос шевалье.

— Что была пленницей у Великого вождя бледнолицых и ее хотели вернуть мужу, но что она сама выбрала меня, потому что желала принадлежать величайшему из воинов шести племен.

Куда же подевалась ее большая любовь, о которой ты мне здесь рассказывал?

Жиль ответил не сразу. Он понимал, что задето мужское самолюбие вождя, а потому он рискует потерять сына, как когда-то потерял его мать.

Как объяснить Корнплэнтеру, не оскорбив его, что красавица индианка предпочла его мужу, потому что не хотела, чтобы пролилась кровь? Ситапаноки пожертвовала собой, поскольку жить той жизнью, которой она хотела бы, с Жилем она не могла, а благородный Сагоевата — ей было известно — смирится с ее добровольным выбором, каким бы он ни был, и не станет пускать в ход оружие. Не ответь она на страсть Корнплэнтера — кровь непременно полилась бы рекой. Если уж он не побоялся попытаться выкрасть жену прямо из лагеря мужа, то развязать кровавую межплеменную войну для того, чтобы завладеть женщиной, ему тоже ничего не стоило.

Жиль видел при свете костра, как сверкали из-под прикрытых век глаза его врага. Теперь Корнплэнтер стал похож на дикого кота — тотема его рода — выжидающего момент, чтобы броситься на добычу. И тогда Турнемин со вздохом пожал плечами.

— Я сказал, любила, — вздохнул он. — Но, может быть, не так уж сильно. Она ведь была дочерью вождя, женой вождя, а я всего лишь подневольным солдатом.

Горловой смех Корнплэнтера зазвучал победными фанфарами. Удовлетворенное тщеславие затмило недоверие.

— Она была красивейшей из женщин, и ей нужен был величайший из мужчин, — заявил он кичливо. — Как ты, безродный, мог рассчитывать удержать ее?

— Я не безродный, — отрезал сухо Жиль. — В моей стране род, к которому я принадлежу, считают одним из самых достойных, в нем с незапамятных времен было немало великих воинов.

— Рад за тебя, потому что прийти сюда и заявить, что в жилах моего сына течет кровь презренного червя, было бы совсем безрассудно. Как тебя зовут? Хочу, чтобы ты еще раз гордо произнес свое имя, прежде чем исчезнешь с лица земли.

Сердце у Жиля екнуло, когда он услышал это спокойное заявление, больше похожее на смертный приговор, но он и бровью не повел. И спросил с любезной улыбкой:

— Ты не забыл, что я не один?

— Я никогда ничего не забываю, но твоим друзьям незачем будет вмешиваться. Они ведь видели из своего укрытия, что ты свободно и по доброй воле вошел в этот дом, так?

— Допустим.

— И, думаю, они будут спокойно дожидаться, пока мы закончим с тобой переговоры. Ирокезы обычно договариваются долго, а решения принимают еще дольше. Так что Диким Котам хватит времени обнаружить твоих друзей… и уничтожить по одному. Только ты к этому времени уже давно будешь мертв.

Жиль медленно поднялся, встал во весь рост, глядя на Корнплэнтера сверху вниз. И не переставая улыбаться.

— Ты что же, думаешь, я молча дам себя убить?

Голос у меня не слабее, чем мышцы…

— Смерть твоя будет такой скорой, что ты не успеешь позвать на помощь… Наэна!

Снова появилась молодая женщина. По приказу вождя она принесла довольно большую плотно сплетенную корзину с туго привязанной крышкой и подала ее своему господину с явным отвращением. Тот оскалился, как пес.

— Ты так и не сказал еще своего имени.

— Что у тебя в корзине?

— Потом скажу… если успею. Я хочу знать, какое имя носил бы Тиканти, если бы я позволил тебе увезти его к бледнолицым. Ты ведь за этим приехал, правда?

Пока он говорил. Жиль все смотрел на корзину. В ней что-то шевелилось, что-то живое, наверняка ядовитая гадина — они в изобилии водились в американских лесах: гремучая змея, или рогатая гадюка, или еще какое пресмыкающееся, чей укус убивает мгновенно. Корнплэнтер — колдун и, вероятно, умеет обращаться со страшными рептилиями без вреда для себя. Брось он содержимое корзины на своего врага — у того не останется никаких шансов.

Но, может быть, выиграв несколько секунд, Жилю удастся спасти свою жизнь, хотя бы ненадолго. Да, порыв гнева, похоже, будет стоить ему дорого, лучше было бы прислушаться к мудрым словам Тима. Но не деревянный же он, чтобы оставаться на месте, когда происходит такое!

Потихоньку незаметно отступая, он с нарочитым пафосом медленно начал:

— Зовут меня Жиль де Турнемин, я владелец замка Лаюнондэ, что в Плеване. Род мой столь древний, что корни его теряются в веках. Ребенок, которого ты зовешь Тиканти, получил бы имя Оливье…

Он пристально смотрел ледяным взглядом в глаза индейца, завораживая его, а сам между тем отступал все дальше и дальше, отыскивая незаметно у пояса рукоять кинжала. И кожей ощущал, что рука Корнплэнтера так же незаметно тянулась к крючку, запирающему корзину. Нараспев Турнемин продолжал:

— ..именно так называют старшего сына в каждом поколении. Меня же самого твои братья индейцы-онейда прозвали Беспощадным-Кречетом-Разящим-в-Тумане и…

Он лихорадочно искал, что еще сказать, но руки ирокеза вместо того, чтобы сбросить крючок, вдруг крепко сжали корзину, словно Корнплэнтер испугался, что она упадет. Вождь недоверчиво переспросил:

— Так ты и есть знаменитый Кречет, воевавший в великих лесах Юга?

— Именно. Мне лестно слышать, что слух о моих уже давних воинских подвигах достиг ушей Корнплэнтера.

Вождь медленно поставил корзину на пол, и Жиль с трудом сдержал вздох облегчения. Выпрямившись, ирокез посмотрел на врага строго и уважительно.

— Это меняет дело, — произнес он. — От наглеца, осмелившегося заявить свои права на сына Сажающего Маис избавляются, как от назойливой мухи. Но если оказывается, что этот наглец знаменитый воин, только поединок может решить спор.

— Поединок? Ты хочешь помериться со мной силой, король Диких Котов?

— А что еще ты предлагаешь? Я не могу просто взять и отдать тебе ребенка, который для меня одновременно и дар Великого Духа, и любимый сын. Если хочешь отнять его у меня, сначала лиши меня жизни. Принимаешь бой?

• Предыдущая
• 15/94
• Следующая